На шхуне расслаблялись пьющие и орущие непристойности пираты со следами бурной жизни на лицах и прочих частях тела. За ней ковыляла добыча, результат рисковых операций 

и кровопролитных боев. Устрашающего вида разбойник погонял хлыстом прекрасных полонянок, которые заламывали руки, взывая к милосердию, и выли на разные голоса. За женскими телами двигались мычащие стада и вьючные животные с награбленным добром.

Точными лаконичными мазками за несколько минут движения был показан мятежный дух куста, наше кредо, которое одновременно притягивало и отпугивало. То, что нас сделает популярными, и за что от нас многие отвернутся. 
Сразу после парада открылся слет, вернее его дневная программа. Может, в ней выступал и еще кто-нибудь, но лично я не запомнила никого кроме Гвоздевого хора. Это был не только бенефис вышеназванного коллектива, но еще и прмьерный показ песни Нахамкина «Помалкивай, давай». Хор имел многочисленные регалии и назывался «Борющийся-за-звание-им.-старухи-Изергиль». Пока хор выстраивался за занавесочкой, оркестр играл увертюру. Если вы видели когда-нибудь механический оркестр в действии, то легко себе представите то, что увидели зрители на сцене: на ее краю стояли в ряд музыкальные инструменты и играли «сами по себе». То, что это на самом деле не так, выдавали только руки музыкантов, скрытых щитом. После увертюры поднялся занавес, и хор предстал перед публикой во всей красе: посреди стоял дирижер и художественный руководитель коллектива, Давид Ашкенази (Дракон Новиков), перед хором скромно стоял(а) солист(ка) в платочке, а в глубине выстроилась 1:65 часть хора Гвозди, а именно одна колонна, где 1-й лежал, 2-й сидел на корточках, 3-й стоял, а 4-й сидел на плечах у пятого. С преувеличенным вниманием глядя на дирижера и сложив руки в замок, все замерли в ожидании взмаха палочки. Когда момент настал, высокий дискант затянул руладу, символизирующую порыв чувств, а хор своим приглушенным па-па-па-па… старался сгладить противоречия и отвлечь от назревшей проблемы. На вечно женские вопросы о первой любви, весне и поцелуе, хор, нагло размахивая кулаками и корча рожи, орал: «Помалкивай, давай!» На что дирижер, видимо обладая очень чувствительным сердцем и потому расстраиваясь с каждым куплетом все сильнее, прикладывался к 20-ти литровой бутыли с самогоном каждые 10 секунд, падал, но все же сохранял контроль над ситуацией, дирижируя левой ногой. Сказать, что это было смешно, значит не сказать ничего.
Правление Клуба попыталось перенести часть тяжелого бремени организации и подготовки 21 слета на плечи кустов. Разгуляю было поручено провести факельное шествие. Сама традиция факельного шествия на слетах КСП уходила во время оно. Днем намечалась трасса, заготавливались факелы и солярка, а вечером, перед открытием, участники в определенном порядке с зажжеными факелами следовали к сцене, а подойдя, бросали их в расположенный неподалеку костер, и расходились, выискивая место повыше и посуше, по зрительской поляне.

Во время шествия факелоносцы пели «Гаудеамус», застревая где-то в начале первого куплета. Факельное шествие нам потому и досталось, что при Разгуляе числился хор Бауманского института, исполнявший этот гимн на латыни от начала до конца на несколько голосов. На этот раз традиция торжественных песнопений при свете факелов была немного нарушена. 

Впереди колонны, возглавляемой Разгуляем, шагал его оркестр в известном составе, разбавляя классическое действо разудалыми мелодиями своего репертуара типа Цыганочка, Тбилисо, и Разлука, ты разлука. Вскоре после начала движения, шедшие в первых рядах почувствовали нездоровое оживление публики. Выяснилось, что сразу после группы куста Разгуляй, очевидно, пытаясь превратить спектакль в фарс, весьма легкомысленного вида молодой человек нес на длинном шесте портрет тогдашнего генсека Л. Брежнева, по-видимому, намереваясь сжечь его на факельном костре. Вообще говоря, все это сильно смахивало на провокацию со стороны известных органов. Движение КСП то пытались приручить, то запугивали, вызывая в Дом на площади особо активных деятелей кустов, то всякими действиями дискредитировали идею. Зная об этом и не понаслышке, я думаю, ни один кустовой не потерпел бы рядом с собой такого «шалуна», особенно в то время. 
Парню досталось по заслугам, а портрет генсека быстро порвали и потоптали, что не менее интересно.

