НАДПИСЬ


Прежде, чем вовсе откажет рука, запишу:

значит так, замедляет шаги 
кровельщик, за угол поворотя.
Холодно. Ворохи сыплются с крыш. 
Ставни колеблются. Плачет дитя. Уа-уа.

Ветрено. Веет невзгодой. 
Что, кровельщик, медлишь? Готовь инструмент.
Ворохи сыплются. Нужен ремонт. Инцидент

надвигается как "цеппелин". 
Кошка два дня уже ни мур-мур.
Трещины в стенах узлами к узлам 
вяжут тенета, плетут свой муар и ажур.

Трубы гудят человеческим голосом, я различаю слова.
Не различал бы - не ныла бы так голова.

Вроде бы сетует душегуб:
жаль, мол, свидетеля не добил...
О, где же ты, легион-гегемон? 
Есть полигон для стремянок твоих и зубил.

Выпрыгнуть бы, обмануть западню, 
скрыться, пока широка ячея.
Нет, не получится. Руки не те. 
Холодно, кровельщик. Плачу и я. Уа-уа.

Слезы рекой. Не богемный квартал, а какой-то приемный покой.
Немощь моя, бубенец шутовской. Уа-уа.

Впрочем, еще, может, и ничего. 
Может, я попросту не привык.
Вот и прилип к слуховому окну, 
к трубам гудящим прильнул, к дымоходу приник.

Нравятся, что ли, мне танцы теней? 
Тоже, подумаешь, балетоман.
Так себе музыка на этажах. 
Ставни колеблются, шарит сквозняк по домам.

Тени танцуют. Фальшивит гармоника. Странно, что кошка молчит.
Мнется муар и морщит. Боже праведный.

Раз уж не выпрыгнуть, может - вспылить?
Выкрикнуть варварски "Vive le Roi"?
Где эта улица, где этот дом? 
Долго ли комедианту сменить амплуа?

Способов больше чем надобно. Яду вон - полная ампула.
Жребий, монетка, решетка. Была не была.

Поздно придут они, но придут. 
Спросят без юмора: "Где этот дом,
где эта улица? Мы мастера. 
Поздно, не поздно, а глянец мы тут наведем."

И наведут. Придадут колорит. 
Отретушируют. Снимут леса.
Только и после во вновь обжитых 
трубах бессвязные будут гудеть голоса:

- Кровельщик, я ухожу в небеса. 
- Хорошо, уходи в небеса.
Четверть часа на формальности, четверть часа.

1996