|
Арбатские истории. И не только Дневник Аристарха, уличного музыканта Так случилось, что наступила весна – ранняя,
светлая.
Первая пятница Это смутное томление в груди, жадное желание чего-то другого – непонятно чего, жажда освобождения – неясно от чего, соблазн побега – весна. Так первый шаг от домашнего уюта, ставшего вдруг постылым, в пугающую и притягательную весеннюю неизвестность сделан. Жена провожает с замкнувшимся, потемневшим лицом и не смотрит в глаза. Все понимаю – тяжело, устала, ждала помощи – не могу я больше, не могу! Дом-метро-работа, работа-метро-дом – не могу! Понимаешь?! Две светлые головки с задорными косичками и внимательными серо-голубыми глазками чуть испуганно выглядывают из детской и даже не спрашивают, куда уходит папа, настолько это дико: "Папа – уходит! Куда? Зачем? – Не знаю, доченьки, ничего не знаю! Но больше – не могу". Теплый и светлый майский вечер. Уют вечернего пустого, пост-пост-пикового троллейбуса. Светлые и спокойные храмовые залы вечернего малолюдного мирного метро. Самые обыденные вещи – улица, троллейбус, метро – очаровывают и волнуют. Весна! Свобода! Состояние духа лихорадочное, чуть фантасмагорическое – опасности, реальные и мнимые, множатся и разрастаются: конкуренты, милиция, бандиты? Впереди – абсолютная неизвестность, и именно она, оказывается, чертовски хороша! Шум опадающей воды. Четверка диких коней, запертая в каменном круге фонтана. Расслабленно потягивающая пивко публика, плывущая мимо. Подземный переход, который никакой не переход, а – чистая мечта, давний сладкий сон. Свободное место – мое место. И вот … Рожденные: - хмурым рабочим утром в общественном транспорте или вольной осенней ночью на тихой кухне; - в глухих московских зимних дворах или на костромских светлых весенних просторах; - в самолете с шатким, качающимся в иллюминаторе крылом, колесом, проваливающимся в колдобины воздушной дороги, или в тряском прокуренном тамбуре поезда, когда железные колеса стучат ночью на стыках рельс, а кажется, что так железно, часто и больно стучит сердце – никому не петые, томившие и тянувшие душу стихи и мелодии – звучат! Моя прелестница-испанка по-девичьи робка со мной, отвыкла. Я сам почти разучился петь и, кажется, еще чуть-чуть, и онемел бы окончательно. Но робость гитары и моя неумелость, шум фонтана и равнодушие кочующих с пивом граждан – все это ничего не меняет. Час, другой – ровно ничего не происходит, но я повеселел, ожил, почувствовал: весна! Свобода! … Сбор – так чудно... Впервые заработанные гитарой и песней (музыкой!) один рубль девяносто копеек розданы нищим.
|
