Глава 4
Глава 4
"Смеешь выйти на площадь?.."
@FOTO
А.Г.: "...21 августа в номер гостиницы, в котором мы жили тогда в Дубне,
где работали с режиссёром Донским над фильмом (сценарий о Фёдоре Ивановиче
Шаляпине), постучали мои друзья [Л.Копелев и его жена Р.Орлова], и у них
были ужасные лица, испуганные, трагические, несчастные. Они сказали, что
они слышали по радио о том, что началось вторжение советских войск, войск
Варшавского Договора в Чехословакию... И на следующий день я написал эту
песню. Я подарил её своим друзьям, они её увезли в Москву, и в Москве в
тот же вечер, на кухне одного из московских домов... хозяин дома [Л.
Копелев] прочёл эти стихи; и присутствующий Павел Литвинов усмехнулся и
сказал: "Актуальные стихи, актуальная песня". Это было за день до того,
как он с друзьями вышел на Красную площадь протестовать против
вторжения..." (Из пеpедачи на pадио "Свобода", 23 ноября 1974 года)
ПЕТЕРБУРГСКИЙ РОМАНС
Н.Рязанцевой
Жалеть о нём не должно:
Он сам виновник всех своих злосчастных бед,
Терпя, чего терпеть
без подлости - не можно.
Н.М.Карамзин
...Быть бы мне поспокойней,
Не казаться, а быть!
...Здесь мосты, словно кони, -
По ночам на дыбы!
Здесь всегда по квадрату
На рассвете полки -
От Синода к Сенату,
Как четыре строки!
Здесь над винною стойкой,
Над пожаром зари
Наколдовано столько,
Набормотано столько,
Наколдовано столько,
Набормотано столько,
Что пойди - повтори!
Bcе земные печали
Были в этом краю...
Вот и платим молчаньем
За причастность свою!
Мальчишки были безусы -
Прапоры и корнеты,
Мальчишки были безумны,
К чему им мои советы?!
Лечиться бы им, лечиться,
На кислые ездить воды -
Они ж по ночам: "Отчизна!
Тираны! Заря свободы!"
Полковник я, а не прапор,
Я в битвах сражался стойко,
И весь их щенячий табор
Мне мнился игрой, и только.
И я восклицал: "Тираны!",
И я прославлял свободу,
Под пламенные тирады
Мы пили вино, как воду.
И в то роковое утро -
Отнюдь не угрозой чести! -
Казалось куда как мудро
Себя объявить в отъезде.
Зачем же потом случилось,
Что меркнет копейкой ржавой
Всей славы моей лучинность
Пред солнечной ихней славой?!
...Болят к непогоде раны,
Уныло проходят годы...
Но я же кричал: "Тираны!"
И славил зарю свободы!
Повторяется шёпот,
Повторяем следы.
Никого ещё опыт
Не спасал от беды!
О доколе, доколе -
И не здесь, а везде -
Будут Клодтовы кони
Подчиняться узде?!
И всё так же, не проще,
Век наш пробует нас:
Можешь выйти на площадь?
Смеешь выйти на площадь?
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
Где стоят по квадрату
В ожиданье полки -
От Синода к Сенату,
Как четыре строки!
23 августа 1968
А.Г.: "...Жалостная песня, посвящённая самому себе, к одному из своих
юбилеев". (Фоногpамма)
А.Г.: "...Мне хотелось написать песню свободным рифмованным стихом.
Свободным и рифмованным. Верлибром, но рифмованным и не раёшником. Так
что, в общем, такая вот была залповая совершенно ходка". (Фоногpамма)
ПЕСНЯ ПРО ВЕЛОСИПЕД
О, как мне хотелось, мальчишке,
Проехаться на велосипеде.
Не детском, не трехколёсном, -
Взрослом велосипеде!
И мчаться навстречу солнцу,
Туда, где сосны и ели,
И чтоб из окна глядели,
Завидуя мне, соседи:
- Смотрите, смотрите, смотрите!
Смотрите, мальчишка едет
На взрослом велосипеде!..
...Ехал мальчишка по улице
На взрослом велосипеде.
- Наркомовский Петька, умница, -
Шептались в окне соседи.
Я крикнул: - Дай прокатиться! -
А он ничего не ответил,
Он ехал медленно-медленно,
А я бы летел, как ветер!
А я бы звоночком цокал,
А я бы крутил педали,
Промчался бы мимо окон -
И только б меня видали!..
...Теперь у меня в передней
Пылится велосипед,
Пылится уже, наверно,
С добрый десяток лет.
Но только того мальчишки
Больше на свете нет,
А взрослому мне не нужен
Взрослый велосипед!
О, как мне хочется, взрослому,
Потрогать пальцами книжку
И прочесть на обложке фамилию
Не чью-нибудь, а мою!..
Нельзя воскресить мальчишку,
Считайте - погиб в бою...
Но если нельзя - мальчишку,
И в прошлое ни на шаг,
То книжку-то можно?! Книжку!
Её почему - никак?!
Величественный, как росчерк,
Он книжки держал под мышкой.
- Привет тебе, друг-доносчик,
Привет тебе, с новой книжкой!
Партийная Илиада!
Подарочный холуяж!
Не надо мне так, не надо.
Пусть тысяча - весь тираж!
Дорого с суперобложкой? -
К чёрту суперобложку!
Но нету суперобложки,
И переплёта нет...
Немножко пройдёт, немножко,
Каких-нибудь тридцать лет.
И вот она, эта книжка, -
Не в будущем, в этом веке!
Снимает её мальчишка
С полки в библиотеке!
А вы говорили - бредни!
А вот - через тридцать лет!..
...Пылится в моей передней
Взрослый велосипед.
<<1968?>>
А.Г.: "У неё два эпиграфа. Я вообще большой любитель эпиграфов. В итоге
будут сочинения, в которых будет по три и даже по четыре эпиграфа. А в
"Балладе о чистых руках" два эпиграфа. Первый: "Омочу багрян рукав в
Каяле-реке..." из плача Ярославны, "Слово о полку Игореве". Первый
эпиграф. Второй эпиграф: "Взвейтесь кострами, синие ночи..." - пионерская
песня". (Фоногpамма)
БАЛЛАДА О ЧИСТЫХ РУКАХ
Развеян по ветру подмоченный порох,
И мы привыкаем, как деды, точь-в-точь,
Гонять вечера в незатейливых спорах,
Побасенки слушать и воду толочь.
Когда-то шумели, теперь поутихли,
Под старость любезней покой и почёт...
А то, что опять Ярославна в Путивле
Горюет и плачет, - так это не в счёт.
Уж мы-то рукав не омочим в Каяле,
Не сунем в ладонь арестантскую хлеб.
Безгрешный холуй, запасайся камнями,
Разучивай загодя праведный гнев!
- Недаром из школьной науки
Всего нам милей слова:
Я умываю руки,
Ты умываешь руки,
Он умывает руки -
И хоть не расти трава!
Не высшая математика,
А просто, как дважды два!
