(Маленькая сантехническая трагедия)


Парная. Сальери один.

Сальери:
	Все говорят, нет правды на земле.
	И это правда. Например, вчера
	сантехнику в семнадцатой квартире
	я ставил - и потратил два часа,
	чтоб выровнять капризный унитаз,
	что не желал с биде быть параллельным
	Я алгеброй гармонию поверил,
	еще когда на "химии" сидел.
	Но Моцарт все равно быстрей меня
	все делает, не пользуясь отвесом,
	а только на глазок. И в худший день
	сшибает на пузырь "Наполеона",
	а я лишь на "Смирновскую" едва,
	хотя "Наполеон" люблю не меньше,
	чем плотник Дебюсси. Но что поделать,
	когда бессмертный гений не в награду
	за тяжкие труды дается свыше,
	а просто так, за здорово живешь
	ниспослан на такого раздолбая!..
	Я, впрочем, тоже гений, но послабже.

(под звуки "Турецкого марша" входит Моцарт в рваной простыне.)

Моцарт:
	Где банщик, мать его, запропастился?
	За эту простыню, что он мне выдал,
	я негодяю голову сверну
	и по парной халатом загоняю!

Сальери:
	Да, до чего все тленно в этом мире,
	и, зачастую, прямо на тебе.
	Ну, полно, успокойся, все пустое. (Достает бутылку)
	Хоть, впрочем, есть и полная одна.
	Присядь, мой друг, была неделя трудной.
	Ведь было в ней, без малого, семь дней.

Моцарт (садится):
	Ну, как ребята наши поживают?

Сальери:
	Чайковский в баню звал меня намедни,
	а я решил с тобой.

Моцарт:
	И умно сделал.

Сальери:
	Я с ним уже ходил...

Моцарт:
	Ну и дурак.

Сальери:
	Щедрин с Бизе подрались из-за бабы.
	Кармен ее зовут. Цыганка, что ли.

Моцарт:
	А баба чья?

Сальери:
	Вообще-то Мериме.

Моцарт:
	Дают ребята.

Сальери:
	Это ещё что.
	Хачатурян дошел уже до глюков:
	позавчера ворвался в дискотеку
	и требовал, чтоб дамы приглашали
	на белый танец с саблями его.

Моцарт:
	Ну и дела!

Сальери:
	Да, кстати, Моцарт, просьба:
	сто лет не видел я, как ты играешь.

Моцарт:
	Во-первых, я сто лет уж не играл.
	И карт с собою нету - это, в-третьих.
	А во-вторых, в таком я состояньи,
	что дамы от вальта не отличу.
	И мужика от бабы, кстати, тоже.

Сальери (отодвигается):
	Ну-ну, давай останемся друзьями.
	В конце концов, не хочешь - не играй.

Моцарт:
	Сыграть бы рад, отыгрываться тошно.
	Пойду нырну в бассейн, забудусь сном. (Уходит)

Сальери:
	Об отыгрыше речи быть не может.
	Играет Моцарт просто гениально.
	И даже видел я, как он однажды
	побил на спор козырного туза.
	Нет, должен я его остановить,
	не то весь мир повергнет он в пучину.
	Пуччини, кстати, снова впал в тоску
	и спьяну называет ее Тоской.

	(Входит Моцарт.)

Сальери:
	Ну, как, нырнул?

Моцарт:
	Нырнул. И, если честно,
	я б предпочел, чтоб там была вода.
	А где твой инструмент?

Сальери:
	Внизу, в машине.

Моцарт:
	И мой в машине, но не помню, в чьей.

Сальери:
	Да что с тобой, не болен ли ты, часом?

Моцарт:
	А это не твоё сальерье дело.

Сальери:
	Ты мне расскажешь - станет и моё.

Моцарт:
	Но ты ж наверняка начнешь трепаться
	налево и направо...

Сальери:
	Зуб даю!

Моцарт:
	Оставь, он у тебя и так последний.
	Да я тебе и с зубом не поверю.
	Кто раззвонил тогда, что Мендельсон,
	наладчик наш, наладился в Израиль?
	Кто слесаря Бетховена глухим
	прозвал, тогда, как он услышать может,
	как капает вода, за три квартала
	и ставит, не в пример тебе, прокладку
	с закрытыми глазами и без рук?

Сальери:
	Клянусь, отныне рот мой на запоре.

Моцарт:
	Ну ладно, черт с тобой. На той неделе
	девицу дали мне на стажировку.
	Закончила чего-то с красным чем-то,
	но путает колено и стояк.
	И руки у нее растут оттуда,
	откуда, в общем, не должны расти.
	Работали мы с ней в одной квартире:
	приличная семья, два туалета;
	я попросил ее подать прокладку, -
	ты б видел, что она мне принесла!
	Мечтательная, видимо, натура:
	заткнет, бывало, раковину пробкой,
	нальет воды и целыми часами
	плюет туда, любуясь на круги.
	Так вот, представь: она в меня влюбилась!

Сальери:
	Да, от тебя все бабы без ума.
	А от меня - ну разве что Чайковский.

Моцарт:
	Короче, что мне делать?

Сальери:
	Как что? Выпить.
	И сложное покажется простым.
	(Наливает.)

Моцарт:
	Ты что налил мне? Уж не той ли дряни,
	с которой чуть не помер я в тот раз?
	Так гении не поступают, понял?

Сальери:
	Да что ты, Моцарт! Ту допили всю.

Моцарт:
	А есть чем закусить?

Сальери:
	Запьем из шайки.

Моцарт:
	Тогда я поднимаю тост за женщин,

Сальери:
	Не буду я. Они того не стоят.

Моцарт:
	В чём дело?

Сальери:
	От меня жена ушла.

Моцарт:
	Куда ушла?

Сальери:
	Да к Корсакову с Римским.
	И похоти предаться хочет с ними,
	волчица подлая и мерзкая притом.
	О, времена! Ты понял, да? О, нравы!

Моцарт:
	Что ж, за твою жену мы пить не будем.
	А, в общем-то, за женщин нужно выпить,
	поскольку жизнь без них была б пустая,
	как пуст бачок, когда закончен слив.
	Они чисты, как кафельная плитка,
	прекрасны, словно мраморная ванна,
	стройны, как ключ 13 на 15,
	загадочны, как финские сифоны,
	непостоянны, как водоснабженье,
	нежны, как душ, надежны, как засоры
	и долгожданны, словно капремонт.
	За женщин выпьем стоя.
	(Пьет, падает.)

Сальери:
	Лучше лежа.
	Чем больше мы за женщин выпиваем,
	тем меньше, понял, нравимся мы им.
	Вот я сейчас пойду и разыщу
	их в женском отделении, пожалуй,
	и приглашу сюда полюбоваться,
	как их кумир, избранник и так далее,
	властитель дум, красавец и все прочее,
	луч света в темном царстве и подобное,
	лежит на полке, словно ветчина.
	Двум гениям в одной парной не место!
	Пока, приятель. Но ужель он прав?
	И я не гений? Гений и злодейство -
	две вещи несовместные. Я знаю?
	Вот тут еще мотивчик привязался.
	Откуда он - ума не приложу.
	(Уходит, напевая "Турецкий марш".)