День маленьких неудач – не мой день. 
       Так я и говорил себе с самого утра, когда один за одним получал знаки, что этот день для меня неудачный. А знаков было много – бессонная ночь и поздний подъем, какие-то мелкие изматывающие конфликты на работе, пьяный мужик на газоне возле дороги, пьяно вываливший правую ногу прямо на проезжую часть, под троллейбус, так что троллейбус вынужден объезжать его с выездом на встречную полосу. 
       Но самый верный знак, пожалуй, – этот мальчик, бежавший-летевший по площади маленький мальчик, и вдруг упавший на руки в шаге от меня, как будто он наткнулся на некую невидимую оболочку, силовое защитное поле, действующее вокруг меня. 
       Так оно и есть. И оболочка, и защитное поле – все есть. Я чувствую себя безмерно уставшим, выпитым, совершенно неспособным к общению человеком. Но ведь сегодня пятница – первый памятный день. День, когда я первый раз вышел на улицу с гитарой, и пропустить его мне просто не приходит в голову. И я иду с гитарой за плечом, как революционный рабочий с винтовкой на ремне: 
         мимо бывшего революционного музея, на ступеньках которого, как всегда, спорят и размахивают руками бедные старики, обманутые всеми – сначала красной революцией, потом сине-бело-красной перестроечной контрреволюцией; 
         мимо новоотстроенной церкви, то ли запирающей вход на Площадь, то ли освящающей его; 
         мимо победного Памятника; 
         туда, к фонтанам, к новой сегодняшней неудаче, еще не решивший, где петь – в подземном переходе, где хорошая акустика и бетонные своды над головой, или наверху, окруженным шумящими мешающими фонтанами, но под красивым вечерним июльским небом. Желание видеть небо побеждает. Я сажусь у ограды напротив фонтана и начинаю петь романсы – грустные, медленные песенки – единственное, на что у меня сегодня есть силы. 
       Передо мной, около фонтана, кружится на скейте молодой человек в майке навыпуск, весело выделывая какие-то свои особенные финты; стайка веселых негров, с золотыми крестиками на груди, спускается вниз по лестнице; фланирует у фонтана странная дама в стилизованном русском наряде. 
         Какой-то парень останавливается возле меня, пьет пиво и внимательно слушает. Трое подростков рядом затихают и опять начинают говорить на языке мата, едва я перестаю петь. А я смотрю на небо: оно и вправду великолепное, высокое такое, чистое, голубое – летнее небо. Но сегодня облегчения не дает и оно, и я устаю все больше. Никто не садится рядом и не просит спеть "Под небом голубым", никто не просит гитары, ни один человек не кладет ни одной монеты. И дело совсем не в монете, сил ждать уже нет, и через пятнадцать минут я сдаюсь,  собираю пожитки – гитару, чехол, стул, и отправляюсь в подземный переход, под бетонные своды. 
          В переходе меня ждет неприятный сюрприз – тонкая скрипачка. Нет, сама по себе скрипачка ничего – как всегда интеллигентное, немного усталое личико, но … Для меня это означает одно:  место занято. Зачехлив на ходу гитару и повторив про себя «не мой день», я грустно прохожу мимо и выхожу на улицу. 
          И иду куда-то прямо, сам не зная куда, думая, что ведь что-то же это должно означать:  эта пустота вокруг, эта скрипачка в моем переходе. И когда я дохожу до середины Большой Никитской, меня осеняет:  мы должны попробовать сыграть вместе, ведь это так здорово – романс, гитара и скрипка. Ко мне как будто приходит кураж, и я торопливо поворачиваю обратно. А потом … 
        Потом она ничего не поняла и сказала, что у нее другие планы. И я ухожу, обескураженный, проклиная всех скрипачек на свете, вместе взятых и каждую по отдельности, в душе, однако, прекрасно понимая недоверчивую скрипачку (подходит неизвестный науке экземпляр молодого человека и нагло заявляет, что сам пишет романсы!), 
с одной мыслью в голове:  "не мой день". 
        Потом я бреду по Никольской и отказываюсь от желания посидеть на берегу Площади, попить пивка  – не мой день. 
        Потом, ближе к метро, в узком месте, возле какого-то забора, я замечаю, как с помощью мата выясняют отношения две хрупкие девочки-подростка и чувствую, что дело идет к драке, но отказываюсь от мысли вмешаться – не мой день.
        Потом в голове начинает стучать какой-то мотивчик и незамысловатая рифма, но я отказываюсь и от мотивчика, 
и от рифмы – не мой день. 
… 
        Домой! Спать! Домой! Спать! – металлическими молоточками стучат в висках два упрямых желания.