Да здравствует - трижды - премудрость холопья,
Премудрость мычать, и жевать, и внимать,
И помнить о том, что народные копья
Народ никому не позволит ломать.
Над кругом гончарным поёт о тачанке
Усердное время - бессмертный гончар.
А танки идут по вацлавской брусчатке,
И наш бронепоезд стоит у Градчан!
А песня крепчает: "Взвивайтесь кострами!" -
И пепел с золою, куда ни ступи.
Взвиваются ночи кострами в Остраве,
В мордовских лесах и в казахской степи.
- На севере и на юге
Над ржавой землёю дым.
А я умываю руки!
А ты умываешь руки!
А он умывает руки,
Спасая свой жалкий Рим!
И нечего притворяться -
Мы ведаем, что творим!
<<1968>>
БЕССМЕРТНЫЙ КУЗЬМИН
...Отечество нам Царское Село!
А. Пушкин
Эх, яблочко, куды котишься?..
Песня
...Покатились всячины и разности,
Поднялось неладное со дна!
- Граждане, Отечество в опасности!
Граждане, Отечество в опасности!
Граждане, гражданская война!
Был май без края и конца,
Жестокая весна!
И младший брат, сбежав с крыльца,
Сказал: "Моя вина!"
У Царскосельского дворца
Стояла тишина.
И старший брат, сбежав с крыльца,
Сказал: "Моя вина!".
И камнем в омут ледяной
Упали те слова...
На брата брат идёт войной.
На брата брат идёт войной!..
Но шелестит над их виной
Забвенья трын-трава!
...А Кузьмин Кузьма Кузьмич выпил рюмку хлебного,
А потом Кузьма Кузьмич закусил севрюжкою,
А потом Кузьма Кузьмич, взяв перо с бумагою,
Написал Кузьма Кузьмич буквами печатными,
Что, как истый патриот, верный сын Отечества,
Он обязан известить власти предержащие...
А где вы шли, там дождь свинца,
И смерть, и дело дрянь!
...Летела с тополей пыльца
На бронзовую длань -
Там, в Царскосельской тишине,
У брега сонных вод...
И нет как нет конца войне,
И скоро мой черёд!
...Было небо в голубиной ясности,
Но сердца от холода свело:
- Граждане, Отечество в опасности!
Граждане, Отечество в опасности!
Танки входят в Царское Село!
А чья вина? Ничья вина!
Не верь ничьей вине,
Когда по всей земле война,
И вся земля в огне!
Пришла война - моя вина!
И вот за ту вину
Меня песочит старшина,
Чтоб понимал войну.
Меня готовит старшина
В грядущие бои.
И сто смертей сулит война,
Моя война, моя вина, -
Моя война, моя вина! -
И сто смертей - мои!
...А Кузьмин Кузьма Кузьмич выпил стопку чистого,
А потом Кузьма Кузьмич закусил огурчиком,
А потом Кузьма Кузьмич,взяв перо с бумагою,
Написал Кузьма Кузьмич буквами печатными,
Что, как истый патриот, верный сын Отечества,
Он обязан известить дорогие органы...
А где мы шли, там дождь свинца,
И смерть, и дело дрянь!
...Летела с тополей пыльца
На бронзовую длань
У Царскосельского дворца,
У замутнённых вод...
И нет как нет войне конца,
И скоро твой черёд!
Снова, снова - громом среди праздности,
Комом в горле, пулею в стволе:
- Граждане, Отечество в опасности!
Граждане, Отечество в опасности!
Наши танки на чужой земле!
Вопят прохвосты-петухи,
Что виноватых нет,
Но за враньё и за грехи
Тебе держать ответ!
За каждый шаг и каждый сбой
Тебе держать ответ!
А если нет, так чёрт с тобой,
На нет и спроса нет!
Тогда опейся допьяна
Похлёбкою вранья!
И пусть опять - моя вина,
Моя вина, моя война, -
Моя вина, моя война! -
И смерть - опять моя!
...А Кузьмин Кузьма Кузьмич хлопнул сто молдавского,
А потом Кузьма Кузьмич закусил селёдочкой,
А потом Кузьма Кузьмич, взяв перо с бумагою,
Написал Кузьма Кузьмич буквами печатными,
Что, как истый патриот, верный сын Отечества,
Он обязан известить всех, кому положено...
И не поймёшь, кого казним,
Кому поём хвалу?!
Идёт Кузьма Кузьмич Кузьмин
По Царскому Селу!
Прозрачный вечер. У дворца -
Покой и тишина.
И с тополей летит пыльца
На шляпу Кузьмина...
<<1968>>
Наталья Рязанцева:
"...Мы едем в Дубну встречать Новый год. Галичи нас пригласили, там у
них друзья. Но друзья встречают нас сконфуженно: билеты в Дом учёных,
оказывается, именные; как узнали, что билеты для Галича, так и отобрали
билеты или не дали - не помню. Это был удар. Чёрт с ним, с Домом учёных,
можно встретить Новый год в однокомнатной квартире, и не петь Галич
приехал, даже без гитары, но - как же, значит, его боятся! Или откуда
сверху приказ? Что - идти выяснять, кто кому приказал и почему? Нет, не
выясняли, какой убогий чиновник распорядился. Решил, что физикам вредно
присутствие Галича. Впрочем, нас пустили в гостиницу. Помню, как Александр
Аркадьевич расхаживал по коридору, уже принарядившись к празднику.
Настроение было совсем не новогоднее, но он сохранял спокойствие. Нюша
сказала: "Да он сочиняет поздравительные стихи, не будем ему мешать". Он
всегда так расхаживал, когда сочинял. У меня хранится эта пустячная, но
переписанная набело его рукой строфа. Её никто не поймет, "на грани
чепухи", как иногда выражался Галич. "Так пожмите же плечами, Натали" -
что-то в этом роде. Надо знать день и час, когда это было сочинено назло
тревоге и страху и аккуратно переписано набело. И я навсегда благодарна
Галичам за тот праздник, последний и самый печальный. После этой Дубны
стало "всё ясно", двери перед ним захлопывались, его судьбу кто-то решил.
А потом, через много лет, стало ясно, что то был всё-таки праздник, а
после уж их и не было, потому что мы стали не жить, а выживать
поодиночке".
А.Г.: "Рассказывают, что в лагере в Освенциме на аппельплаце, когда
происходил отбор заключённых для отправки в газовые камеры, оркестр,
состоявший тоже из заключённых, играл старую еврейскую песенку
"Тум-балалайка". А однажды этот оркестр, в тот день, когда было восстание
в Аушлице, в Освенциме, сыграл песню "Червоны маки на Монте-Кассино",
которая уже в то время стала песней польского Сопротивления. Многие,
вероятно, слышали эту песню в удивительном фильме Вайды "Пепел и алмаз".
(Фоногpамма 1973 г.)
БАЛЛАДА О ВЕЧНОМ ОГНЕ
Льву Копелеву
..."Неизвестный", увенчанный славою бранной!
Удалец-молодец или горе-провидец?!
И склоняют колени под гром барабанный
Перед этой загадкою главы правительств!
