Горела ввечеру свеча,
И ты в ладони головой поник.
Одни твои друзья в руках у палача,
Другие в кандалах бредут в Сибирь в рудник.

А у тебя по вечерам
Не гаснет долго в окнах свет,
И в обществе тригорских дам
Тебе, любимцу, равных нет.

Поклонницы так хороши, -
Грех не заняться между делом, -
Девицы Осиповы для души,
Крестьянка Оленька - для тела.

И в двери погреба вгоняя пули,
Да разве ты подумать мог?
Твои друзья пожар раздули,
А ты им в этом не помог.

Когда на площади визжала
И жалила людей картечь,
Ах, как тогда недоставало
Того, кто мог их в бой увлечь!

Лицейский друг твой, щурясь близоруко,
Старательно у пистолета нажимал курок.
Осечка раз, осечка два, осечка три - ни звука.
Какой из Кюхельбекера стрелок?..

Свеча оплывшая чадила,
Сжигая капли бытия.
Забыты перья и чернила.
Одно твердил: "Мог быть и я."

И совести твоей так беспощаден суд.
Не скоро выведет рука
И ляжет под пером строка:
"Во глубине сибирских руд...."

1982,
Монастырь в Пушкинских Горах