Вечером состоялся многочасовой концерт. По условию, на сцену приглашались не исполнители, а кусты. Кустов было много и каждый, пользуясь отсутствием предварительного прослушивания, выплескивал на зрителя все, что только мог. Концерт длился, длился и длился. Публика была настолько утомлена, что уже не воспринимала ничего. Разгуляй выступал где-то в конце, и наша неподготовленная программа не произвела, мягко говоря, никакого эффекта. Выступала среди прочих и группа Бродяги со своей композицией на стихи Беранже. Они не были достаточно артистичны и профессиональны и их, кажется, освистали. Но. 3 песни из этого миниспектакля запали в душу С.Оглоблину(Глюк), который так их стал петь, что до сих пор они остаются одними из любимейших Разгуляем. «Друзья, природою самою...», «Я полковой маркитанткой была» и «Жанетта».
 

Утром на сцену вышли классики жанра самодеятельной песни. В.Егоров впервые показывал здесь свою песню «Облака». А так как он не вполне уверенно владел гитарой, то аккомпанировал ему Владимир Рагимов(Гвозди). Это был не первый случай, когда Разгуляй приходил на помощь авторам и исполнителям. Помню, на 20 слете на сцене выступала известная в то время исполнительница Ляля Фрайтер. Знала она не более 3 аккордов, а пела хорошо. Под сценой сидел Таракан слегка на взводе. Его чувствительная душа не вынесла диссонанса между игрой и пением, и он начал снизу вначале тихонько, а потом все настойчивее, подправлять певицу. Наконец, он не выдержал и вылез на сцену сам. Ляле пришлось покориться и допевала она свой репертуар уже под его аккомпанемент. Душа Таракана распахнулась еще шире – это называлось «Щас запою». После помощи Ляле он решил, что зарекомендовал себя достаточно, и затянул свою коронную «Ах как долго, долго едем», выводя рулады между словами минут по 10, явно наслаждаясь текущим моментом и совершенно не обращая внимания на свист и улюлюкание. Сейчас это называют медитацией.

Осенью 1978 года перед Разгуляем закрылись двери Дома пионеров на Вадковском без объяснения причин. После потери комнаты в этом доме, негде стало проводить собрания командиров групп. Тогда все стали собираться на свободнодоступных квартирах. Их было не так много, и потому они запомнились. Это была комната родителей-полярников Аллы Юцевич(Гвозди) на Плющихе, Димы Черных(опять Гвозди) на Садово-Каретной, Саши Ефремова(Вечерний звон) на Ленинском, а также Жаркова Жени (Пилигримы) у черта-на-куличках. Но самой колоритной и незабываемой остается круглая комната на Басманной улице в коммунальной квартире с 2-мя туалетами, нескончаемыми коридорами, необъятной кухней с черным ходом и кладовками. В иные времена в круглой комнате с лепными потолками танцевали кадрили, отражаясь в зеркалах, высотою под 3.5 метра, а в то время ее заселяла семья Димы и Маши Мартыновых с сыном Юрой(Цуцик). Комната действительно была круглой, с арочными окнами на полстены, с круглым же столом посередине и кроватями, расположенными по дуге окружности. Хозяева ее всегда были гостеприимны и поили всех свежезаваренным, очень сладким чаем.
Третьим разгуляевским кустовым командиром этой же осенью стал Сергей Новиков, он же Дракон( Гвозди).

Очередной слет Разгуляя не стал примечательным событием. Его тема была «Чертовщина». Похоже, она и подвела. Слет просвистел, не оставив следа, даже не сохранив названия. Лишь случайно затерявшаяся бумажка в архивах Веры Котовой позволила нам вспомнить о нем. После лета народ «не собрался». Но это была только небольшая передышка перед большой игрой.