Над немыми могилами - воплем! - надгробья...
Но порою надгробья - не суть, а подобье,
Но порой вы не боль, а тщеславье храните -
Золочёные буквы на чёрном граните!..
Всё ли про то спето?
Всё ли - навек - с болью?
Слышишь - труба в гетто
Мёртвых зовёт к бою!
Пой же, труба, пой же,
Пой о моей Польше,
Пой о моей маме -
Там, в выгребной яме!..
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпилт балалайка,
Рвётся и плачет сердце моё!
А купцы приезжают в Познань,
Покупают меха и мыло...
Подождите, пока не поздно,
Не забудьте, как это было!
Как нас чёрным огнём косило
В той последней слепой атаке!
"Маки, маки на Монте-Кассино..."
Как мы падали в эти маки!..
А на ярмарке - всё красиво,
И шуршат то рубли, то марки...
"Маки, маки на Монте-Кассино",
Ах, как вы почернели, маки!
Но зовёт труба в рукопашный,
И приказывает - воюйте!
Пой же, пой нам о самой страшной,
Самой твёрдой в мире валюте!..
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпилт балалайка,
Рвётся и плачет сердце мое!
Помнишь, как шёл ошалелый паяц
Перед шеренгой на аппельплац?
Тум-балалайка, шпилт балалайка,
В газовой камере - мёртвые в пляс...
А вот ещё:
В мазурочке
То шагом, то ползком
Отправились два урочки
В поход за "языком"!
В мазурочке, в мазурочке,
Нафабрены усы,
Затикали в подсумочке
Трофейные часы!
Мы пьём-гуляем в Познани
Три ночи и три дня...
Ушёл он неопознанный,
Засёк патруль меня!
Ой, зори бирюзовые,
Закаты - анилин!
Пошли мои кирзовые
На город на Берлин!
Грома гремят басовые
На линии огня,
Идут мои кирзовые,
Да только без меня!..
Там, у речной излучины,
Зелёная кровать,
Где спит солдат обученный,
Обстрелянный, обученный
Стрелять и убивать!
Среди пути прохожего -
Последний мой постой,
Лишь нету, как положено,
Дощечки со звездой.
Ты не печалься, мама родная,
Ты спи спокойно, почивай!
Прости-прощай, разведка ротная,
Товарищ Сталин, прощевай!
Ты не кручинься, мама родная,
Как говорят, судьба слепа,
И может статься, что народная
Не зарастёт ко мне тропа...
А ещё:
Где бродили по зоне каэры
<КР - контрреволюционеры; так называли осуждённых
по "антисоветской" 58-й статье УК РСФСР. (Прим.сост.)>,
Где под снегом искали гнилые коренья,
Перед этой землёй - никакие премьеры,
Подтянувши штаны, не преклонят колени!
Над сибирской Окою, над Камой, над Обью
Ни знамён, ни венков не положат к надгробью!
Лишь, как Вечный огонь, как нетленная слава -
Штабеля! Штабеля! Штабеля лесосплава!
Позже, друзья, позже,
Кончим навек с болью.
Пой же, труба, пой же!
Пой и зови к бою!
Медною всей плотью
Пой про мою Потьму!
Пой о моем брате -
Там, в ледяной пади!..
Ах, как зовёт эта горькая медь
Встать, чтобы драться, встать, чтобы сметь!
Тум-балалайка, шпилт балалайка, -
Песня, с которой шли мы на смерть!
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, шпилт балалайка,
Рвётся и плачет сердце моё!
Дубна, 31 декабря 1968
* * *
Странно мы живём в двадцатом веке:
Суетимся, рвёмся в высоту...
И, Христа проклявшие калеки, -
Молча поклоняемся кресту!..
13 января 1969
* * *
...По ночному ледку озноба
Возвращаюсь на время - к детству!
Как тесна челноку - основа,
Как мешает опара - тесту...
17 января 1969
ЗАПОЙ ПОД НОВЫЙ ГОД
Странная ночь. Не то снег, не то дождь, всё развезло. Человек идёт
пьяненький, бормочет какие-то странные слова, вспоминает стихи, строчки из
писем. А чаще других вспоминает такую строчку из письма Пушкина брату
Льву: "Пишут мне, что Батюшков помешался. Быть нельзя!"
По-осеннему деревья налегке,
Керосиновые пятна на реке,
Фиолетовые пятна на воде,
Ты сказала мне тихонько: "Быть беде".
Я позабыл твоё лицо,
Я пьян был к полдню,
Я подарил твоё кольцо,
Кому - не помню...
Я подымал тебя на смех,
И врал про что-то,
И сам смеялся больше всех,
И пил без счёта.
Из шутовства, из хвастовства
В то - балаганье
Я предал все твои слова
На поруганье.
Качалась пьяная мотня
Вокруг прибойно,
И ты спросила у меня:
"Тебе не больно?"
Не поймёшь - не то январь, не то апрель,
Не поймёшь - не то метель, не то капель.
На реке не ледостав, не ледоход -
Старый год, а ты сказала - Новый год.
Их век выносит на-гора,
И - марш по свету,
Одно отличье - номера,
Другого нету!
О, этот серый частокол -
Двадцатый опус,
Где каждый день как протокол,
А ночь - как обыск,
Где всё зазря, и всё не то,
И всё непрочно,
Который час - и то никто
Не знает точно!
Лишь неизменен календарь
В приметах века -
Ночная улица. Фонарь.
Канал. Аптека...
В этот вечер, не сумевший стать зимой,
Мы дороги не нашли к себе домой.
Я спросил тебя: "А может, всё не зря?"
Ты ответила старинным: "Быть нельзя".
<<1969>>
А.Г.: "Слова "нит гедайге", как известно из Маяковского, означают
по-еврейски "не отчаивайся". Просто лирическая песенка". (Фоногpамма)
ЗАСЫПАЯ И ПРОСЫПАЯСЬ
Всё снежком январским припорошено,
Стали ночи долгие лютей...
Только потому, что так положено,
Я прошу прощенья у людей.
Воробьи попрятались в скворешники,
Улетели за море скворцы...
Грешного меня простите, грешники,
Подлого - простите, подлецы!
Вот горит звезда моя субботняя,
Равнодушна к лести и хуле...
Я надену чистое исподнее,
Семь свечей расставлю на столе.
Расшумятся к ночи дурни-лабухи -
Ветра и позёмки чертовня...
Я усну, и мне приснятся запахи
Мокрой шерсти, снега и огня.
А потом из прошлого бездонного
Выплывет озябший голосок -
Это мне Арина Родионовна
Скажет: "Нит гедайге", спи, сынок.
Сгнило в вошебойке платье узника,
Всем печалям подведён итог,
А над Бабьим Яром - смех и музыка...
Так что всё в порядке, спи, сынок.
Спи, но в кулаке зажми оружие -
Ветхую Давидову пращу!"
...Люди мне простят - от равнодушия.
Я им - равнодушным - не прощу!
<<1969>>
ЛЕТЯТ УТКИ
Л.Пинскому
С севера, с острова Жестева
Птицы летят,
Шестеро, шестеро, шестеро
Серых утят,
Шестеро, шестеро к югу летят...
