Вечер. Гоголевский бульвар.
     Погода чудненькая:  чистое голубое небо, ясное теплое солнышко. С чего бы? Для бабьего лета рановато. Неважно. И в пасмурную погоду на душе может быть тихо и светло, но сегодня мне нравится именно такая, теплая и ясная. Или это уже закваска уличного музыканта?
     Над головой, меж липовых крон, по небу тянется белый облачный след – удивительный, легкий, как будто повторяющий повороты гоголевского бульвара, копирующий их:

     Доувидеть не успеваю – бульвар обрывается Арбатской площадью.
     Магазин «Кулинария», заветные 300 г. шампиньончиков к завтрашней водке (приезжает друг), цыганята мал мала меньше (боюсь, что пристанут, но эта беда минует меня).  Домой.
     Дочки дома одни – их покормить, самому перехватить. Старшенькая приболела – градусник. Дождаться жены. Выхожу поздно, довольный, что вообще сумел выбраться. 
     Вот и Арбат. 
     Возле розенбауманца шьется сильно подгулявший парень, горланящий: «...Но утки уже летят высоко, Летать – так летать,  я им помашу рукой». Несусветно фальшивый голос гуляки забивает хорошо поставленный голос гитариста. Мысленно сочувствую коллеге:  пьяный человек привязчив до неприличия.
     Мальчик-скрипач – тоненький, упорный. Стесняется, но пиликает и пиликает мелодию за мелодией.  Молодец.
     Такого у меня еще никто не просил – спеть гимн Советского Союза. Отказываюсь. Я что – динамик на столбе? Или трехпрограммный приемник на кухне советских времен? Любители гимна,  две молодые пары,  с явным недоверием задерживаются послушать мое. Слушают с удивленными какими-то лицами. Прослушав три-четыре вещи, неожиданно приглашают к себе, на какой-то праздник. 
 – Нет, нет, ребята, в следующий раз…
 – В следующий раз – на сцене.
 – !?
     Телефон? В который раз! Не верю я, ребята. Впрочем, чем черт не шутит,– берите.
     Вижу, как мимо пробегает моя давешняя грустная девушка-воробушек. Она явно повеселела. Кивает мне мимоходом и улыбается – хорошо, значит, не обиделась.
     Чудной паренек с диковинным рисунком-молнией по лицу, разделившим лицо на две половинки – левую и правую – напоминает «тату» индейца, вышедшего на тропу войны. Стоит покачиваясь. Смотрит странно. В какой-то момент подходит близко – серые бессмысленные рыбьи глаза, и даже пахнуло как будто рыбой, становится неприятно – отодвигаюсь. Спрашивает про свое «украшение».
 – Мне идет?
 – По правде говоря, – отвечаю не без удовольствия, – я сначала подумал, что тебе рожу разбили.
     Уходит –  хорошо.
     Группа ребят просит гитару, чтобы спеть что-то самим. Колеблюсь, но почему-то (сколько раз зарекался!) все-таки отдаю свою красавицу в чужие руки. Гитара  покорна. Паренек знает аккорды, но ни играть, ни петь, конечно, не умеет. А песня для исполнения выбирается им, само собой, долгонькая. Я заметил: почему-то именно люди, неловко, по-ученически обращающиеся с гитарой и с песней, тяготеют к песням длинным, масштабным, требующим от исполнителя, во-первых, недюжинного мастерства, а, во-вторых, зачастую и просто соответствующей песне судьбы. Злюсь: я здесь для чего – гитару напрокат сдаю? Однако, кроме как на себя злиться не на кого – ребята обратились по-хорошему, красавицу свою я сам отдал. Кажется, ребятам самим немного неудобно за товарища:  стоят-мнутся, не столько слушают, сколько по сторонам поглядывают, то и дело подкладывают мелочь на чехол. Так что сиди-терпи, слушай, как упорный паренек мучает куплет за куплетом. «Полем, полем, полем Белым-белым полем, дым. Волос был чернее смоли, Стал седым».  Наконец  все.
     С облегчением забираю гитару обратно. 
– Спасибо, братан.
– Ладно, топай, топай.
     Начинаю петь, что душа просит: «Так, последний аккорд дня вышел печальным …», «Такие странные мечты…», «Гуляло по бульварам обласканное солнцем лето…»  Наконец-то, на пятый месяц уличной практики, меня слышно – четверо молодых людей с пивком стоят метрах в десяти-пятнадцати. И не уходят. Поется хорошо, со сладкой силой в груди.
     Беру паузу. Вдруг отмечаю, что коллега-сосед, разместившийся не так давно метрах в двадцати от меня, тот самый бородатый мужичок с гитаркой, специализирующийся на «Битлз», до этого певший тихо и прилично, теперь голосит на весь Арбат. Улыбаюсь – кажется, это я его завел, пронял. Соревноваться с кем бы то ни было на предмет, кто кого перепоет, мне совсем не хочется, и я пакуюсь. 
     …
     Пока, Арбат!