Пировали, веселились, подсчитали, прослезились и полезли за платком.
Слезы капали на скатерть, заболачивая местность между "Твиши" и суфле.
Слезы падали на платье, на пиджак и на шашлык и создавали дискомфорт
на душе у тех, кто рядом пировал, но не успел еще, как видно, подсчитать.

И, стоящий над душою возле столика, суровый пожилой официант,
на такое глядя горе, вспомнил, как его мальчишкой часто били во дворе,
и почувствовал такую неумеренную жалость к обделенному себе,
что расплакался со всхлипом, утирая кулаками покрасневшие глаза.

Эта группа привлекала нездоровое вниманье - и возник метрдотель.
Он пошел по направлению к их столику с намереньем публично пристыдить,
но на полпути припомнилось ему, как в свое время не добрал он на мехмат, -
разревелся он как маленький, тем более, что ростом был бедняга невелик.

Без директора, бесспорно, композиция была бы не совсем завершена.
Но, на счастье, в этот день он оказался на работе и как раз поднялся в зал.
У него блестели слезы на усах и в бороде, и галстук мокрый был насквозь:
не забылся, видно, случай с диссертацией, которую посеял он в метро.

Даже кот у стойки бара четверть мисочки наплакал об утраченной любви.
Даже утка под гарниром прослезилась, вспомнив юные, далекие года.
Так рыдали безутешно, безуспешно, коллективно, хоть и каждый о своем.
Продолжалось это дело до тех пор, пока в двенадцать не закрылся ресторан.

1988