Хватит хмуриться, хватит злобиться,
Ворошить вороха былого!..
Но когда по ночам бессонница -
Мне на память приходит снова:
Мутный за тайгу
Ползёт закат,
Строем на снегу
Пятьсот зэка.
Ветер мокрый хлестал мочалкою,
То накатывал, то откатывал,
И стоял вертухай с овчаркою
И такую им речь откалывал:
"Ворон, растудыть, не выклюнет
Глаз, растудыть, ворону,
Но ежели кто закосит, -
Тот мордой в снег.
И прошу, растудыть, запомнить,
Что каждый шаг в сторону
Будет, растудыть, рассматриваться
Как, растудыть, побег!"
Вьюга полярная спятила -
Бьёт наугад!
А пятеро, пятеро, пятеро
Дальше летят,
Пятеро, пятеро к югу летят...
Ну а может, и впрямь бессовестно
Повторяться из слова в слово?!
Но когда по ночам бессонница -
Мне на память приходит снова:
Не косят, не корчатся
В снегах зэка, -
Разговор про творчество
Идёт в ЦК.
Репортёры сверкали линзами,
Кремом бритвенным пахла харя,
Говорил вертухай прилизанный,
Не похожий на вертухая:
"Ворон, извиняюсь, не выклюнет
Глаз, извиняюсь, ворону,
Но все ли сердцем усвоили,
Чему учит нас Имярек?
И прошу, извиняюсь, запомнить,
Что каждый шаг в сторону
Будет, извиняюсь, рассматриваться
Как, извиняюсь, побег!"
Грянул прицельно с подветренной
В сердце заряд,
А четверо, четверо, четверо
Дальше летят!..
И если долетит хоть один,
Если даже никто не долетит,
Всё равно стоило,
Всё равно надо было лететь!..
<<1969>>
ПЛЯСОВАЯ
Чтоб не бредить палачам по ночам,
Ходят в гости палачи к палачам,
И радушно, не жалея харчей,
Угощают палачи палачей.
На столе у них икра, балычок,
Не какой-нибудь - "КВ" коньячок,
А впоследствии - чаёк, пастила,
Кекс "Гвардейский" и печенье "Салют".
И сидят заплечных дел мастера
И тихонько, но душевно поют:
"О Сталине мудром, родном и любимом..."
- Был порядок! - говорят палачи.
- Был достаток! - говорят палачи.
- Дело сделал, - говорят палачи, -
И пожалуйста - сполна получи!..
Белый хлеб икрой намазан густо,
Слёзы кипяточка горячей...
Палачам бывает тоже грустно.
Пожалейте, люди, палачей!
Очень плохо палачам по ночам,
Если снятся палачи палачам,
И как в жизни, но ещё половчей,
Бьют по рылу палачи палачей.
Как когда-то, как в годах молодых -
И с оттяжкой, и ногою в поддых.
И от криков и от слёз палачей
Так и ходят этажи ходуном,
Созывают "неотложных" врачей.
И с тоскою вспоминают о Нём,
"О Сталине мудром, родном и любимом..."
- Мы на страже! - говорят палачи.
- Но когда же?! - говорят палачи.
- Поскорей бы! - говорят палачи. -
Встань, Отец, и вразуми, поучи!
Дышит, дышит кислородом стража,
Крикнуть бы, но голос как ничей...
Палачам бывает тоже страшно.
Пожалейте, люди, палачей!
<<1969?>>
ФАНТАЗИЯ НА РУССКИЕ ТЕМЫ ДЛЯ БАЛАЛАЙКИ С
ОРКЕСТРОМ И ДВУХ СОЛИСТОВ - ТЕНОРА И БАРИТОНА
- Тенор
Королевич, да и только!
В сумке пиво и "сучок".
Подрулила птица-тройка,
Сел стукач на облучок.
И - айда, и трали-вали,
Всё белым-бело вокруг,
В леспромхозе на канале
Ждёт меня любезный друг.
- Он не цыган, не татарин
и не жид,
Он надёжа мой - камаринский мужик!
Он утеха на обиду мою!
Перед ним бутыль с рябиновою!
Он сидит, винцо покушивает,
Не идёт ли кто, послушивает.
- То ли пеший, то ли конный,
То ли "Волги" воркотня...
И сидит мужик законный,
Смотрит в сумрак заоконный,
Пьёт вино и ждёт меня.
- Ты жди, жди, жди, обожди,
Не расстраивайся!
- Баритон
- Значит, так... На Урале
В предрассветную темь
Нас ещё на вокзале
Оглушила метель.
И стояли пришельцы,
Барахлишко сгрузив,
Кулаки да лишенцы -
Самый первый призыв!
Значит, так... На Урале
Холода - не пустяк.
Города вымирали
Как один - под иссяк!
Нежно пальцы на горле
Им сводила зима...
А деревни не мёрли,
Но сходили с ума!
Значит, так... На Урале
Ни к чему лекаря:
Всех непомерших брали -
И в тайгу, в лагеря!
Четвертак на морозе,
Под охраной, во вшах!..
А теперь в леспромхозе
Я и сам в сторожах.
Нету рая спасённым,
Хоть и мёртвый, а стой.
Вот и шнырю по сёлам
За хурдою-мурдой:
Как ворьё по закону, -
Самозваный купец -
Где добуду икону,
Где резной поставец!
А московская наедет сволота -
Отворяю я им, сявкам, ворота:
Заезжайте, гости милые, пожаловайте!..
Тенорок
Славно гукает машина,
Путь-дорожка - в два ряда,
Вьюга снегу накрошила,
Доберёмся - не беда!
Мы своротим на просёлок,
Просигналим: тра-та-та!
Принимай гостей весёлых,
Отворяй нам ворота!
Ты любезный мой, надёжа из надёж!
Всю вселенную проедешь - не найдёшь!
Самый подлинный-расподлинный,
Не носатый, не уродливый,
А что зубы подчистую - тю-тю,
Так, верно, спьяну обломал об кутью!
Не стесняйся, было - сплыло,
Кинь под лавку сапожки,
Прямо с жару, прямо с пылу
Ставь на стол "сучок" и пиво,
Печь лучиной разожги!
Ты жги, жги, жги, говори,
Поворачивайся!..
Баритон
Что ж... За этот, за бренный,
За покой на душе!
Гость с шофёром - по первой,
Я - вторую уже.
Сладок угорь балтийский,
Слаще закуси нет!
Николай Мирликийский
Запелёнут в пакет.
Что ж... Хихикайте, падлы,
Что нашли дурака!
Свесив сальные патлы,
Гость завёл "Ермака".
Пой, лягавый, не жалко,
Я и сам поддержу,
Я подвою, как шавка,
Подскулю, подвизжу.
Что ж - попили, попели,
Я постелю стелю.
Гость ворочает еле
Языком во хмелю,
И гогочет, как кочет,
Хоть святых выноси,
И беседовать хочет
О спасенье Руси.
Мне б с тобой не в беседу,
Мне б тебя на рога!
Мне бы зубы, да нету!
Знаешь слово "цинга"?
Вертухаево семя!
Не дразни - согрешу!
Ты заткнись про спасенье,
Спи, я лампу гашу!
...А наутро я гостей разбужу,
Их, похмельных, провожу к гаражу:
Заезжайте, гости милые, наведывайтесь...
<<1969?>>
А.Г.: "...Даниил Хармс, который на всех снимках, которые от него остались,
был совсем мальчиком, в общем, как мне теперь кажется. Он снят в такой
автомобильной кепке, с трубкой в зубах. Он с ней не расставался. Причём он
действительно исчез, потому что, в общем, всех, кто садились в те годы,
всё кто-то где-то встречал. А вот его не видел никто. Вот он пропал. Были
предположения, что он оставался в тюрьме в "Крестах" в ленинградских во
время блокады. И его просто там забыли. Но, во всяком случае, он исчез".
(Фоногpамма)
ЛЕГЕНДА О ТАБАКЕ
Посвящается памяти замечательного человека, Даниила Ивановича Ювачева,
придумавшего себе странный псевдоним - Даниил Хармс, - писавшего
прекрасные стихи и прозу, ходившего в автомобильной кепке и с неизменной
трубкой в руках, который действительно исчез, просто вышел на улицу и
исчез. У него есть такая пророческая песенка:
"Из дома вышел человек
С верёвкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шёл, и всё глядел вперед,
И всё вперёд глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел,
И вот однажды, поутру,
Вошёл он в тёмный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез..."
- Лил жуткий дождь,
Шёл страшный снег,
Вовсю дурил двадцатый век,
Кричала кошка на трубе
И выли сто собак.
И, встав с постели, человек
Увидел кошку на трубе,
Зевнул и сам сказал себе:
- Кончается табак!
Табак кончается - беда,
Пойду куплю табак. -
И вот... Но это ерунда,
И было всё не так.
- "Из дома вышел человек
С верёвкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком..."
И тут же, проглотив смешок,
Он сам себя спросил:
- А для чего он взял мешок?
Ответьте, Даниил!
Вопрос резонный, нечем крыть,
Летит к чертям строка,
И надо, видно, докурить
Остаток табака...
Итак: "...Однажды человек...
Та-та-та... с посошком...
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шёл, и всё глядел вперёд,
И всё вперёд глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел..."
А может снова всё начать,
И бросить этот вздор?!
Уже на ордере печать
Оттиснул прокурор...
Начнём вот этак: "Пять зайчат
Решили ехать в Тверь..."
А в дверь стучат,
А в дверь стучат -
Пока не в эту дверь.
"Пришли зайчата на вокзал,
Прошли зайчата в зальце,
И сам кассир, смеясь, сказал:
- Впервые вижу зайца!.."
Но этот чёртов человек
С веревкой и мешком,
Он и без спроса в дальний путь
Отправился пешком.
Он шёл, и всё глядел вперёд,
И всё вперёд глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел.
И вот однажды, поутру,
Вошёл он в тёмный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез.
На воле - снег, на кухне - чад,
Вся комната в дыму,
А в дверь стучат,
А в дверь стучат,
На этот раз - к нему!
О чём он думает теперь,
Теперь, потом, всегда,
Когда стучит ногою в дверь
Чугунная беда?!
И тут ломается строка,
Строфа теряет стать,
И нет ни капли табака,
А там - уж не достать!
И надо дописать стишок,
Пока они стучат...
И значит, всё-таки - мешок,
И побоку зайчат!
(А в дверь стучат!)
В двадцатый век
(Стучат!),
Как в тёмный лес,
Ушёл однажды человек
И навсегда исчез!..
Но Парка нить его тайком
По-прежнему прядёт,
А он ушёл за табаком,
Он вскорости придёт.
За ним бежали сто собак,
И кот по крышам лез...
Но только в городе табак
В тот день как раз исчез,
И он пошёл в Петродворец,
Потом пешком в Торжок...
Он догадался наконец,
Зачем он взял мешок...
Он шёл сквозь свет
И шёл сквозь тьму,
Он был в Сибири и в Крыму,
А опер каждый день к нему
Стучится, как дурак...
И много, много лет подряд
Соседи хором говорят:
- Он вышел пять минут назад,
Пошел купить табак...
<<1969?>>
А.Г.: "Песня из цикла "Литераторские мостки", в который входит "Памяти
Зощенко", "Памяти Пастернака" и так далее. Эта песня называется
"Возвращение на Итаку". В воспоминаниях Надежды Яковлевны Мандельштам
описан этот эпизод, когда пришли арестовывать Мандельштама..."
(Фоногpамма)
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Памяти Осипа Эмильевича Мандельштама
...В квартире, где он жил, находились он, Надежда Яковлевна и Анна
Андреевна Ахматова, которая приехала его навестить из Ленинграда. И вот
они сидели все вместе, пока длился обыск, до утра, и пока шёл этот обыск,
за стеною, тоже до утра, у соседа их, Кирсанова, ничего не знавшего об
обыске, запускали пластинки с модной в ту пору гавайской гитарой...
И только и свету, что
в звёздной колючей неправде!..
А жизнь промелькнёт
театрального капора пеной...
И некому молвить: "Из табора
улицы темной..."
О. Мандельштам
- Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед-прощелыга крутил юбилей.
А два понятых, словно два санитара,
А два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у чёрных дверей.
- И жирные пальцы с неспешной заботой
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчанье,
Как пальцы копались в бумажном мочале,
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король - всё бочком да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать - не та ли страница,
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу...
А там, за стеной, всё гоняли "Рамону":
- Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни!
"...А жизнь промелькнёт
Театрального капора пеной..."
И, глядя, как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки -
Не уксус ещё, но уже не вино.
Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скушно следили за ним понятые...
А две королевы бездарно курили
И тоже казнили себя и корили -
За лень, за небрежный кивок на вокзале,
За всё, что ему второпях не сказали...
А пальцы копались, и рвалась бумага...
И пел за стеной тенорок-бедолага:
- Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты!..
"...И только и свету,
Что в звёздной колючей неправде..."
По улице чёрной, за "вороном чёрным",
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду метаться в дозоре почётном,
Я буду метаться в дозоре почётном,
Пока, обессилев, не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу приходит усталость,
И - хочешь не хочешь - слезай с карусели,
И - хочешь не хочешь - конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу.
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив ханжи, на потеху вагону,
Блатарь-одессит распевает "Рамону":
- Рамона, ты слышишь ветра нежный зов,
Рамона, ведь это песнь любви без слов!..
"...И некому, некому,
Некому молвить:
"Из табора улицы тёмной"..."
1969
А.Г.: "Песня из цикла "Литераторские мостки". В Ленинграде, на Волковом
кладбище, есть такой ряд, который называется "Литераторскими мостками".
Вот у меня есть цикл песен, посвящённый памяти разных русских поэтов и
писателей. Вот из этого цикла песня называется "На сопках Маньчжурии" и
посвящается памяти Михаила Михайловича Зощенко". (Фоногpамма)
А.Г.: "...Я как-то раньше этого не говорил, теперь я понял, что это надо
говорить, насчёт "толстомордого подонка". Это имеется в виду Жданов. Чтоб
было ясно". (Фоногpамма)
НА СОПКАХ МАНЬЧЖУРИИ
Памяти М.М.Зощенко
В матершинном субботнем загуле шалманчика
Обезьянка спала на плече у шарманщика,
А когда просыпалась, глаза её жуткие
Выражали почти человечью отчаянность,
А шарманка дудела про сопки маньчжурские,
И Тамарка-буфетчица очень печалилась...
- Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой...
Были и у Томки трали-вали,
И не Томкой - Томочкою звали.
Целовались с миленьким в осоке,
И не пивом пахло, а апрелем...
Может быть, и впрямь на той высотке
Сгинул он, порубан и пострелян?!
- Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой...
А последний шарманщик, обломок империи,
Всё пылил перед Томкой павлиньими перьями,
Он выламывал, шкура, замашки буржуйские:
То, мол, тёплое пиво, то мясо прохладное!
А шарманка дудела про сопки маньчжурские,
И спала на плече обезьянка прокатная...
- Тихо вокруг,
Ветер туман унёс...
И делясь тоской, как барышами,
Подпевали шлюхи с алкашами.
А шарманщик ел, зараза, хаши,
Алкашам подмигивал прелестно:
Дескать, деньги ваши - будут наши,
Дескать, вам приятно - мне полезно!
- На сопках Маньчжурии воины спят,
И русских не слышно слёз...
А часов этак в десять, а может, и ранее,
Непонятный чудак появился в шалмании.
Был похож он на вдруг постаревшего мальчика.
За рассказ, напечатанный неким журнальчиком,
Толстомордый подонок с глазами обманщика
Объявил чудака - всенародно - обманщиком!
- Пусть гаолян
Нам навевает сны...
Сел чудак за стол и вжался в угол,
И легонько пальцами постукал,
И сказал, что отдохнёт немного,
Помолчав, добавил напряжённо:
"Если есть боржом, то, ради Бога,
Дайте мне бутылочку боржома..."
- Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны!..
Обезьянка проснулась, тихонько зацокала,
Загляделась на гостя, присевшего около,
А Тамарка-буфетчица, сука рублёвая,
Покачала смущённо причёскою пегою
И сказала: "Пардон, но у нас не столовая,
Только вы обождите, я на угол сбегаю..."
- Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой...
А чудак глядел на обезьянку,
Пальцами выстукивал морзянку,
Словно бы он звал её на помощь,
Удивляясь своему бездомью,
Словно бы он спрашивал: "Запомнишь?"
И она кивала: "Да, запомню".
- Вот из-за туч блеснула луна,
Могилы хранят покой...
Отодвинул шарманщик шарманку ботинкою,
Прибежала Тамарка с боржомной бутылкою -
И сама налила чудаку полстаканчика...
Не знавали в шалмане подобные почести!
А Тамарка, в упор поглядев на шарманщика,
Приказала: "Играй, - человек в одиночестве".
- Тихо вокруг,
Ветер туман унёс...
Замолчали шлюхи с алкашами,
Только мухи крыльями шуршали...
Стало почему-то очень тихо,
Наступила странная минута -
Непонятное, чужое лихо
Стало общим лихом почему-то!
- На сопках Маньчжурии воины спят,
И русских не слышно слёз...
Не взрывалось молчанье ни матом, ни брёхами,
Обезьянка сипела спалёнными бронхами,
И шарманщик, забыв трепотню свою барскую,
Сам назначил себе - мол, играй да помалкивай.
И почти что неслышно сказав: Благодарствую!" -
Наклонился чудак над рукою Тамаркиной...
- Пусть гаолян
Нам навевает сны...
И ушёл чудак, не взявши сдачи,
Всем в шалмане пожелал удачи...
Вот какая странная эпоха:
Не горим в огне - и тонем в луже!
Обезьянке было очень плохо -
Человеку было много хуже.
- Спите, герои русской земли,
Отчизны родной сыны...
<<1969>>
А.Г.: "Сейчас август месяц, тот самый август, который, по словам людей, её
[Ахматову] близко знавших, так не любила Анна Андреевна... В августе был
расстрелян Николай Гумилёв, в августе был арестован сын Ахматовой и
Гумилёва - Лев, в августе вышли известные постановления ЦК КПСС "О
журналах "Звезда" и "Ленинград", в которых были ошельмованы, вываляны в
грязи великие русские писатели Анна Ахматова и Михаил Зощенко... Судьба
подсказала мне решение финальных строк... это было в августе 1968 года...
когда советские танки прокатились по улицам Праги". (Из пеpедачи на pадио
"Свобода", 24 августа 1974 года)
СНОВА АВГУСТ
Памяти А.А.Ахматовой
...А так как мне бумаги не хватило,
Я на твоем пишу черновике...
Анна Ахматова. "Поэма без героя"
В той злой тишине, в той неверной,
В тени разведённых мостов,
Ходила она по Шпалёрной,
Моталась она у "Крестов".
Ей в тягость? Да нет, ей не в тягость -
Привычно, как росчерк пера,
Вот если бы только не август,
Не чёртова эта пора!
Таким же неверно-нелепым
Был давний тот август, когда
Под чёрным бернгардтовским небом
Стрельнула, как птица, беда.
И разве не в августе снова,
В ещё не отмеренный год,
Осудят мычанием слово
И совесть отправят в расход?!
Но это потом, а покуда
Которую ночь - над Невой,
Уже не надеясь на чудо,
А только бы знать, что живой!
И в сумерки вписана чётко,
Как вписана в нашу судьбу,
По-царски небрежная чёлка,
Прилипшая к мокрому лбу.
О, шелест финских сосен,
Награда за труды,
Но вновь приходит осень -
Пора твоей беды!
И август, и как будто
Всё то же, как тогда,
И врёт мордастый Будда,
Что горе - не беда!
Но вьётся, вьётся чёлка
Колечками на лбу,
Уходит в ночь девчонка
Пытать твою судьбу.
Следят из окон постно
За нею сотни глаз,
А ей плевать, что поздно,
Что комендантский час!
По улице бессветной,
Под окрик патрулей,
Идёт она бессмертной
Походкою твоей,
На праздник и на плаху
Идёт она, как ты!
По Пряжке, через Прагу -
Искать свои "Кресты"!
И пусть судачат глупые соседи,
Пусть кто-то обругает не со зла,
Она домой вернётся на рассвете
И никому ни слова - где была...
Но с мокрых пальцев облизнёт чернила,
И скажет, примостившись в уголке:
"Прости, но мне бумаги не хватило,
Я на твоём пишу черновике..."
<<1967-1969?>>
21 АВГУСТА
Н.Рязанцевой
Благословенность одиночества!
И тайный хмель, и дождь, и сонность,
И нет - ни имени, ни отчества -
Одна сплошная невесомость!
Благословенность бесприютности -
В - другими - заспанной постели -
Как в музыке, где мерой трудности
Лишь только пальцы овладели.
А то, что истинно, - в брожении,
И замирает у предела,
Где не имеет отношения
Душа - к преображенью тела!..
И в этот день всеобщей низости,
Вранья и жалких междометий,
Прекрасно мне, что Вы поблизости -
За пять шагов, за пять столетий!
Болшево, 1969
ФЕСТИВАЛЬ ПЕСНИ В СОПОТЕ
В АВГУСТЕ 1969 ГОДА
Над чёрной пажитью разрухи,
Над миром, проклятым людьми,
Поют девчонки о разлуке,
Поют мальчишки о любви!
Они глядят на нас в тревоге
И не умеют скрыть испуг,
Но наши страхи, наши боги
Для них - пустой и жалкий звук.
И наши прошлые святыни -
Для них - пустые имена,
И правда, та, что посредине,
И им и нам ещё темна!
И слышит Прага, слышит Сопот
Истошный шёпот: "Тру-ля-ля!"
Но пробивается сквозь шёпот
Кирзовый топот патруля!
Нас отпустили на поруки,
На год, на час, на пять минут.
Поют девчонки о разлуке,
Мальчишки о любви поют!
Они лады перебирают,
Как будто лезут на рожон.
Они слова перевирают, -
То в соль мажор, то в ре мажор.
А я, крестом раскинув руки,
Как оступившийся минер -
Всё о беде да о разрухе,
Всё в ре минор да в ре минор...
<<1969>>
ПЕСНЯ О ТБИЛИСИ
На холмах Грузии лежит
ночная мгла...
А.Пушкин
Я не сумел понять Тебя в тот раз,
Когда, в туманы зимние оправлен,
Ты убегал от посторонних глаз,
Но всё же был прекрасен без прикрас,
И это я был злобою отравлен.
И Ты меня провёл на том пиру,
Где до рассвета продолжалось бденье,
А захмелел - и головой в Куру!
И где уж тут заметить поутру
В глазах хозяйки скучное презренье...
Вокруг меня сомкнулся, как кольцо,
Твой вечный шум в отливах и прибоях.
Потягивая кислое винцо,
Я узнавал усатое лицо
В любом пятне на выцветших обоях.
И вновь зурна вступала в разговор,
И вновь, с бокалом, истово и пылко
Болтает вздор подонок и позёр...
А мне почти был сладок Твой позор,
Твоя невиноватая ухмылка.
И в самолёте, по пути домой,
Я наблюдал злорадно, как грузины
В Москву, ещё объятую зимой,
Везут мешки с оранжевой хурмой
И с первою мимозою корзины.
И я не понял, я понять не мог,
Какую Ты торжествовал победу,
Какой Ты дал мне гордости урок,
Когда кружил меня, сбивая с ног,
По ложному, придуманному следу!
И это всё - и Сталин, и хурма,
И дым застолья, и рассветный кочет, -
Всё для того, чтоб не сойти с ума,
А суть Твоя является сама,
Но лишь когда сама того захочет!
Тогда тускнеют лживые следы,
И начинают раны врачеваться,
И озаряет склоны Мтацминды
Надменный голос счастья и беды -
Нетленный голос Нины Чавчавадзе!
Прекрасная и гордая страна!
Ты отвечаешь шуткой на злословье,
Но криком вдруг срывается зурна,
И в каждой капле кислого вина
Есть неизменно сладкий привкус крови!
Когда дымки плывут из-за реки
И день дурной синоптики пророчат,
Я вижу, как горят черновики,
Я слышу, как гремят грузовики
И сапоги охранников грохочут -
И топчут каблуками тишину,
И женщины не спят, и плачут дети...
Грохочут сапоги на всю страну!
А Ты приемлешь горе, как вину,
Как будто только Ты за всё в ответе!
Не остывает в кулаке зола,
Всё в мерзлый камень памятью одето,
Всё как удар ножом из-за угла...
"На холмах Грузии лежит ночная мгла..."
И как ещё далёко до рассвета!
<<1969>>
* * *
Прилетает по ночам ворон,
Он бессонницы моей кормчий.
Если даже я ору ором,
Не становится мой ор громче.
Он едва на пять шагов слышен,
Но и это, говорят, слишком.
Но и это, словно дар свыше, -
Быть на целых пять шагов слышным!
<<1969>>
А.Г.: "С вашего разрешения, вам сейчас придётся выдержать 22 минуты без
перерыва. Будет, значит, такое сочинение, которое называется "Размышление
о бегунах на длинные дистанции". Это вот, так сказать, из тех сочинений,
которые я давно стал практиковать... Это было сочетание стихов, прозы и
песни, и очень этим интересуюсь. И очень, в общем, пытаюсь как можно
больше расширять. Я сегодня ещё покажу потом несколько сочинений подобного
рода. Но это, пожалуй, одно из самых таких больших сочинений. Тут будут,
возможно, не очень пристойные выражения по временам, ну, ничего не
попишешь". (Фоногpамма)
А.Г.: "Басан, басан, басана" в русский язык пришло из цыганского, в
цыганский язык пришло из индийского, в индийский пришло, вероятно, из
арабского. Означает это заклинание от нечистой силы". (Фоногpамма)
РАЗМЫШЛЕНИЯ
О БЕГУНАХ НА ДЛИННЫЕ ДИСТАНЦИИ
Поэма в пяти песнях с эпилогом
...Впереди - Иисус Христос.
А.Блок
РОЖДЕСТВО
Всё шло по плану, но немножко наспех.
Спускался вечер, спал Младенец в яслях,
Статисты робко заняли места,
И Матерь Божья наблюдала немо,
Как в каменное небо Вифлеема
Всходила Благовещенья звезда.
Но тут в вертеп ворвались два подпаска
И крикнули, что вышла неувязка,
Что праздник отменяется, увы,
Что римляне не понимают шуток, -
И загремели на пятнадцать суток
Поддавшие на радостях волхвы.
Стало тихо, тихо, тихо,
В крике замерли уста,
Зашипела, как шутиха,
И погасла та звезда.
Стало зябко, зябко, зябко,
И в предчувствии конца
Закудахтала козявка,
Вол заблеял, как овца.
Все завыли, захрипели!..
Но, не внемля той возне,
Спал младенец в колыбели
И причмокивал во сне.
Уже светало. Розовело небо.
Но тут раздались гулко у вертепа
Намеренно тяжёлые шаги,
И Матерь Божья замерла в тревоге,
Когда открылась дверь, и на пороге
Кавказские явились сапоги.
И разом потерявшие значенье
Столетья, лихолетья и мгновенья
Сомкнулись в безначальное кольцо.
А он вошёл и поклонился еле,
И обратил неспешно к колыбели
Забрызганное оспою лицо.
"Значит, вот он - этот самый
Жалкий пасынок земной,
Что и кровью, и осанной
Потягается со мной...
Неужели, неужели
Столько лет и столько дней
Ты, сопящий в колыбели,
Будешь мукою моей?!
И меня с тобою, пешка,
Время бросит на весы?" -
И недобрая усмешка
Чуть приподняла усы.
А три волхва томились в карантине.
Их в карантине быстро укротили:
Лупили и под вздох, и по челу,
И римский опер, жаждая награды,
Им говорил: "Сперва колитесь, гады,
А после разберёмся, что к чему".
И, понимая, чем грозит опала,
Пошли волхвы молоть, что ни попало,
Припоминали даты, имена...
И полетели головы. И это
Была вполне весомая примета,
Что новые настали времена.
КЛЯТВА ВОЖДЯ
- "Потные, мордастые евреи,
Шайка проходимцев и ворья,
Всякие Иоанны и Матфеи
Наплетут с три короба вранья!
Сколько их посыпет раны солью,
Лишь бы им взобраться на Синай!
Ладно, ладно, я не прекословлю:
Ты был первый - Ты и начинай.
Встань - и в путь по городам и весям,
Чудеса и мудрости твори!
Отчего ж Ты, Господи, невесел?
Где они, соратники Твои?
Бражничали, ели, гостевали,
А пришла беда - и след простыл!
Нет, не зря Ты ночью в Гефсимани
Струсил и пардону запросил.
Где Твоих приспешников орава
В смертный Твой, в последний час земной?
И смеётся над Тобой Варавва...
Он бы посмеялся надо мной!..
Был Ты просто-напросто предтечей,
Не творцом, а жертвою стихий!
Ты не Божий сын, а человечий,
Если мог воскликнуть: "Не убий!"
Душ ловец, Ты вышел на рассвете
С бедной сетью из расхожих слов -
На исходе двух тысячелетий
Покажи, велик ли Твой улов?
Слаб душою и умом не шибок,
Верил Ты и Богу, и царю...
Я не повторю Твоих ошибок,
Ни одной из них не повторю!
В мире не найдётся святотатца,
Чтобы поднял на м е н я копьё...
Если ж я умру - что может статься, -
Вечным будет царствие моё!"
ПОДМОСКОВНАЯ НОЧЬ
Он один! А ему неможется,
И уходит окно во мглу...
Он считает шаги, и множится
Счёт шагов - от угла к углу!
От угла до угла потерянно
Он шагает, как заводной!
Сто постелей ему постелено -
Не уснуть ему ни в одной.
По паркетному полу голому -
Шаг. И отдых. И снова шаг.
Ломит голову. Ломит голову
И противно гудит в ушах.
Будто кто-то струну басовую
Тронул пальцем - и канул прочь.
Что же делать ему в бессонную,
В одинокую эту ночь?
Вином упиться?
Позвать врача?
Но врач - убийца,
Вино - моча...
Вокруг потёмки,
И спят давно
Друзья - подонки,
Друзья - говно!
На целом свете
Лишь сон и снег,
А он - в ответе
Один за всех!
И, как будто стирая оспины,
Вытирает он пот со лба:
Почему, почему, о Господи,
Так жестока к нему судьба?
То предательством, то потерею
Оглушают всю жизнь его!
"Что стоишь ты там, за портьерою?
Ты не бойся меня, Серго!
Эту комнату неказистую
Пусть твоё озарит лицо,
Ты напой мне, Серго, грузинскую,
Ту, любимую мной, кацо!
Ту, что деды певали исстари,
Отправляясь в последний путь...
Спой, Серго, и забудь о выстреле,
Хоть на десять минут забудь!
Но полно, полно,
Молчи, не пой!
Ты предал подло -
И пёс с тобой!
И пёс со всеми -
Повзводно в тлен!
И все их семьи
До ста колен!"
Повсюду злоба,
Везде - враги!
Ледком озноба -
Шаги, шаги!..
Над столицами поседевшими
Ночь и темень - хоть глаз коли.
Президенты спят с президентшами,
Спят министры и короли.
Мир, во славу гремевший маршами,
Спит в снегу с головы до пят,
Спят министры его и маршалы...
Он не знал, что они не спят,
Что, притихшие, сводки утренней
В страхе ждут - и с надеждой ждут.
А ему всё хужей, всё муторней,
Сапоги почему-то жмут...
Неприказанный, неположенный
За окном колокольный звон...
И, упав на колени: "Боже мой! -
Произносит бессвязно он.
Молю, Всевышний,
Тебя, Творца,
На помощь вышли
Скорей гонца!
О, дай мне, дай же
Не кровь - вино!..
Забыл, как дальше...
Но всё равно!
Не ставь отточий
Конца пути,
Прости мне, Отче!
Спаси!..
Прости..."
НОЧНОЙ РАЗГОВОР В ВАГОНЕ-РЕСТОРАНЕ
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога...
Дай-ка, братец, мне трески
И водочки немного.
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната...
Что с вином, что без вина -
Мне на сердце косовато.
Я седой не по годам
И с ногою высохшей.
Ты слыхал про Магадан?
Не слыхал?! Так выслушай.
А случилось дело так:
Как-то ночью странною
Заявился к нам в барак
Кум со всей охраною.
Я подумал, что - конец.
Распрощался матерно...
Малосольный огурец
Кум жевал внимательно.
Скажет слово - и поест,
Морда вся в апатии.
"Был, - сказал он, - говны, съезд
Славной нашей партии.
Про Китай и про Лаос
Говорились прения,
Но особо встал вопрос
Про Отца и Гения".
Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
"Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою..."
Полный, братцы, ататуй!
Панихида с танцами!
И приказано статуй
За ночь снять на станции.
Ты представь - метёт метель,
Темень, стужа адская,
А на Нём - одна шинель,
Грубая, солдатская.
И стоит Он напролом,
И летит, как конница!..
Я сапог Его - кайлом,
А сапог не колется...
Огляделся я вокруг -
Дай-ка, мол, помешкаю!
У статуя губы вдруг
Тронулись усмешкою...
Помню, глуп я был и мал,
Слышал от родителя,
Как родитель мой ломал
Храм Христа Спасителя.
Басан, басан, басана,
Чёрт гуляет с опером...
Храм и мне бы - ни хрена:
Опиум как опиум!
А это ж - Гений всех времён,
Лучший друг навеки!
Все стоим - ревмя ревём,
И вохровцы, и зэки.
Я кайлом по сапогу
Бью, как неприкаянный,
И внезапно сквозь пургу
Слышу голос каменный:
"Был я Вождь вам и Отец,
Сколько мук намелено!
Что ж ты делаешь, подлец?!
Брось кайло немедленно!"
Но тут шарахнули запал,
Применили санкции, -
Я упал, и Он упал, -
Завалил полстанции...
Ну, скостили нам срока,
Приписали в органы.
Я живой ещё - пока,
Но, как видишь, дёрганый...
Басан, басан, басана,
Басаната, басаната!
Лезут в поезд из окна
Бесенята, бесенята...
Отвяжитесь, мертвяки,
К чёрту, ради Бога!..
Вечер, поезд, огоньки,
Дальняя дорога...
Понравилось? Расскажите об этой странице друзьям! |
|
|
|
|---|
Реклама: