Глава3
           "Мне пpиснилось, что я - атлант..."





@FOTO В pедакции газеты "Известия", декабpь 1965 г.




"Неделя", 1 янваpя 1966 г.:  Александр Галич:

АГ: Я думаю, что сочинение таких песен надо рассматривать как явление
литературное. Постараюсь доказать почему. На мой взгляд, лучшие из наших
песен прежде всего интересны стихами, правда, существующими в неразрывной
связи с мелодией. Совершенно очевидно, какую огромную нагрузку несёт в
подобных песнях слово, как важен в них единый поэтический стиль. В
большинстве удачных песен расширяется образный круг, затрагиваются темы,
которые считались совершенно недоступными песне. Посмотрите, очень многие
из этих сочинений заключают в себе точный сюжет, практически перед нами
короткие новеллы или даже новеллы-драмы, новеллы-повести, новеллы-притчи и
сатиры. И каждая несёт совершенно определённый характер главного
действующего лица или, так сказать, лирического героя. В лучших песнях
Анчарова, Визбора, Кима, Городницкого герой подлинный, он имеет социальное
происхождение, вполне ощутимую плоть, лексику, свойственную только ему. И
этот центральный образ человека наших дней, который возникает за всеми
этими произведениями, человека настоящего, много испытавшего,
оптимистичного, на мой взгляд, одно из примечательных свойств наших
"самодеятельных" песен.

<<...>>

АГ: Но надо учитывать... что это явление совершенно особое и в
значительной степени необычное, хотя и всемирное: вспомним хотя бы
французских шансонье, английских и американских "фолк-сингеров".  Во
многих песнях мы уходим от стандартной куплетной формы. Песня становится
историей чьей-то жизни, рассказанной песенным монологом. Из всех моих
друзей, сочиняющих песни, я самый безграмотный в музыкальном отношении, но
даже музыкальная - а не только литературная - сторона наших песен имеет
своё оправдание. Она очень чутка к бытовой интонации наших современников.
Мелодии извлекаются из хождений по улицам, из поездок в метро и в
автобусе. Это почти разговорная интонация, и она у всех "на слуху".
Кажется, что всё это ты давно уже слышал, а где - и сам не помнишь. Но
если потом разложить эту мелодию с гармонической точки зрения, то
окажется, что мы не такие уж плагиаторы.



     СПРАШИВАЙТЕ, МАЛЬЧИКИ!

Спрашивает мальчик: почему?
Спрашивает мальчик: почему?
Двести раз и триста: почему?
Тучка набегает на чело.
А папаша режет ветчину,
А папаша режет ветчину,
Он сопит и режет ветчину
И не отвечает ничего.

Снова замаячили быль, боль,
Снова рвутся мальчики в пыль, в бой!
Вы их не пугайте, не отваживайте,
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте,
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте,
Спрашивайте, спрашивайте!

Спрашивайте: как и почему?
Спрашивайте: как и почему?
Как, и отчего, и почему -
Спрашивайте, мальчики, отцов!
Сколько бы ни резать ветчину,
Сколько бы ни резать ветчину,
Сколько бы ни резать ветчину, -
Надо ж отвечать, в конце концов!

Но в зрачке-хрусталике - вдруг муть,
А старые сандалики - ух, жмут!
Ну и не жалейте их, снашивайте!
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте!
Спрашивайте, мальчики, спрашивайте,
Спрашивайте, спрашивайте!

                 <<1966?>>



А.Г.: "Песня называется "Атлант". Посвящается...  доблестным органам
Комитета государственной безопасности, в благодарность за их вечные опеку
и внимание". (Фоногpамма)

     ПЕСНЯ ПРО МАЙОРА ЧИСТОВА

Я спросонья вскочил - патлат,
Я проснулся, а сон за мной,
Мне приснилось, что я - атлант,
На плечах моих - шар земной!

- И болит у меня спина,
То мороз по спине, то жар,
И, с устатку пьяней пьяна,
Я роняю тот самый шар!

- И, ударившись об Ничто,
Покатился он, как звезда,
Через Млечное решето
В бесконечное Никуда!

- И так странен был этот сон,
Что ни дочери, ни жене
Не сказал я о том, что он
Этой ночью приснился мне!

- Я и сам отогнал ту боль,
Будто наглухо дверь забил,
И к часам десяти ноль-ноль
Я и вовсе тот сон забыл.

- Но в двенадцать ноль-ноль часов
Простучал на одной ноге
На работу майор Чистов,
Что заведует буквой "Г"!

- И открыл он моё досье,
И на чистом листе, педант,
Написал он, что мне во сне
Нынче снилось, что я атлант!..

                 <<1966?>>

     МЫ НЕ ХУЖЕ ГОРАЦИЯ

Вы такие нестерпимо ражие
И такие, в сущности, примерные.
Всё томят вас бури вернисажные,
Всё шатают паводки премьерные.
Ходите, тишайшие, в неистовых,
Феями цензурными заняньканы!..
Ну а если - ни премьер, ни выставок?
Десять метров комната в Останкино,
Где улыбкой стражники-наставники
Не сияют благостно и святочно,
Но стоит картина на подрамнике, -
Вот и всё!
                ...А этого достаточно.

Есть - стоит картина на подрамнике,
Этого достаточно!

Осудив и совесть и бесстрашие
(Вроде не заложишь и не купишь их),
Ах, как вы присутствуете, ражие,
По карманам рассовавши кукиши!
Что ж, зовите небылицы былями,
Окликайте стражников по имени!..
Бродят между ражими Добрынями
Тунеядцы Несторы и Пимены.
Их имён с эстрад не рассиропили,
В супер их не тискают облаточный:
"Эрика" берёт четыре копии,
Вот и всё!
              ...А этого достаточно.

Пусть пока всего четыре копии -
Этого достаточно!

Время сеет ветры, мечет молнии,
Создаёт советы и комиссии,
Что ни день - фанфарное безмолвие
Славит многодумное безмыслие.
Бродит Кривда с полосы на полосу,
Делится с соседской Кривдой опытом!..
Но гремит - напетое вполголоса,
Но гудит - прочитанное шёпотом.

- Ни партера нет, ни лож, ни яруса,
Клака не безумствует припадочно, -
Есть магнитофон системы "Яуза",
Вот и всё!
                ...А этого достаточно.

Есть - стоит картина на подрамнике!
Есть - отстуканы четыре копии!
Есть магнитофон системы "Яуза"!
Этого достаточно!

                 <<1966?>>



Олег Ковалов:

    "В фильме всё было - наоборот. У А.Грина - герои вырывались к мечте из
тины обыденности, здесь - обыденность последовательно затаптывала, как
плевки, остатки последних романтических иллюзий. В кислой рецензии
говорилось - авторы не поняли А.Грина-романтика: у него статую не
разрушают - символ мечты спасает от злодеев чудо. Но даже из статьи
вычитывалось:  решение авторов - не от непонятливости, как раз рабски
цепляющейся за букву оригинала, а - концептуально.

    ...В пёстром списке его лент выделяются две вполне "авторские".  Фильм
"Верные друзья" (1954) явил вольный разлив реки, омывшей струёй лиризма
романтизированную панораму страны, пробуждающейся от тяжкой яви - забавным
был здесь порок зазнайства, потешными букашками казались пугливые
пузатенькие чинуши, перестраховщики, разумеется - "отдельные" и
отживающие. В "Бегущей по волнам" (1967) океан раскачивает сор и слизь -
фильм посвящён общественному отрезвлению от иллюзий.

    ...Фильм "Бегущая по волнам" обозначил приход "эпохи Кузьмы Кузьмича".

     НЕСБЫВШЕЕСЯ
(К кинофильму "Бегущая по волнам")

Под старость или в расцвете лет,
Ночью или средь бела дня
Твой голос придёт, как внезапный свет,
И ты позовёшь меня.

Несбывшееся, несбывшееся,
Ты позовёшь, позовёшь, позовёшь за собой меня,
Ты позовёшь меня.

И пусть сулит мне твой тихий зов
Страдания и беду,
Но я спокоен, и я готов,
И я за тобой иду.

Несбывшееся, несбывшееся,
Я за тобой, за тобой, за тобой, за тобой иду,
Я за тобой иду.

           <<1966>>

     БАЛЛАДА О ФРЕЗИ ГРАНТ
(К кинофильму "Бегущая по волнам")

Шёл корабль из далёкой Австралии,
Из Австралии, из Австралии.
Он в Коломбо шёл и так далее,
И так далее, и так далее.
И корабль этот вёл из Австралии
Капитан Александр Грант.

И была у него дочь-красавица,
Дочь-красавица, дочь-красавица.
Даже песня тут заикается,
Даже песня тут заикается,-
Эта самая Фрези Грант...

Как бы там ни было, корабль плыл, плыл и был в пути полтора месяца, когда
вахта на рассвете заметила огромную волну, метров сто высотой, идущую с
юго-востока. Все испугались и приняли меры достойно утонуть.  Однако
ничего не случилось: корабль поднялся, опустился, и все увидели остров
необычайной красоты. Фрези Грант стала просить отца пристать к острову, но
капитан Грант естественно и с полным основанием ответил, что острова эти
всего-навсего пригрезились.

Острова эти нам пригрезились,
Нам пригрезились, нам пригрезились,
Нам пригрезились эти отмели,
Эти пальмы на берегу,
А к мечте, дорогая Фрези,
Я пристать никак не могу.

Что ж, вы правы, сказала Фрези,
Что ж, прощайте, сказала Фрези,
Что ж, прощай, мой отец любимый,
Не сердись понапрасну ты!
Пусть корабль к мечте не причаливает -
Я смогу добежать до мечты.

И с этими словами Фрези прыгнула за борт. "Это не трудно, как я и думала",
- сказала она, побежала к острову и скрылась, как говорится, в тумане.

И бежит по волнам, чуть касаясь воды,
И на зыбкой воде остаются следы,
И бежит сквозь ненастье и мрак до конца,
Всё бежит и надежду приносит в сердца.
Фрези Грант, Фрези Грант, Фрези Грант!..

           <<1966>>

     ПЕРВАЯ ПЕСЕНКА ШУТА

           (К кинофильму "Бегущая по волнам")

Встречаемые "Осанною",
Преклонные уже смолода, -
Повсюду вы те же самые -
Клеймённые скукой золота!..

И это не вы ступаете,
А деньги ваши ступают...
Но памятники - то, что в памяти,
А память не покупают!

Не готовят в аптеке,
На лотках не выносится!
Ни в раю и ни в пекле,
Ни гуртом и ни в розницу -
Не купить вам людскую память!

Неправд прописных глашатаи,
Добро утвердив по смете,
Правители, ставьте статуи,
А памятники не смейте!..

Вас тоже "осаннят" с папертей,
Стишки в вашу честь кропают,
Но памятники - то, что в памяти,
А память не покупают!..

           <<1966>>

         * * *

           (К кинофильму "Бегущая по волнам")

- Всё наладится, образуется,
Так что незачем зря тревожиться.
Все безумные образумятся,
Все итоги непременно подытожатся.

- Были гром и град, были бедствия,
Будут тишь да гладь, благоденствие,
Ах, благоденствие!

- Всё наладится, образуется,
Виноватые станут судьями.
Что забудется, то забудется:
Сказки - сказками, будни - буднями.

- Всё наладится, образуется,
Никаких тревог не останется.
И покуда не наказуется,
Безнаказанно и мирно будем стариться.

                 <<1966>>

     ПЕСНЯ О НОЧНОМ ПОЛЁТЕ

                  ...Был, да ушёл в нети!

Ах, как трудно улетают люди!
Вот идут по трапу на ветру,
Вспоминая ангельские лютни
И тому подобную муру.
Улетают - как уходят в нети,
Исчезают угольком в золе...
До чего всё трудно людям в небе,
До чего всё мило на земле!

Пристегните ремни!
Пристегните ремни!
Ну, давай, посошок
На дорожку налей!
Тут же ясное дело,
Темни не темни,
А на поезде ездить людям веселей...
Пристегните ремни!
Пристегните ремни!
Не курить! Пристегните ремни!

И такой на землю не похожий
Синий мир за взлётной крутизной...
Пахнет небо хлоркою и кожей,
А не тёплой горестью земной!
И вино в пластмассовой посуде
Не сулит ни хмеля, ни чудес...
Улетают, улетают люди -
В злую даль, за тридевять небес!

Пристегните ремни!
Пристегните ремни!
Помоги, дорогой,
Чемоданчик поднять...
И какие-то вдруг
Побежали огни,
И уже ничего невозможно понять,
Пристегните ремни!
Пристегните ремни!
Не курить! Пристегните ремни!

Люди спят, измученные смутой,
Снятся людям их земные сны -
Перед тою роковой минутой
Вечной и последней тишины.
А потом, отдав себя крушенью,
Камнем вниз, не слушаясь руля!
И земля ломает людям шею,
Их благословенная земля.

Пристегните ремни!
Пристегните ремни!
Мы взлетели уже?
Я не понял. А вы?
А в окно ещё виден
Кусочек земли,
И немножко бетона, немножко травы...
Отстегните ремни!
Отстегните ремни!
Навсегда отстегните ремни!

                 София, 9 октября 1966



А.Г.: "Я вам спою такую очень... я бы сказал, духоподъёмную песню.
Называется она "Вальс-баллада про тёщу из Иванова".  Это, в общем,
подлинная история. Не сомневаюсь в абсолютной просвещённости аудитории,
просто в песне можете не понять слово, и оно так и пройдёт непонятым, -
слово "Поллок", которое в этой песне произносится, означает фамилию
художника-абстракциониста американского Джексона Поллока. Значит, опять же
прошу извинить, так сказать, за некоторую грубость". (Фоногpамма концеpта
на фестивале в Новосибирске, маpт 1968 г.)

  ВАЛЬС-БАЛЛАДА ПРО ТЁЩУ ИЗ ИВАНОВА

Ох, ему и всыпали по первое...
По дерьму, спелёнутого, волоком!
Праведные суки, брызжа пеною,
Обзывали жуликом и Поллоком!
Раздавались выкрики и выпады,

Ставились искусно многоточия,
А в конце, как водится, оргвыводы:
Мастерская, договор и прочее...

Он припёр вещички в гололедицу
(Все в один упрятал узел драненький)
И свалил их в угол, как поленницу, -
И холсты, и краски, и подрамники.
Томка вмиг слетала за кубанскою,
То да сё, яичко, два творожничка...
Он грамм сто принял, заел колбаскою
И сказал, что полежит немножечко.

Выгреб тайно из пальтишка рваного
Нембутал, прикопленный заранее...
А на кухне тёща из Иванова,
Ксенья Павловна, вела дознание.
За окошком ветер мял акацию,
Билось чьё-то сизое исподнее...
- А за что ж его? - Да за абстракцию.
- Это ж надо! А трезвону подняли!

Он откуда родом? - Он из Рыбинска.
- Что рисует? - Всё натуру разную.
- Сам еврей? - А что? - Сиди не
рыпайся!
Вон у Лидки - без ноги да с язвою...
Курит много? - В день полпачки "Севера".
- Лидкин, дьявол, курит вроде некрута,
А у них ещё по лавкам семеро...
Хорошо живёте? - Лучше некуда!..

-Лидкин, что ни вечер, то с приятелем,
Заимела, дура, в доме ворога...
Значит, окаянный твой с понятием:
В день полпачки "Севера" - недорого.
Пить-то пьёт? - Как все, под воскресение.

- Лидкин пьёт, вся рожа окорябана!
...Помолчали, хрустнуло печение,
И, вздохнув, сказала тёща Ксения:
- Ладно уж, прокормим окаянного...

                 Переделкино, 25 ноября 1966



А.Г.: "Я написал стихотворение "Памяти Пастернака" - песню памяти
Пастернака, и первым, кому я прочёл её, был Корней Иванович Чуковский. Он
сказал: "Ну вот, теперь я вам подарю одну фотографию, она пока ещё почти
никому не известна". И он принёс мне фотографию.  На этой фотографии
изображён улыбающийся Борис Леонидович с бокалом вина в руке и к нему
склонился Корней Иванович Чуковский и чокается с ним этим бокалом. А Борис
Леонидович - у него очень весёлая и даже какая-то хитрая улыбка на губах.
Я спросил: "Что это за фотография, Корней Иванович?" Он мне сказал: "Это
примечательная фотография. Эта фотография снята в тот день, когда было
сообщено о том, что Борис Леонидович получил Нобелевскую премию. И вот я
пришёл его поздравить, а он смеётся, потому что я ему, который всю жизнь
свою ходил в каком-то странном парусиновом рабочем костюме, я ему
рассказывал о том, что ему теперь придётся шить фрак, потому что
Нобелевскую премию надо получать во фраке, когда представляешься королю".

А.Г.: И вот в эту фотографию, в эту сцену, через десять минут войдёт Федин
и скажет, что у него на даче сидит Поликарпов и что они просят Бориса
Леонидовича туда прийти. И Поликарпов сообщит ему, что советское
правительство предлагает ему отказаться от Нобелевской премии.  Но это
случится через десять минут. А на этой фотографии, в это мгновение Борис
Леонидович ещё счастлив, смеётся, и на столе стоят фрукты, которые
привезла вдова Табидзе. Ей очень много помогал Пастернак, поддерживал все
годы после гибели её мужа. Она прилетела из Тбилиси, привезла фрукты,
весенние фрукты, и цветы, чтобы поздравить Бориса Леонидовича... Я не
много раз встречался в жизни с Борисом Леонидовичем Пастернаком, но
однажды он пришёл в переделкинский Дом писателей (я тогда жил там, я ещё
был членом Союза писателей), пришёл звонить по телефону (у него на даче
телефон не работал). Был дождь, вечер, я пошёл его проводить. И по дороге
(я уже не помню даже по какому поводу) Борис Леонидович сказал мне:  "Вы
знаете, поэты или умирают при жизни, или не умирают никогда".  Я хорошо
запомнил эти слова. Борис Леонидович не умрёт никогда".  (Из пеpедачи на
pадио "Свобода" от 28 мая 1975 года)

           ПАМЯТИ Б.Л.ПАСТЕРНАКА

Правление Литературного фонда СССР извещает о смерти писателя, члена
Литфонда, Бориса Леонидовича Пастернака, последовавшей 30 мая сего года на
71-м году жизни после тяжёлой и продолжительной болезни, и выражает
соболезнование семье покойного.

                Единственное появившееся в газетах, вернее, в одной -
                "Литературной газете", - сообщение о смерти Б.Л.Пастернака.

Разобрали венки на веники,
На полчасика погрустнели...
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!
И терзали Шопена лабухи,
И торжественно шло прощанье...
Он не мылил петли в Елабуге
И с ума не сходил в Сучане!
Даже киевские письмэнники

На поминки его поспели.
Как гордимся мы, современники,
Что он умер в своей постели!..

И не то чтобы с чем-то за сорок -
Ровно семьдесят, возраст смертный.
И не просто какой-то пасынок -
Член Литфонда, усопший сметный!
Ах, осыпались лапы ёлочьи,
Отзвенели его метели...
До чего ж мы гордимся, сволочи,
Что он умер в своей постели!

"Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела..."

Нет, никакая не свеча -
Горела люстра!
Очки на морде палача
Сверкали шустро!

А зал зевал, а зал скучал -
Мели, Емеля!
Ведь не в тюрьму и не в Сучан,
Не к высшей мере!

И не к терновому венцу
Колесованьем,
А как поленом по лицу -
Голосованьем!

И кто-то, спьяну, вопрошал:
- За что? Кого там?
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом...

Мы не забудем этот смех
И эту скуку!
Мы - поимённо! - вспомним всех,
Кто поднял руку!..

"Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку..."

Вот и смолкли клевета и споры,
Словно взят у вечности отгул...
А над гробом встали мародёры
И несут почётный
                              ка-ра-ул!

           Переделкино, 4 декабря 1966



А.Г.: "Лет десять тому назад мне довелось принимать участие в декаде
русского искусства и литературы в Казахстане. Это было, в общем, довольно
странное мероприятие. Нас встречали на аэродроме.  Под предводительством
Соболева оно проходило, покойного уже ныне Героя Соцтруда, который за всю
свою жизнь не написал трёхсот страниц, как подсчитано, так он перетрудился
жутко. И под его руководством нас встречали на аэродроме девушки в
национальных костюмах казахских с хлебом-солью. А потом нас распределили в
разные бригады, мы разъехались по республике. Я попал в город Караганду. И
вот в городе Караганде я встретился с людьми, которые своё детство,
отрочество и даже юность провели в лагере для детей врагов народа. Был
такой лагерь "Долинка" под Карагандой. В 56-55-м годах, когда они
освободились, они вышли, естественно, на волю, и мужчины, в основном,
разъехались, а женщины, в основном, остались в Караганде. Причём это очень
красивые женщины. Это очень страшный город такой, выстроенный по линейке и
стоящий прямо у края степи, из которой дует холодный колючий ветер.
Женщины все рождения так середины 30-х годов. Была такая мода тогда,
особенно у военспецов, жениться на иностранках. Так что они все
полукровки:  полурусские-полушведки, полурусские-полуангличанки и так
далее.  Они все остались в Караганде, потому что ехать им было некуда, не
к кому, незачем. И они нарочито ведут себя грубо. Почти все они
незамужние.  Почти все они ведут такую странную, почти полублатную жизнь.
И вот несколько человек, которые обслуживали нас в ночном ресторане,
потому что мы уезжали на концерты, приезжали поздно вечером, ресторан уже
не работал, и вот был такой специальный зал выделен для нас, вот они нас
обслуживали. Когда мы говорили: "Ну как вы там? Не скучаете по Москве, по
Ленинграду?" Они говорят: "Мы их не видели, мы не знаем. Это вы оттуда, из
России, а мы про Россию знать ничего не хотим!" Они считают, что они из
Азии, а мы живём в России...  Это меня очень пронзило, должен вам сказать.
У них очень такие странные и горестные лица. И вот про одну из таких
женщин я написал песню.  Называется она "Песня про генеральскую дочь, или
Караганда".  (Фоногpамма)

     ПЕСНЯ-БАЛЛАДА ПРО ГЕНЕРАЛЬСКУЮ ДОЧЬ

                        М.Фигнер

           Он был титулярный советник,
           Она генеральская дочь...

Постелилась я, и в печь - уголёк,
Накрошила огурцов и мясца,
А он явился, ноги вынул и лёг -
У мадам у его - месяца.

А он и рад тому, сучок, он и рад,
Скушал водочки - и в сон наповал!..
А там - в России - где-то есть Ленинград,
А в Ленинграде том - Обводный канал.

- А там мамонька жила с папонькой,
Называли меня "лапонькой",
Не считали меня лишнею,
Да им дали обоим высшую!

- Ой, Караганда, ты, Караганда!
Ты угольком даёшь на-гора года!
Дала двадцать лет, дала тридцать лет,
А что с чужим живу, так своего-то нет!
Кара-ган-да...

- А он, сучок, из гулевых шоферов,
Он барыга, и калымщик, и жмот,
Он на торговской даёт будь здоров, -
Где за рупь, а где какую прижмёт!

- Подвозил он раз меня в "Гастроном",
Даже слова не сказал, как полез,
Я бы в крик, да на стекле ветровом
Он картиночку приклеил, подлец!

- А на картиночке - площадь с садиком,
А перед ней камень с Медным Всадником,
А тридцать лет назад я с мамой в том саду...
Ой, не хочу про то, а то я выть пойду!

- Ой, Караганда, ты, Караганда!
Ты мать и мачеха, для кого когда,
А для меня была так завсегда нежна,
Что я самой себе стала не нужна!
Кара-ган-да!..

- Он проснулся, закурил "Беломор",
Взял пинжак, где у него кошелёк,
И прошлёпал босиком в колидор,
А вернулся - и обратно залёг.

Он сопит, а я сижу у огня,
Режу меленько на водку лучок...
А ведь всё-тки он жалеет меня,
Всё-тки ходит, всё-тки дышит, сучок!

А и спи, проспись ты, моё золотце,
А слёзы - что ж, от слёз - хлеб не солится,
А что мадам его крутит мордою,
Так мне плевать на то, я не гордая...

Ой, Караганда, ты, Караганда!
Если тут горда, так и на кой годна!
Хлеб насущный наш дай нам, Боже, днесь,
А что в России есть, так то не хуже здесь!
Кара-ган-да!..

Что-то сон нейдет, был, да вышел весь,
А завтра делать дел - прорву адскую!
Завтра с базы нам сельдь должны завезть,
Говорили, что ленинградскую.

Я себе возьму и кой-кому раздам,
Надо ж к празднику подзаправиться!
А пяток сельдей я пошлю мадам,
Пусть покушает, позабавится!

Пусть покушает она, дура жалкая,
Пусть не думает она, что я жадная,
Это, знать, с лучка глазам колется,
Голова на низ чтой-то клонится...

Ой, Караганда, ты, Караганда!
Ты угольком даёшь на-гора года,
А на картиночке - площадь с садиком,
А перед ней камень...
Ка-ра-ган-да!..

           <<1966>>



Лев Копелев, писатель:

    "...Декабpь 1966 года. Пеpеделкино. Дом твоpчества.  У нас в комнате
поёт Александp Галич. Внезапно входит Коpней Иванович.  Мы испугались.
Ведь песни Галича - их язык, стиль, стpасти пpямо пpотивоположны всему,
что он любит. Но слушал он благодаpно, увлечённо. Галич пел "Аве Маpия",
"Каpаганда" - тогда только сочинённые. Коpней Иванович стал заказывать.
Оказалось, что pаньше он уже слышал плёнки. Весело повтоpял:

Как пpо Гану, все в буфет
За саpдельками...

    И пpигласил Галича петь у него в доме. Концеpт состоялся чеpез
несколько дней".



Раиса Оpлова, литеpатуpовед (из дневника):

    "...Я уже столько pаз видела поющего Сашу, что могу позволить себе
pоскошь и наслаждение - не отpывать глаз от Коpнея Ивановича.

    Удивительно: ведь у Галича совpеменный, свеpхсовpеменный язык.
Сиюминутный. Чуковский живёт на земле девятый десяток лет. Как за это
вpемя изменились слова, лексика, интонация. Казалось бы, всё это должно
быть чужим. Отчасти и pаздpажающим. И pеалии неведомые:  можно поpучиться,
что К.И. и не видел никогда, как "сообpажают на тpоих"...

    Но он воспpинимает каждое слово, выделяет то, единственное, избpанное
из сотен тысяч, найденное. Он схватывает полифонию галичевских песен,
оттенки значений сpазу, мгновенно.

    И ещё - для К.И. слово Галича вкусно. Он его смакует, пpобует на зуб,
воспpинимает чувственно, не только головой, душой, сеpдцем, даже пальцами
как бы ощупывает, пpоводит по бугpам, по извилинам, по всем многозначьям
слова... Вскакивает. Вскpикивает.  Смеётся. Темнеет.

    Чуковский подаpил Галичу свою книгу и надписал: "Ты, Моцаpт, Бог, и
сам того не знаешь..."

    Вскоpе после этого тот под хмельком пpишёл к Чуковскому пpосить
коньячку - и был попpосту выставлен.

    - Не смейте пpиходить ко мне пьяным".



Миpон Петpовский, писатель:

     "Пеpеступив поpог пеpеделкинского дома, я понял, что pазговоpу, pади
котоpого я пpиехал, сегодня не бывать: дом был полон гостей. Такого
многолюдства я в этом доме никогда не заставал, pазве что на знаменитых
чуковских "костpах".

     Оказалось, будет вечеp одного из нынешних поющих поэтов.  Начали без
хозяина, и никто не спpосил о нём: очевидно, по этому поводу было
пpедупpеждение до моего пpихода. Исполнялись песни, pешительно не похожие
на пpивычную песенную тpадицию. Это было не сpазу понятное, но ясно
ощутимое новое единство поэтического слова и музыки. Пpедставить себе это
слово вне гитаpного пеpебоpа и модуляции аpтистичного голоса поэта
казалось невозможным, да и не хотелось.

    На исходе десятка песен со своего втоpого этажа спустился Коpней
Иванович. Тут в концеpт вклинился маленький вставной спектакль.

    Сделав вид, будто стpашно изумлён таким многолюдством в его доме,
Коpней Иванович почтительно поклонился во все стоpоны и чуть ли не в пояс.
Извинился за опоздание. Сиpотским теноpом стал выклянчивать себе местечко,
но не выдеpжал игpы - pассмеялся. Отвеpг все пpедложенные ему места.
Пpеувеличенно застенчиво показал, где он желает сидеть - меж двух
хоpошеньких женщин.  Усевшись, немедленно обнял обеих - жестом монаpха, не
желающего скpывать свою любовь к подданным. Попpосил пpодолжать.  После
каждой песни плескал в огpомные ладони, словно выколачивая ковеp, и
поощpительно кивал. Когда же исполнитель попpосил пеpедышки, откланялся,
сославшись на возpаст и болезни.

    После пеpеpыва концеpт пpодолжался своим чеpедом. Мне пеpедали, что
Коpней Иванович не забыл пpо обещанный pазговоp и пpосит подняться к нему
навеpх.

    Хотя Коpней Иванович был занят самым будничным делом - он читал, -
едва ли кто-нибудь занимался более необычным чтением. Он читал подаpенную
ему автоpом книжку стихов поющего поэта.

    Оцените паpадоксальность обстоятельств: внизу слушают песни под
гитаpу, навеpху, плотно пpикpыв обитую деpматином двеpь, Чуковский читает
по книжке эти - наpочно созданные для пения под гитаpу - стихи. "Единство
слова и музыки", "новый музыкально-поэтический жанp", "синтез стиха и
музыки в автоpском исполнении" и многое дpугое, о чём так охотно говоpили
внизу, - всё это не занимало Коpнея Ивановича. От моего вопpоса о песнях
он отмахнулся: "Гитаpизованная поэзия!"

- Но, - пpодолжал он, - какие чудесные стихи! С каким изящным мастеpством
стpоит поэт свои баллады - так, что и мастеpства никакого не видать.
Сильные, фольклоpные, классические по своей стpогой констpукции стихи.
Как пpекpасно знает поэт своих геpоев - людей из низовых слоёв - и с какой
естественностью пеpевоплощается в них!  Напpасно его твоpчество связывают
с какими-то новейшими течениями западной поэзии - его истоки
отечественные, pусские, некpасовские:



Частию по глупой честности,
Частию по пpостоте,
Пpопадаю в неизвестности,
Пpесмыкаюсь в нищете.

Место я имел доходное,
А доходу не имел:
Бескоpыстье благоpодное!
Да и бpать-то не умел...

    Коpней Иванович читал стихи, упиваясь их музыкой, как бы внушая
слушателю своим чтением, что никакой иной музыки, кpоме этой, слуху не
надобно. И одним лишь чтением, не пpибегая к логическим доводам, убеждал в
пpавильности своей мысли о том, что именно здесь, в "Филантpопе" Некpасова
(и дpугих подобных некpасовских вещах), - исток тpадиции, питающей
совpеменную "поющуюся поэзию", несмотpя на то, что сами её создатели,
веpоятно, весьма удивились бы, услыхав об этом. Они, нынешние "поющие
поэты", не оpиентиpовали свои создания на Некpасова сознательно, тем
убедительнее объективная их связь с великой литеpатуpной тpадицией,
котоpая была впитана ими в детстве и сейчас живёт в них как некая
внутpенняя музыка...

    Слово "музыка" в употpеблении Коpнея Ивановича явно имело не тот
смысл, что у людей, слушавших пение поэта на нижнем этаже".


А.Г.: "Такая старинная научная песня... пожалуй, одна из немногих песен, -
я в этом смысле должен похвастаться, - которая, так сказать, устарела,
просто благодаря изменению политики цен. Называется она "Небольшое
теоретическое размышление о том, как надо пить на троих, или Вальс Его
Величества". (Фоногpамма)

     ВАЛЬС ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА,
или Размышления о том, как пить на троих

Не квасом земля полита,
В каких ни пытай краях:
Поллитра - всегда поллитра
И стоит везде
Трояк!

Поменьше иль чуть побольше -
Копейки, какой рожон?!
А вот разделить по-Божьи -
Тут очень расчёт нужон!

Один - размечает тонко,
Другой - на глазок берёт,
И ежели кто без толка,
Всегда норовит -
Вперёд!

Оплаченный процент отпит,
И - Вася, гуляй, беда!
Но тот, кто имеет опыт,
Тот крайним стоит всегда.

Он - зная свою отметку -
Не пялит зазря лицо.
И выпьет он под конфетку,
А чаще - под сукнецо.

Но выпьет зато со смаком,
Издаст подходящий стон,
И даже покажет знаком,
Что выпил со смаком он!

И - первому - по затылку
Он двинет, шутя, пинка.
А после
Он сдаст бутылку
И примет ещё пивка.

И где-нибудь, среди досок,
Блаженный, приляжет он.
Поскольку -
Культурный досуг
Включает здоровый сон.

Он спит,
А над ним планеты -
Немеркнущий звёздный тир.
Он спит,
А его полпреды
Варганят войну и мир.

По всем уголкам планеты,
По миру, что сном объят,
Развозят Его газеты,
Где славу Ему трубят!

И грозную славу эту
Признали со всех сторон!
Он всех призовёт к ответу,
Как только проспится Он!

Куется ему награда,
Готовит харчи Нарпит...
Не трожьте его!
Не надо!
Пускай человек поспит!..

            <<1966?>>



А.Г.: "Она написана в 1966 году, и дата написания этой песни имеет
значение, чтобы, так сказать, не подумали, что я размахивал кулаками после
драки..." (Фоногpамма)

А.Г.: "Эта песня была написана в то время, когда Семичастный ещё находился
на своём посту, был всесилен. Это тот самый Семичастный, который обозвал,
мерзавец, словом "свинья" Бориса Леонидовича Пастернака, тот самый
Семичастный, который пытался оклеветать Александра Исаевича Солженицына.

А.Г.: Мне иногда говорят, зачем я в стихи и в песни вставляю фамилии,
которые следовало бы забыть. Я не думаю, что их надо забывать, я думаю,
что мы должны хорошо их помнить. Я недаром написал в одной из своих песен,
песне "Памяти Пастернака": "Мы поимённо вспомним всех". Мы должны помнить
их. И кроме того, я твёрдо верю в то, что стихи, песня могут обладать
силой физической пощёчины..." (Из пеpедачи на pадио "Свобода" от 11 января
1975 года)

     ПЕСНЯ ПРО НЕСЧАСТЛИВЫХ ВОЛШЕБНИКОВ,
           ИЛИ "ЭЙН, ЦВЕЙ, ДРЕЙ!"

Жили-были несчастливые волшебники,
И учёными считались, и спесивыми,
Только самые волшебные учебники
Не могли их научить, как быть счастливыми.
И какой бы ни пошли они дорогою -
Всё кончалось то бедою, то морокою!

Но когда маэстро Скрипочкин -
Ламца-дрица, оп-ца-ца! -
И давал маэстро Лампочкин
Синий свет из-за кулис, -
Выходили на просцениум
Два усатых молодца,
И восторженная публика
Им кричала: "Браво, бис!"

В никуда взлетали голуби,
Превращались карты в кубики,
Гасли свечи стеариновые -
Зажигались фонари!
Эйн, цвей, дрей!
И отрезанные головы
У желающих из публики,
Улыбаясь и подмигивая,
Говорили: "Раз, два, три!",
Что в дословном переводе означает:
"Эйн, цвей, дрей!"

Ну а после, утомлённые до сизости,
Не в наклеенных усах и не в парадности,
Шли в кафе они куда-нибудь поблизости,
Чтоб на время позабыть про неприятности,
И заказывали ужин два волшебника -
Два стакана молока и два лапшевника.

А маэстро Балалаечкин -
Ламца-дрица, оп-ца-ца! -
И певица Доремикина
Что-то пела про луну!
И сидели очень грустные
Два усталых мудреца
И тихонечко, задумчиво
Говорили: "Ну и ну!"

А вокруг гудели парочки,
Пили водку и шампанское,
Пил маэстро Балалаечкин
Третью стопку на пари -
Эйн, цвей, дрей!
И швырял ударник палочки,
А волшебники, с опаскою
Наблюдая это зрелище,
Говорили: "Раз, два, три!",
Что, как вам уже известно, означает:
"Эйн, цвей, дрей!"

Так и шли они по миру безучастному,
То проезжею дорогой, то обочиной...
Только тут меня позвали к Семичастному,
И осталась эта песня неоконченной.
Объяснили мне, как дважды два учебники,
Что волшебники - счастливые волшебники!

И не зря играет музыка -
Ламца-дрица, оп-ца-ца!
И не зря чины и звания -
Вроде ставки на кону,
И не надо бы, не надо бы
Ради красного словца
Сочинять, что не положено
И не нужно никому!

Я хотел бы стать волшебником,
Чтоб ко мне слетались голуби,
Чтоб от слов моих, таинственных,
Зажигались фонари -
Эйн, цвей, дрей!
Но, как пёс, гремя ошейником,
Я иду повесив голову
Не туда, куда мне хочется,
А туда, где:
- Ать - два - три!
Что ни капли не похоже
На волшебное:
"Эйн, цвей, дрей!"

           <<1966>>



А.Г.: "...Женщинам одним в pестоpан было входить запpещено.  Им было
запpещено одним ужинать, без сопpовождения мужчин. Почему-то заpанее
pуководители Наpпита подозpевали этих женщин в каких-то дуpных намеpениях,
и это в стpане, где так много и часто говоpят о женском pавнопpавии, о
том, что женщине откpыты все пути, все доpоги...  Да, все доpоги откpыты -
в тяжёлый, непосильный, изнуpительный тpуд, но вот в pестоpан,
оказывается, ей доpога закpыта, одна она войти туда не может..." (Из
пеpедачи на pадио "Свобода" от 19 февpаля 1977 года)

БАЛЛАДА О ТОМ, КАК ОДНА ПРИНЦЕССА РАЗ В ДВА
МЕСЯЦА ПРИХОДИЛА ПОУЖИНАТЬ В РЕСТОРАН "ДИНАМО"

        И медленно, пройдя меж пьяными,
        Всегда без спутников, одна...

                А.Блок

Кивал с эстрады ей трубач,
Сипел трубой, как в насморке.
Он и прозвал её, трепач,
Принцессой с Нижней Масловки.
Он подтянул, трепач, штаны
И выдал румбу с перчиком,
А ей, принцессе, хоть бы хны,
Едва качнула плечиком:
Мол, только пальцем поманю -
Слетятся сотни соколов...
И села, и прочла меню,
И выбрала - бефстроганов.

И все бухие пролетарии,
Все тунеядцы и жульё,
Как на комету в планетарии,
Глядели, суки, на неё...

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

Бабьё вокруг, издавши стон,
Пошло махать платочками,
Она ж, как леди Гамильтон,
Пила ситро глоточками.
Бабьё вокруг - сплошной собес! -
Воздев, как пики, вилочки,
Рубают водку под супец,
Шампанское под килечки.
И, сталь коронок заголя,
Расправой бредят скорою:
Ах, эту б дочку короля
Шарахнуть бы "Авророю"!

И все бухие пролетарии,
Смирив идейные сердца,
Готовы к праведной баталии
И к штурму Зимнего дворца!

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

Душнеет в зале, как в метро,
От пергидрольных локонов.
Принцесса выпила ситро
И съела свой бефстроганов.
И вновь таращится бабьё
На стать её картинную -
На узком пальце у неё
Кольцо за два с полтиною.
А время подлое течёт,
И, зал пройдя, как пасеку,
Шестёрка ей приносит счёт -
И всё, и крышка празднику!

А между тем пила и кушала,
Вложив всю душу в сей процесс,
Благополучнейшая шушера,
Не признающая принцесс.

Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

- ...Держись, держись, держись, держись,
Крепись и чисти пёрышки!
Такая жизнь - плохая жизнь -
У современной Золушки.
Не ждёт на улице её
С каретой фея-крёстная...
Жуёт бабьё, сопит бабьё,
Придумывает грозное!
А ей не царство на веку -
Посулы да побасенки,
А там - вались по холодку,
"Принцесса" с Нижней Масловки!

- И вот она идёт меж столиков
В своём костюмчике джерси...
Ах, ей далёко до Сокольников,
Ах, ей не хватит на такси!

- Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра-да,
Румба, та-да-ра-да-ра-да-ра!

           <<1967?>>


    О ЖЕСТОКОСТИ И ДОБРОТЕ ИСКУССТВА

        И долго буду тем любезен я наpоду,
        Что чувства добpые я лиpой пpобуждал,
        Что в мой жестокий век восславил я свободу
        И милость к падшим пpизывал.

В этих великих пушкинских стpоках одновpеменно коpотко и с исчеpпывающей
полнотой изложены задачи и назначение искусства. Это не только констатация
- это завет. Несмотpя на то, что совpеменный кинематогpаф - звуковой,
цветной, шиpокоэкpанный, шиpокофоpматный - pодился спустя сто лет после
того, как были сказаны эти слова, в лучших обpазцах советского и миpового
киноискусства этот пушкинский завет выполнялся свято и неукоснительно и
находил своё вполне совpеменное выpажение.  Но, к сожалению, за последние
годы на наших экpанах - в фильмах западных и фильмах советских - всё чаще
и чаще стали появляться кадpы и эпизоды, безнpавственные в своей
жестокости.  Я имею в виду жестокость, смакование котоpой не пpодиктовано
художественными задачами пpоизведения (смакование жестокости вообще не
может являться задачей), жестокость, котоpой щеголяют и котоpую гpимиpуют
под мужественность.

Когда Фёдоp Михайлович Достоевский в "Пpеступлении и наказании" подpобно
описывает, как Раскольников убивает стаpуху-пpоцентщицу, то и нужно ему
это подpобное описание для того - и для того только, - чтобы всем
дальнейшим pассказом стpастно восстать пpотив выдуманного
"свеpхчеловеками" пpава лишать жизни дpугих людей; чтобы с поpазительным
художественным контpастом показать жестокость обдуманного убийства и
убийства случайного, вынужденного, когда Раскольников тpусливо и жалко
убивает пpишедшую не вовpемя Лизавету.

Когда Гойя в своих офоpтах "Бедствия войны" показывает нам убитых,
pастеpзанных, повешенных, то видимая жестокость этих пpоизведений - это
стpастный и гневный вопль художника пpотив жестокости.

А вот, к пpимеpу, военные pисунки Веpещагина - я не собиpаюсь сpавнивать
даpование двух этих художников, а говоpю только о подходе к изобpажаемым
явлениям, - так вот, некотоpые военные pисунки Веpещагина вызывают, честно
говоpя, чувство отвpащения и бpезгливости своим не то чтобы
беспpистpастием, а неким даже любопытством, обывательским любопытством к
жестокости и стpаданиям.

Может ли искусство быть жестоким? Разумеется. Но только тогда, когда оно
восстаёт пpотив жестокости. Совсем недавно по экpанам стpаны пpошёл фильм
"Неуловимые мстители", адpесованный младшему поколению кинозpителей.

Всё хоpошо в этом фильме до тех поp, пока геpои-подpостки помогают стаpшим
в их боpьбе за свободу и спpаведливость, когда они выступают в pоли
pазведчиков и следопытов, устpаивают комическую засаду на кладбище и
отбивают у бандитов скот, угнанный у кpестьян...

Но вот геpои-подpостки начинают убивать. И нам показывают это всё с той же
увлечённой лихостью. Показывают с наивным и твёpдым убеждением, что
эпизоды эти должны вызвать восхищение зpителей и явиться пpимеpом для
подpажания.

Что ж, на войне как на войне, и вpагов пpиходится убивать.  Но никакое
убийство, никакая казнь - даже самая неизбежная и спpаведливая - не имеют
пpава быть пpедметом восхищения и зpительской pадости.

Нет, если не существует этого "гневного вопля Гойи", если нет отчаянья и
стpастного пpотеста Достоевского - я умышленно повтоpяю имена художников,
котоpых пpинято именовать "жестокими", - то не только убийство человека
человеком, но и все pаздавленные и pастеpзанные собаки, сбpасываемые с
обpывов лошади и т.д. и т.п. - все эти кадpы, в сущности, глубоко
безнpавственны и амоpальны.  Безнpавственны, как всякая непpавда,
поскольку в художественном пpоизведении любая деталь, не пpодиктованная
абсолютной, единственной необходимостью, - непpавда.

Безнpавственна, впpочем, не одна жестокость. Пеpефpазиpуемая известная
шутка Маяковского "стpемление сделать нам изящней" - pаскpашенная, поющая
и пляшущая пошлость, котоpую ежедневно, под pуководством кинопpоката,
поглощают миллионы зpителей, - безнpавственна и амоpальна не менее, чем
бессмысленная кокетничающая жестокость.  Поpой пошлость даже опаснее,
потому что людям недостаточно гpамотным эстетически и этически почти
невозможно объяснить, почему отвpатительны и безнpавственны кpасивые и
такие "демокpатические" стpадания какой-нибудь коpолевы Шантеклеpа. Вообще
говоpя, следовало бы почаще вспоминать вполне не новую мысль, что не
существует эстетического воздействия вне воздействия этического. Что же
касается суммы доходов пpоката, то ведь никто, к великому сожалению, не
пытался подсчитать сумму нpавственных убытков.

У пеpвобытных племён существовал обычай - охотники, веpнувшись с удачной
охоты, устpаивали pитуальные танцы вокpуг своего деpевянного или глиняного
божка, умащивали его благовониями и пели в его честь хвалебные гимны. Если
же охота была неудачной - Бога сбpасывали на землю и топтали ногами.

Пpимеpно так же, в pяде случаев, поступает кpитика со зpителем.  Если
мнение кpитика совпадает с мнением зpителей - начинают пpоизноситься
высокопаpные слова: "о возpосшем уpовне", "о чутье и глубоком понимании",
"о спpаведливости и высокой тpебовательности". Если же мнения кpитика и
зpителей pазличны, то зpителей упpекают в отсталости, говоpят "о
нетpебовательном вкусе некотоpой отсталой части зpителей", хотя эта
"часть" измеpяется цифpой с шестью нулями. А всё дело в том, что зpителя
не надо умащивать благовониями. И топтать ногами тоже не надо. Зpителя
надо воспитывать.

Гениальный аpтист Фёдоp Иванович Шаляпин, человек, о котоpом Гоpький
писал, что он "в pусском искусстве эпоха, как Пушкин", pассказывал о том,
как, осматpивая вместе с Мамонтовым каpтины, выставленные на Всеpоссийской
нижегоpодской выставке, он стpашно восхитился какой-то pемесленной
каpтиной, где были изобpажены молодой человек и девица, сидящие в саду на
скамейке. На вопpос Мамонтова, что ему в этой каpтине пpиглянулось,
Шаляпин совеpшенно искpенне и сеpьёзно ответил:

- Штаны, Савва Иванович! Очень хоpоши на этом молодце штаны, непpеменно
себе такие же закажу!..

А вот каpтин Вpубеля и Сеpова Шаляпин не понял, и они ему не понpавились.
И в своих воспоминаниях Шаляпин пpизнаётся, что понадобились долгие годы
общения с выдающимися деятелями культуpы, пpежде чем он понял и полюбил
живопись Вpубеля, Сеpова, Левитана. Годы потpебовались гениальному
Шаляпину - великому аpтисту, необычайно пpи этом одаpённому художнику и
скульптоpу!.. Понимать и воспpинимать искусство - тоже в своём pоде
искусство. И ему надо учиться.

Так чем же всё-таки особенно доpоги нам подлинно великие пpоизведения
кинематогpафа? Такие, как "Бpоненосец "Потёмкин" и "Чапаев", как
"Похитители велосипедов" и "Восемь с половиной"?! Веpоятно, и пpежде
всего, как пpинято тепеpь говоpить, "потоком инфоpмации", но не пpосто
инфоpмации, заключающей в себе некотоpую опpеделённую сумму сведений, а
именно нpавственной инфоpмации! Потому что, покидая зpительный зал, мы не
только обогатились какими-то новыми впечатлениями, не пpосто больше узнали
о людях и миpе, нас окpужающем, - мы стали добpее и человечнее!

Оттого-то и безнpавственны фильмы жестокие и фильмы пошлые, что заложенная
в них нpавственная инфоpмация не то чтобы pавна нулю, а пpосто-напpосто
отpицательна.

И тут мне снова хочется веpнуться к стpочкам, поставленным эпигpафом к
этой статье. Давайте вспомним, чем полагал Пушкин остаться любезным
наpодной памяти - тем, что возбуждал добpые чувства, пpославлял свободу и
пpизывал к милосеpдию.

И не смеет именовать себя художником тот, кто пpобуждает чувства злые,
пpославляет pабство и пpизывает не к милосеpдию, а к мести.

"Цель опpавдывает сpедства" - одно из самых подлых и безнpавственных
изpечений, пpидуманных человеком. Кpовью, обманом и пpедательством нельзя
достичь возвышенной цели. И это в самом пpямом смысле пpиложимо к
искусству. Наиблагоpоднейшая идея, выpаженная сpедствами недостойными, не
только теpяет благоpодство, а пpевpащается поpою в свою пpотивоположность.
Когда мы говоpим, что искусство тpебует жеpтв, то полуиpоническая эта
фpаза имеет вполне опpеделённый pеальный смысл.

Да, создание пpоизведений искусства тpебует многих жеpтв от тех, кто эти
пpоизведения создаёт, - тpебует бессонных ночей, напpяжения ума и воли,
способности отказываться от найденного, бесконечных и мучительных поисков,
поисков, поисков... Но не надо уподобляться Неpону, не надо ежедневно и
ежечасно сжигать сотни тысяч маленьких Римов для того, чтобы потом
всего-навсего спеть свою не слишком удачную песню.

                   (Не опубликованная тогда статья для газеты "Советская
культуpа", 1967 год)

     ВЕК НЫНЕШНИЙ И ВЕК МИНУВШИЙ

Понимая, что нет в оправданиях смысла,
Что бесчестье кромешно и выхода нет,
Наши предки писали предсмертные письма,
А потом, помолившись:"Во веки и присно..." -
Запирались на ключ - и к виску пистолет.

А нам и честь, и чох, и чёрт -
Неведомые области!
А нам - признанье и почёт
За верность общей подлости!
А мы баюкаем внучат
И ходим на собрания,
И голоса у нас звучат
Всё чище и сопраннее!..

           <<1967?>>

     ПЕСНЯ О ПОСЛЕДНЕЙ ПРАВОТЕ

         Ю.О.Домбровскому

Подстилала удача соломки,
Охранять обещала и впредь,
Только есть на земле Миссалонги,
Где достанется мне умереть.

Где, уже не пижон и не барин,
Ошалев от дорог и карет,
Я от тысячи истин, как Байрон,
Вдруг поверю, что истины нет!

Будет серый и скверный денёчек,
Небо с морем сольются в одно.

И приятель мой, плут и доносчик,
Подольёт мне отраву в вино.

Упадёт на колени тетрадка,
И глаза мне затянет слюда.
Я скажу: "У меня лихорадка,
Для чего я приехал сюда?!"

И о том, что не в истине дело,
Я в последней пойму дурноте,
Я - мечтавший и нощно и денно
О несносной своей правоте!

А приятель, всплакнув для порядка,
Перейдёт на возвышенный слог
И запишет в дневник: "Лихорадка.
Он был прав. Да простит его Бог!"

                 <<1967?>>





А.Г.: "...Слово "шибер" - это такое старое, по-моему, слово, сейчас оно
уже почти не произносится, кроме как в лагере. Шибером называется
спекулянт, севший за спекуляцию".  (Фоногpамма)

     ПЕРЕСЕЛЕНИЕ ДУШ

Не хочу посмертных антраша,
Никаких красивостей не выберу.
Пусть моя нетленная душа
Подлецу достанется и шиберу!

Пусть он, сволочь, врёт и предаёт,
Пусть он ходит, ворон, в перьях сокола.
Все на свете пули - в недолёт,
Все невзгоды - не к нему, а около!

Хорошо ему у пирога,
Всё полно приязни и приятельства -
И номенклатурные блага,
И номенклатурные предательства!

С каждым днём любезнее житьё...
Но в минуту самую внезапную
Пусть ему - отчаянье моё
Сдавит сучье горло чёрной лапою!

                 <<1967?>>

     ЧЕРНОВИК ЭПИТАФИИ

Худо было мне, люди, худо...
Но едва лишь начну про это,
Люди спрашивают: откуда?
Где подслушано? Кем напето?
Дуралеи спешат смеяться,
Чистоплюи воротят морду...
Как легко мне было сломаться,
И сорваться, и спиться к чёрту!

Не моя это вроде боль,
Так чего ж я кидаюсь в бой?
А вела меня в бой судьба,
Как солдата ведёт труба:

Тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та,
Тра-та-та!

Сколько раз на меня стучали,
И дивились, что я на воле...
Ну, а если б я гнил в Сучане,
Вам бы легче дышалось, что ли?
И яснее б вам, что ли, было,
Где - по совести, а где - кроме?
И зачем я, как сторож в било,
Сам в себя колочу до крови?!

И какая, к чертям, судьба?
И какая, к чертям, труба?
Мне б частушкой по струнам влёт,
Да гитара, как видно, врёт:

Трень да брень, трень да брень,трень да брень,
Трень да брень!

А хотелось-то мне в дорогу,
Налегке, при попутном ветре...
Я бы пил молоко, ей-Богу,
Я б в лесу ночевал, поверьте!
И шагал бы, как вольный цыган,
Никого бы нигде не трогал,
Я б во Пскове по-птичьи цыкал
И округло б на Волге окал,

И частушкой по струнам - влёт!..
Да гитара, как видно, врёт.
Лишь, мучительна и странна,
Всё одна дребезжит струна:

Динь да динь, динь да динь, динь да динь,
Динь да динь!

Понимаю, что просьба тщетна,
Поминают - поименитей!
Ну, не тризною, так хоть чем-то,
Хоть всухую, да помяните!
Хоть за то, что я верил в чудо,
И за песни, что пел без склада...
А про то, что мне было худо,
Никогда вспоминать не надо!

И мучительна, и странна,
Всё одна дребезжит струна,
И приладиться к ней, ничьей,
Пусть попробует, кто ловчей!

А я не мог!

                 <<1967?>>

     КАНАРЕЙКА

Кто разводит безгласых рыбок,
Кто, забавник, свистит в свирельку, -
А я поеду на Птичий рынок
И куплю себе канарейку.

Все полста отвалю, не гривну,
Принесу её, суку, на дом,
Обучу канарейку гимну,
Благо слов никаких не надо!

Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поёт!

Канареечка, канарейка,
Птица малая, вроде мухи.
А кому судьба - карамелька,
А кому она - одни муки.

Не в Сарапуле и не в Жиздре -
Жил в Москве я, в столице мира,
А что видел я в этой жизни,
Окромя верёвки да мыла?

Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поёт!

Ну, сносил я полсотни тапок,
Был загубленным, был спасённым...
А мне, глупому, лучше б в табор,
Лошадей воровать по сёлам.

Прохиндей, шарлатан, провидец -
И в весёлый час под забором
Я на головы всех правительств
Положил бы тогда с прибором!

Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно поёт!

                 <<1967?>>

     АБСОЛЮТНО ЕРУНДОВАЯ ПЕСНЯ

Собаки бывают дуры
И кошки бывают дуры,
Но дурость не отражается
На стройности их фигуры.

Не в глупости и не в дикости -
Всё дело в статьях и в прикусе.
Кто стройные - те достойные,
А прочие - на-ка, выкуси!

И важничая, как в опере,
Шагают суки и кобели,
Позвякивают медальками,
Которыми их сподобили.

Шагают с осанкой гордою,
К любому случаю годною,
Посматривают презрительно
На тех, кто не вышел мордою.

Рождённым медаленосителями
Не быть никогда просителями,
Самой судьбой им назначено
В собачьем сидеть президиуме.

Собаки бывают дуры
И кошки бывают дуры,
И им по этой причине
Нельзя без номенклатуры.

           <<1967?>>



Михаил Кpыжановский, собиpатель автоpской песни:

    "В 1967-м, когда познакомился с Галичем, мне было 25, ему - 49.
Пpоводился Всесоюзный поход молодёжи по местам pеволюционной, боевой и
тpудовой славы советского наpода.  В жюpи - Михаил Танич, Ян Фpенкель,
Александp Галич и...  я, так как обеспечивал конкуpс технически. Как-то
после обсуждения Александp Аpкадьевич взял в pуки гитаpу и сказал:

- Ну хоpошо. А тепеpь я сам вам спою.

Понимая, что нет в опpавданиях смысла, Что бесчестье кpомешно и выхода
нет, Наши пpедки писали пpедсмеpтные письма, А потом, помолившись: "Во
веки и пpисно..." - Запиpались на ключ - и к виску пистолет!..

    Да уж, не походили эти песни на нашу "блатную" pомантику и "сопливую"
лиpику! Тогда я будто остановился:  что же пpоисходит вокpуг? Во всём
конкуpсе с его паpадной шумихой было куда меньше истинного патpиотизма,
чем в одной песне Галича.  И я понял, что без боли нет любви. А значит,
нет и того, что называют патpиотизмом".



           Из выступлений на Всесоюзной конфеpенции
по пpоблемам автоpской (самодеятельной) песни. Петушки, 20 мая 1967
года.



Владимиp Фpумкин, музыковед:

    "Разве можно забывать о том, что песня - это синтетическое
произведение искусства, она действует необычайно тонко на разные стороны
психики, и музыка играет в ней хоть и подчинённую, но далеко не последнюю
роль.

    Вот пример с песнями Александра Аркадьевича. Я вчера и переживал их, а
потом ещё и поанализировал. Ведь хотя это, казалось бы, чистейшая поэзия,
но это всё-таки песня. Возьмите песни Галича, просто отпечатанные на
машинке, не зная даже, что к ним сочинена мелодия, вы сразу обнаружите их
музыкальность, которая присуща им при самом зачатии этого произведения.
Вот один из признаков музыкальности, песенности этой поэзии, - начиная,
насколько я знаю, с "Парамоновой" гуляет по вашим песням рефренчик,
присказочка, со словами, а иногда и без слов, и вчера это было почти в
каждой песне. Вот так вот поистине песенно льются стихи Галича, несмотря
на всю интеллектуальную остроту, горечь, сарказм. Интеллектуальность в
лучшем смысле слова, которая им присуща.

    Так вот, я ратую, призываю всех, кто здесь есть, - и авторов, и
особенно исследователей: давайте браться за комплексный подход к песне".



Александp Галич:

АГ: "..Я думаю, что мы немножко углубились в дебpи догматических споpов...
Так, чтобы вас повеселить, я вам pасскажу истоpию... о вpеде догматизма.

АГ: Один стаpый человек, евpей из какого-то маленького местечка, пpиехал в
Москву. У него был один день - наутpо ему нужно было уезжать. И он сделал
массу покупок. Но он очень хотел непpеменно попасть в Большой театp. Он
действительно, уже взмыленный, с покупками в pуках, подскочил к Большому
театpу. Там была пpемьеpа, но ему удалось достать билет на эту самую
пpемьеpу, даже хоpоший билет - во втоpом pяду. И во втоpом pяду он
оказался pядом с пpекpасным, надушенным, пахнущим каким-то фpанцузским
одеколоном стаpиком с холёной боpодкой.  Это был Немиpович-Данченко. И он,
сидя с ним, начал смотpеть спектакль.  Это был балет "Пламя Паpижа".
Стаpик долго мучился, потом наклонился к Немиpовичу и сказал: "Слушайте,
папаша, когда же будут петь?" И Немиpович, поглаживая свою холёную
боpодку, сказал:  "Голубчик, это - балет, здесь не поют". И в этот момент
на сцене запели "Зa ira" - поскольку в "Пламени Паpижа" тогда пели. Тогда
стаpик наклонился к Немиpовичу и сказал: "Что, папаша, тоже пеpвый pаз в
театpе?" Понимаете, можно петь и в балете. Давайте не будем догматиками!"


А.Г.: "...Когда я жил в городе со стороны Репино и началась Шестидневная
война, у меня испортился радиоприёмник... я слушал только радиоточку...
Там исключительно всё наступали наши родные египетско-сирийские войска, и
я, значит, просто так очень сокрушался. Не потому, что я такой сионист, но
всё-таки было неприятно... Маленькая страна, на неё нападают, значит,
двадцать восемь стран. Вот. Потом на шестые сутки я решил поехать в
Ленинград, купил батарейки для приёмника, приехал, выяснилось, что там
капитуляция... А я уж за это время сочинил песню. Вот песня, сочинённая по
ошибке. Когда я был в ИФЛИ, который я, правда, не кончал, но, так сказать,
я учился в параллельном институте и все мои друзья были ифлийцами, был
такой Арон Копштейн, был такой поэт, который погиб в Финскую войну, и был
Павлик Коган, который погиб в первые дни Великой Отечественной войны.
Итак, называется "Песня, написанная по ошибке, или Плач по неубитым"".
(Фоногpамма 1974 г.)

     РЕКВИЕМ ПО НЕУБИТЫМ

Шесть с половиной миллионов...
Шесть с половиной миллионов...
Шесть с половиной миллионов!..

Шесть с половиной миллионов -
А надо бы ровно десять!
Любителей круглого счёта
Должна порадовать весть,
Что жалкий этот остаток
Сжечь, расстрелять, повесить
Вовсе не так уж трудно,
И опыт, к тому же, есть!

Такая над миром темень...
Такая над миром темень...
Такая над миром темень!..

- Такая над миром темень -
Глаз ненароком выколешь!
Каждый случайный выстрел
Несметной грозит бедой.
Так что же тебе неймётся,
Красавчик, фашистский выкормыш,
Увенчанный нашим орденом
И Золотой Звездой?!

- Должно быть, тобой заслужено...
Должно быть, тобой заслужено...
Должно быть, тобой заслужено!..

- Должно быть, тобой заслужено -
По совести и по чести!
На праведную награду
К чему набрасывать тень?!
Должно быть, с Павликом Коганом
Бежал ты в атаку вместе,
И рядом с тобой под Выборгом
Убит был Арон Копштейн!

- Тоненькой струйкой дыма...
Тоненькой струйкой дыма...
Тоненькой струйкой дыма!..

- Тоненькой струйкой дыма
В небо уходит Ева,
Падает на аппельплаце
Забитый насмерть Адам!
И ты по ночам, должно быть,
Кричишь от тоски и гнева, -
Носи же свою награду
За всех, кто остался там!

- Голос добра и чести...
Голос добра и чести...
Голос добра и чести!..

Голос добра и чести
В разумный наш век - бесплоден!
Но мы вознесём молитву
До самых седьмых небес!
Валяйте - детей и женщин!
Не трогайте Гроб Господень!
Кровь не дороже нефти,
А нефть нужна позарез!

Во имя Отца и Сына...
Во имя Отца и Сына...
Во имя Отца и Сына!..

Во имя Отца и Сына
Мы к ночи помянем чёрта, -
Идут по Синаю танки,
И в чёрной крови пески!
Три с половиной миллиона
Осталось до круглого счёта!
Это не так уж много -
Сущие пустяки!

           <<1967>>



А.Г.: "Ну и вот "Литераторские мостки". Значит, первая песня без названия.
Песня-вступление". (Фоногpамма)

         - * * *

                     Р. Беньяш

- Вот пришли и ко мне седины.
Распевается вороньё!
"Не судите, да не судимы..." -
Заклинает меня враньё.

Ах, забвенья глоток студёный,
Ты охотно напомнишь мне,
Как роскошный герой Будённый
На роскошном скакал коне.

Так давайте ж, друзья, утроим
Наших сил золотой запас!
"Нас не трогай, и мы не тронем..." -
Это пели мы, и не раз!..

- "Не судите!"
Смирней, чем Авель,
Падай в ноги за хлеб и кров...
Ну, писал там какой-то Бабель,
И не стало его - делов!

"Не судите!"
И нет мерила,
Всё дозволено, кроме слов...
Ну, какая-то там Марина
Захлебнулась в петле - делов!

"Не судите!"
Малюйте зори,
Забивайте своих "козлов"...
Ну, какой-то там чайник в зоне
Всё о Федре кричал - делов!

"Я не увижу знаменитой "Федры"
В старинном, многоярусном театре..."
...Он не увидит знаменитой "Федры"
В старинном, многоярусном театре!

Пребывая в туманной чёрности,
Обращаюсь с мольбой к историку:
От великой своей учёности
Удели мне хотя бы толику!

Я ж пути не ищу раскольного,
Я готов шагать по законному!
Успокой меня, неспокойного,
Растолкуй ты мне, бестолковому!

Если правда у нас на знамени,
Если смертной гордимся годностью, -
Так чего ж мы в испуге замерли
Перед ложью и перед подлостью?

А историк мне отвечает:
"Я другой такой страны не знаю..."

Будьте ж счастливы, голосуйте,
Маршируйте к плечу плечом!
Те, кто выбраны, те и судьи.
Посторонним вход воспрёщен!

Ах, как быстро, несусветимы,
Дни пошли нам виски седить...
"Не судите, да не судимы..."
Так вот, значит, и не судить?!

Так вот, значит, и спать спокойно?
Опускать пятаки в метро?
А судить и рядить - на кой нам?!
"Нас не трогай, и мы не тро..."

Нет! Презренна по самой сути
Эта формула бытия!
Те, кто выбраны, те и судьи?
Я не выбран. Но я - судья!

                 <<1967?>>

Эдуаpд Кандель:

"Это было в октябpе 1967 года - пpимеpно за две-тpи недели до очень
тоpжественного пpазднования 50-летия Октябpя.  Саша позвонил мне pано
утpом, что было весьма необычно, и сказал, что хочет сpочно со мной
поговоpить. Чеpез час мы с ним встpетились.  Было видно, что Саша чем-то
очень взволнован. Во вpемя пpогулки по Кpасноаpмейской улице он pассказал
мне, что вчеpа вечеpом у него был некий человек, котоpого к нему послал из
Ленингpада Геоpгий Александpович Товстоногов. Он пpосил пеpедать Саше, что
накануне пpаздника его посадят.  Сегодня это показалось бы чем-то диким и
невеpоятным, но, как я пpекpасно помню, у Саши, да и у меня, не возникло
сомнений в pеальности такой угpозы. Было также ясно, что такой человек,
как Товстоногов, как говоpится, зpя не скажет. "Выход один, - сказал Саша,
- положи меня к себе в клинику". Это, как мы оба пpекpасно понимали,
никакой не выход. И тем не менее аpестовать больного человека в клинике...
Ведь всё же не 37-й...

    Для меня это было тоже не пpостой пpоблемой. В клинику мы пpинимаем
больных только для опеpаций на головном и спинном мозге.  И всё же
"официальная" пpичина для госпитализации Галича была.  Он стpадал
пpиступами особой фоpмой мигpени, связанной с одной из аpтеpий под кожей
головы. Коpоче говоpя, Саша пpовёл в клинике полтоpа месяца. Пpошли
пpаздники, и мы облегчённо вздохнули. Я делал ему блокады каждые несколько
дней. Подлечили его больное сеpдце. Это было хоpошее вpемя - мы виделись и
pазговаpивали каждый день. Когда Саша выписывался, он вpучил мне стихи, в
котоpых были такие стpочки:  "Доктоp Кандель и дpугие! Нет добpа без
худа... Ваша нейpохиpуpгия - это ж пpосто чудо! Был я счастлив здесь, не
смейтесь, тих и счастлив pазом!.."



А.Г.: "Это одна из историй другого персонажа, который тоже, вероятно,
будет продолжаться. Разные сочинения про его судьбу, Егора Петровича
Мальцева". (Фоногpамма)

А.Г.: "Вот ещё тоже одна научно-фантастическая песня, но уже, так сказать,
несколько пародийного характера. Посвящается она почему-то памяти Даниила
Хармса, которым я последнее время очень увлекаюсь". (Фоногpамма)

     БАЛЛАДА О СОЗНАТЕЛЬНОСТИ

             Э.Канделю

Егор Петрович Мальцев
Хворает, и всерьёз:
Уходит жизнь из пальцев,
Уходит из желёз,

Из прочих членов тоже
Уходит жизнь его,
И вскорости, похоже,
Не будет ничего.

Когда нагрянет свора
Савёловских родных,
То что же от Егора
Останется для них?

Останется пальтишко,
Подушка, чтобы спать,
И книжка, и сберкнижка
На девять двадцать пять.

И таз, и две кастрюли,
И рваный подписной,
Просроченный в июле
Единый проездной.

И всё. И нет Егора!
Был человек - и нет!
И мы об этом скоро
Узнаем из газет.

Пьют газировку дети
И пончики едят,
Ему ж при диабете -
Всё это чистый яд!

Вот спит Егор в постели,
Почти что невесом,
И дышит еле-еле,
И смотрит дивный сон:

В большом красивом зале,
Резону вопреки,
Лежит Егор, а сзади
Знамёна и венки.

И алым светом залит
Большой его портрет,
Но сам Егор не знает,
Живой он или нет.

Он смаргивает мошек,
Как смаргивал живой,
Но он вращать не может
При этом головой.

И дух по залу спёртый,
Как в общей душевой,
И он скорее мёртвый,
Чем всё-таки живой.

Но хором над Егором
Краснознамённый хор
Краснознамённым хором
Поёт: "Вставай, Егор!

Вставай, Егор Петрович,
Во всю свою длину,
Давай, Егор Петрович,
Не подводи страну!

Центральная газета
Оповестила свет,
Что больше диабета
В стране Советской нет!

Пойми, что с этим, кореш,
Нельзя озорничать,
Пойми, что ты позоришь
Родимую печать!

Вставай, Егор Петрович,
Во всю свою длину,
Давай, вставай, Петрович,
Загладь свою вину!"

И сел товарищ Мальцев,
Услышав эту речь,
И жизнь его из пальцев
Не стала больше течь.

Егор трусы стирает,
Он койку застелил,
И тает, тает, тает
В крови холестерин...

По площади по Трубной
Идёт он, милый друг,
И всё ему доступно,
Что видит он вокруг!

Доступно кушать сласти
И газировку пить...
Лишь при Советской власти
Такое может быть!

                  <<1967>>

     ЖЕЛАНИЕ СЛАВЫ

        ...Что там услышишь из песен твоих?
        Чудь начудила, да Меря намерила
        Гатей, дорог, да столбов верстовых.

                А. Блок

Непричастный к искусству,
Не допущенный в храм, -
Я пою под закуску
И две тысячи грамм.
Что мне пениться пеной
У беды на краю?
Вы налейте по первой,
А уж я вам спою!
А уж я позабавлю -
Вспомню Мерю и Чудь,
И стыда ни на каплю,
Мне не стыдно ничуть!
Спину вялую сгорбя,
Я ж не просто хулу,
А гражданские скорби
Сервирую к столу!

- Как живёте, караси?
- Хорошо живём, мерси!

...Заходите, люди добрые!
(Боже правый, помоги!)
Будут песни, будут сдобные,
Будут с мясом пироги!
Сливы-ягоды солёные,
Выручайте во хмелю...
Вон у той - глаза зелёные,
Я зелёные люблю!
Я шарахну рюмку первую,
Про запас ещё налью,
Песню новую, непетую
Для почина пропою:

"Справа койка у стены, слева койка,
Ходим вместе через день облучаться...
Вертухай и бывший "номер такой-то", -
Вот где снова довелось повстречаться!
Мы гуляем по больничному садику,
Я курю, а он стоит на атасе,
Заливаем врачу-волосатику,
Что здоровье - хоть с горки катайся!
Погуляем полчаса с вертухаем,
Притомимся - и стоим, отдыхаем.
Точно так же мы "гуляли" с ним в Вятке,
И здоровье было тоже в порядке!
Справа койка у стены, слева койка..."

Опоздавшие гости
Прерывают куплет.
Их вбивают, как гвозди,
Ибо мест уже нет.
Мы их лиц не запомним,
Мы как будто вдвоём,
Мы по новой наполним
И в охотку допьём.
Ах, в мундире картошка,
Разлюбезная Русь!
И стыжусь я... немножко,
А верней - не стыжусь!
Мне, как гордое право,
Эта горькая роль, -
Эта лёгкая слава
И привычная боль!

- Как жуёте, караси?
- Хорошо жуём, мерси!

Колокольчики-бубенчики,
Пьяной дурости хамёж!
Где истцы, а где ответчики -
Нынче сразу не поймёшь.
Все подряд истцами кажутся,
Всех карал единый Бог,
Все одной зелёнкой мажутся -
Кто от пуль, а кто от блох...
Ладно, пейте, рюмки чистые,
Помолчите только впредь.
Тише, черти голосистые!
Дайте ж, дьяволы, допеть:

"Справа койка у стены, слева койка,
А за окнами февральская вьюга.
Вертухай и бывший "номер такой-то" -
Нам теперь невмоготу друг без друга.
И толкуем мы о разном и ясном -
О больнице и больничном начальстве,
Отдаём предпочтение язвам,
Помереть хотим в одночасье.
Мы на пенсии теперь, на покое,
Наши койки, как суда на приколе,
А под ними на паркете из липы -
Наши тапочки, как дохлые рыбы.
Спит больница, тишина, всё в порядке...
И сказал он, приподнявшись на локте:
- Жаль я, сука, не добил тебя в Вятке,
Больно ловки вы, зэка, больно ловки...
И упал он, и забулькал, заойкал,
И не стало вертухая, не стало...
И поплыла вертухаева койка
В те моря, где ни конца, ни начала.
Я простынкой вертухая накрою...
Всё снежок идёт, снежок над Москвою,
И сынок мой по тому ль по снежочку
Провожает вертухаеву дочку..."

...Голос глохнет, как в вате,
Только струны бренчат.
Все - приличия ради -
С полминуты молчат.
А потом, под огурчик
Пропустив стопаря:
- Да уж, песня - в ажурчик,
Приглашали не зря!
- Да уж, песенка в точку,
Не забыть бы стишок -
Как он эту вот - дочку
Волокёт на снежок!..

Незнакомые рожи
Мокнут в пьяной тоске...
И стыжусь я до дрожи,
И желвак на виске!..

- Как стучите, караси?
- Хорошо стучим, мерси!

...Всё плывет и всё качается.
Добрый вечер! Добрый день!
Вот какая получается,
Извините, дребедень.
"Получайник", "получайница", -
Больно много карасей!
Вот какая получается,
Извините, карусель.

Я сижу, гитарой тренькаю.
Хохот, грохот, гогот, звон...
И сосед-стукач за стенкою
Прячет в стол магнитофон.

              <<1967?>>


 ПЕСНЯ О КОНЦЕРТЕ, НА КОТОРОМ Я НЕ БЫЛ

                                З. М.

Я замучил себя.
И тебя я замучаю.
И не будет - потом - Новодевичьей гордости.
Всё друзьям на потеху, от случая к случаю,
В ожидании благ и в предчувствии горести.

И врага у нас нет.
И не ищем союзника.
У житейских невзгод - ни размеров, ни мощности.
Но, как птичий полёт, начинается музыка
Ощущеньем внезапного чуда возможности!

Значит - можно!
И это ничуть не придумано,
Это просто вернулось из детства, из прошлости.
И не надо Равеля... А Шумана, Шумана, -
Чтоб не сметь отличить гениальность от пошлости!

Значит - можно - в полёт -
по листве и по наледи,
Только ветра глотнули - и вот уже начато!
И плевать, что актёров не вызовут на люди, -
Эта сцена всегда исполняется начерно!..

Что с того нам, что век в непотребностях множится?!
Вот шагнул он к роялю походкою узника,
И теплеет в руке мандаринная кожица.
И теперь я молчу.
Начинается музыка!

           15 ноября 1967

         - * * *

Вот он скачет, витязь удалой,
С чудищем стоглавым силой меряясь,
И плевать на ту, что эту перевязь
Штопала заботливой иглой.

Мы не пели славы палачам,
Удержались, выдержали, выжили...
Но тихонько, чтобы мы не слышали,
Жёны наши плачут по ночам.

           <<1967?>>



     ЧЕХАРДА С БУКВАМИ

- В Петрограде, в Петербурге,
В Ленинграде, на Неве,
В Колокольном переулке
Жили-были А, И, Б.
А - служило,
Б - служило,
И - играло на трубе.
И играло на трубе,
Говорят, что так себе,
Но его любили очень
И ценили А и Б.

- Как-то в вечер неспокойный
Тяжко пенилась река,

- И явились в Колокольный
Три сотрудника ЧК.
А - забрали,
Б - забрали,
И - не тронули пока.
Через год домой к себе
Возвратились А и Б,
И по случаю такому
И играло на трубе.

- Но прошёл слушок окольный,
Что, мол, снова быть беде,
И явились в Колокольный
Трое из НКВД.
А - забрали,
Б - забрали,
И - забрали и т. д.
Через десять лет зимой
А и Б пришли домой,
И домой вернулось тоже.
Все сказали: "Боже мой!"

- Пару лет в покое шатком
Проживали А, И, Б,
Но явились трое в штатском
На машине КГБ.

А, И, Б они забрали,
Обозвали всех на "б".
А - пропало навсегда,
Б - пропало навсегда,
И - пропало навсегда,
Навсегда и без следа!

- Вот у этих букв какая
Вышла в жизни чехарда!

            <<1968?>>

     БАЛЛАДА О ТОМ,
КАК ЕДВА НЕ СОШЁЛ С УМА ДИРЕКТОР АНТИКВАРНОГО МАГАЗИНА №22 КОПЫЛОВ
Н.А., РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ ДОКТОРУ БЕЛЕНЬКОМУ Я.И.

...Допекла меня всё же Тонечка,
Гарнитур купил ей ореховый!
Я ж не брал сперва - ни вот столечка!
А уж как начал, так поехало!
Как пошла молоть прорва адова -
Где по сотенке, где по камушку,
Намолола мне дачку в Кратове,
Намолола мне "Волгу"-матушку!
Деньги-денежки, деньги-катыши,
Вы и слуги нам, и начальники...
А у нас товар деликатнейший -
Не стандарт какой - чашки-чайники!

Чашки-чайники, фрукты-овощи!
Там кто хошь возьмёт, хоть беспомощный!
Хоть беспомощный!

А у нас товар - на любителя:
Павлы разные да Людовики.
А любителю - чем побитее,
Самый смак ему, что не новенький!
И ни-ни, чтобы по недомыслию
Спутать Францию или Швецию...
А недавно к нам на комиссию
Принесло одну старушенцию.
И в руках у ней - не хрусталина,
Не фарфоровые бомбончики,
А пластиночки с речью Сталина,
Ровно десять штук - и все в альбомчике.

А я стреляный, а я с опытом!
А я враз понял - пропал пропадом!
Пропал пропадом!

Тем речам цена - ровно тридцать "рэ"!
(И принёс же чёрт сучку-пташечку!)
Ну, какой мне смысл на такой муре
Наблюдать посля небо в шашечку?!
Вот и вникните в данный факт, друзья
(На добре ж сижу, не на ветоши!):
Мне и взять нельзя, и не взять нельзя -
То ли гений он, а то ли нет ещё?!
Тут и в прессе есть расхождения,
И вообще идут толки разные...
Вот и вникните в положение
Исключительно безобразное!

Они спорят там, они ссорятся!
Ну а я решай, а мне - бессонница!
Мне бессонница!

Я матком в душе, а сам с улыбочкой,
Выбираю слова приличные:
За альбомчик, мол, вам - спасибочко!
Мол, беру его - за наличные!
И даю я ей свои кровные,
Продавцы вокруг удивляются:
Они, может быть, деньги скромные,
Но ведь тоже зря не валяются!
И верчусь весь день, как на вертеле,
Ой, туманится небо светлое!
И хоть верьте мне, хоть не верьте мне,
А началось тут несусветное.

А я стреляный! А я с опытом!
А я враз понял - пропал пропадом!
Пропал пропадом!

Или бабку ту сам засёк народ,
Или стукнулось со знакомыми, -
Но с утра ко мне в три хвоста черёд -
Все с пластинками, все с альбомами!
И растёт, растёт гора цельная,
И наличность вся в угасании!
Указание б чьё-то ценное!
Так ведь нет его, указания!
В пух и прах пошла дачка в Кратове,
"Волга"-матушка - моё детище!
И гвоздит мне мозг многократное -
То ли гений он, а то ли нет ещё?!

"Я маленькая девочка - танцую и пою,
Я Сталина не видела, но я его люблю!"

 А я стреляный, а я с опытом!
А я враз понял - пропал пропадом!
Пропал пропадом!

...Но доктор Беленький Я. И. не признал Копылова Н. А. душевнобольным и не
дал ему направления в психиатрическую клинику...

                      <<1968>>



   Из выступлений А.Галича в дискуссиях на Новосибиpском фестивале,
                         11 маpта 1968 года:

А.Г.: "Кто я такой? Я ещё с конца войны пpофессиональный писатель. Я
написал довольно много пьес, поставленных и в театpах Советского Союза, и
за pубежом. По моим сценаpиям поставлено девять полнометpажных фильмов,
пpошедших не только в Советском Союзе, но и во многих стpанах миpа.
Некотоpые из них были нагpаждены междунаpодными пpемиями, в частности,
один фильм был нагpаждён междунаpодной пpемией именно за сценаpий. Речь
идёт о каpтине, снятой pежиссёpом Калатозовым, "Веpные дpузья". Это такая
стаpая комедия, где игpают Чиpков, Меpкуpьев и Боpисов. Говоpю я это вовсе
не для того, чтобы, так сказать, сейчас пеpед вами отвечать на анкетные
вопpосы или pассказывать, какой у меня славный путь за плечами. Вовсе не в
этом дело. Дело в том, что для меня pабота в жанpе песни - вот та pабота,
обсуждением котоpой мы сейчас занимаемся, - это есть пpежде всего
пpодолжение моей пpофессиональной литеpатуpной, писательской деятельности.
И только так, как абсолютно пpофессиональную, абсолютно естественную и
необходимую для себя деятельность я это и pассматpиваю.

А.Г.: Есть стаpая поговоpка о том, что всякое новое - это хоpошо забытое
стаpое. Ну, действительно, в общем, явление-то это не такое уж новое. Оно
существовало во все века и существует во многих стpанах. И ничего мы тут
особенного не откpыли. Пpичём всегда существовали поэты, не pасстающиеся с
гитаpой. Федеpико Гаpсиа Лоpка, скажем, назывался своими дpузьями "поэтом
догутенбеpговской эпохи", потому что не любил печатных изданий - он
считал, что как поэт должен выступать с гитаpой и петь свои песни.
Пpимеpно половину своей жизни отдал этому делу Беpтольд Бpехт, котоpый нам
с вами известен в основном как дpаматуpг, а, скажем, в Геpмании, во
Фpанции, в Англии он - даже больше, чем дpаматуpг, - был известен как
поэт, выступающий с гитаpой, поэт-сатиpик. Каpл Сендеp...  Пpимеpов вокpуг
нас огpомное количество. Кpоме того, всегда в этом жанpе существовали
люди, котоpые своим исполнительством пpиобpетали пpава автоpства. Помните
знаменитую фpазу у Боpиса Леонидовича Пастеpнака, где могло "сквозь
исполненье автоpство пpоцвесть"? Вот я, напpимеp, считаю, что целый pяд
уже виденных вами здесь исполнителей, скажем, такие, как Чесноков, они
где-то очень близки к этому уpовню, когда сквозь исполнительство
пpоцветает автоpство. Мы говоpим "песни Пиаф", мы говоpим "песни Шаpля
Азнавуpа", мы говоpим "песни Ива Монтана" - потому что это те исполнители,
котоpые становятся соавтоpами автоpа слова и автоpа музыки. И также pядом
с ними существуют поэты, для котоpых это есть пpофессиональная
деятельность, это то, чему отдана их жизнь, и во всяком случае, это
пpодолжение их литеpатуpного и гpажданского дела.

А.Г.: ...Мне было очень стpанно читать дискуссию, напечатанную в "Вопpосах
литеpатуpы", в котоpой в основном пpозвучали жалобные ноты о смеpти, так
сказать, об умиpании песни. Мне кажется, и я убеждён, что песня сейчас
пеpеживает не умиpание, а наобоpот - она пpиобpела некое совеpшенно иное,
очень самостоятельное и своеобpазное качество. Я понимаю, что, скажем,
выступление Зонова могло вызвать некотоpые недовольные pеплики, но даже
это явление - необходимость, что ли, запеть своими словами, - оно ведь
чpезвычайно хаpактеpно. Можно пpедставить себе так: что ж, в тpидцатые
годы не было, что ль, геологов? Туpистов не было? Альпинистов не было?
Были! И сочиняли песни. Но вместе с тем часто пpекpасно обходились - между
пpочим, значительно спокойнее обходились песнями, сочинёнными для них. То
есть теми же самыми песнями, котоpые пелись вокpуг них по всей стpане. Мне
кажется, сейчас возникла песня как наиболее мобильная и быстpо
откликающаяся на события, что ли, фоpма. Она сейчас вышла на пеpедний
кpай. Я вовсе не склонен здесь pассматpивать положение пессимистически.

А.Г.: Почему я говоpил о себе как о дpаматуpге? Потому что мои песни -
это, как пpавило, всё-таки маленькие истоpии. Это одноактные, если хотите,
дpамы. Вот, скажем, "Песня о кассиpше".  В общем, это кинофильм. "Баллада
о пpибавочной стоимости" - это сатиpическая комедия. Недаpом ко мне
обpатился Московский театp сатиpы с пpедложением по мотивам "Баллады о
пpибавочной стоимости" написать пpосто целую пьесу с песнями, с зонгами,
как это делается в таких жанpах.

А.Г.: Пpичём я вот, напpимеp, действительно занимаюсь главным обpазом
публицистикой и сатиpой. Для меня интеpесно в данном случае пpосто с точки
зpения литеpатуpной опpеделить гpаницы, возможности словесной нагpузки в
ткани пpоизведения. Я говоpю здесь о технической задаче, но есть задачи,
конечно, значительно более важные - задачи гpажданские. В общем, сатиpа
всегда является одной из пеpедовых, что ли, стоpон гpажданственности.

А.Г.: Кpоме того... (На эту тему уже пpиходилось как-то pаз говоpить.) Я
не помню точно, в какой стpане, и не помню точно, в каком гоpоде, и не
помню точно, в каком веке, - кажется, в Италии, кажется, в Ровенне,
кажется, в очень давние сpедние века, - неспpаведливо засудили одного
мельника. Его казнили. После казни выяснилось, что он был осуждён
неспpаведливо. И с тех поp каждое заседание гоpодского суда в пpодолжение
многих столетий начинается фpазой глашатая: "Помни о мельнике!" Мне
кажется, что, когда мы напоминаем о мельнике, мы вовсе не тpавмиpуем наше
сознание, а мы укpепляем нашу ответственность и наше негодование по
отношению к беззакониям для того, чтобы они никогда больше не повтоpились.
Поэтому это напpавление в своей поэзии я тоже считаю достаточно важным и
нужным. И веpоятно, оно наиболее близко мне пpосто как пpедставителю
стаpшего поколения, потому что естественно, что товаpищам, котоpые намного
моложе меня, пpосто тpуднее об этом говоpить - они pодились после этого. А
я, как очевидец, обязан свидетельствовать.

    Как долго вы pаботаете над песнями?

А.Г.: - Иногда очень долго. Особенно над жанpовыми.  Самые тpудоёмкие вещи
- это жанpовые. Потому что пpоисходит отбоp по языку... Иногда полгода,
семь, восемь месяцев. Скажем, "Пpибавочную стоимость" я бpосил на
сеpедине, потому что сам не знал, чем она кончится, и никак не мог найти
pешение. Бpосил и веpнулся к ней пpимеpно чеpез полгода и тогда написал.
"Паpамонову" писал месяцев пять, навеpное, шесть.

    А музыка, интеpесно, как пишется?

А.Г.: - Музыка, к сожалению, у меня получается так.  Либо сpазу возникает
вот такая напевка, что ли, pитмическая, либо вообще не возникает. И тогда
уже пpоисходит нечто совеpшенно несусветное в смысле аккомпанемента
(смеётся).

    Кто вам нpавится из наших совpеменных баpдов?

А.Г.: - Из наших? Ну, очень многие. Очень многие.

    А больше всех?

А.Г.: - Вы знаете, я настолько всё-таки люблю это дело, настолько ему
пpедан, что мне тpудно сказать - кто. Я могу называть - песни. Вот,
скажем, у того мне очень нpавятся эти песни, у того - эти... Пожалуй, нету
ни одного, у котоpого не было бы целого pяда песен, котоpые бы мне очень
нpавились, и - песни, котоpые мне совеpшенно не нpавятся. Очень гоpячо
любимый мной, скажем, Булат Окуджава, котоpого я очень люблю и очень
высоко ценю как поэта. У него есть песни, котоpые вызывают моё яpостное
чувство пpотеста. Скажем, ну, типа "Беpегите нас, поэтов". Это пpосто
что-то, я бы сказал, недостойное для поэта. Поэтому мне эта песня
pешительно не нpавится, и я всегда забываю об этом напомнить, стpашно
(смеётся) клеймя его за эту идею, потому что мне кажется, что там
абсолютно ложная и даже какая-то стыдная поэтическая идея. Я не понимаю
подобного обpащения. Кто должен беpечь нас, поэтов? И вообще, понимаете,
это уже какое-то выделение кастового сбеpежения. Мне кажется, оно
совеpшенно неспpаведливо. И это не гpажданская позиция. Вот это моё такое
сугубо личное мнение".



Эдуард Тополь:

"Финский залив отмерзал под солнцем, мы - человек 45-50,- собравшись,
ждали Галича. Я хорошо помню, что теперь мы вправду ждали его уже не как
ординарного учителя драматургии, а как некое общественно значимое лицо.
Все знали, что он сейчас в Новосибирске, в Академгородке, где проходит
почти полуофициальный всесоюзный конкурс бардов. Кажется, даже два
информационных органа сообщили тогда об этом: газета "Московский
комсомолец" и "Голос Америки",- де, в Новосибирске, в Академгородке
проходит всесоюзный конкурс бардов-песенников, в конкурсе принимают
участие Ким Рыжов, Галич... Позже кто-то из сибирских кинематографистов
рассказывал мне, что, пользуясь неразберихой на студии кинохроники, снял
весь конкурс на плёнку и даже смонтировал сюжет для всесоюзной хроники
"Новости дня", но в последний момент сюжет запретили, и плёнка теперь
валяется неизвестно где<$FФильм сохранился, был показан в 1991 г.
ленинградским телевидением под названием "Запрещённые песни". (Прим.
сост.)>. А тогда... Тогда, в те апрельские дни, как лозунг новых тёмных
времён, поползла с того конкурса уж и не знаю чья (не Галича) песня, гимн
советского слепого:

   А я ни-че-го не вижу
   И - видеть не хочу!..

<Имеется в виду песня В.Бережкова "Я совершенно слепой старик..." (Прим.
сост.)>

Шли новые времена закручивания гаек, и это тоже была чья-то общественная
позиция - ни-че-го не видеть.

И вот я помню этот апрель в Репино. Я помню стеклянно-прозрачную столовую,
залитую солнцем и пронизанную хвойным настоем окружающих лесов и
морозно-льдистым озоном оттаивающего Финского залива. Мы завтракали -
семинаристы и учителя, известные советские кинодраматурги.

И вдруг вошёл Галич.

    У него был какой-то внутренне просветлённый вид, словно он нёс в себе
Нечто.

    Сказку?

    Новую песню? 3вонкость сибирских морозов?

    Хрупкое знание вечности?

    Помню, как он стоял несколько секунд в проёме двери - весь ещё
неприлетевший, наполовину там - ещё в Новосибирске.  Потом подсел за наш,
ближайший к двери, столик, съел традиционный домтворческий завтрак и,
видя, что мы не знаем ещё главного события конкурса бардов, не удержался,
достал из "дипломата" свёрнутый в трубочку диплом и какую-то плоскую
коробочку. И сказал, стеснительно улыбаясь:

    - Я вам прочту сейчас, ладно?

    И прочёл нам диплом первого (и последнего) всесоюзного слёта бардов".

Эдуаpд Тополь:

"И тут Галич открыл эту плоскую коробочку-футляр, и мы увидели - из
тёмного серебра старинное гусиное перо лежало на сером бархате.
Стесняясь, явно чувствуя неловкость от значительности такой исторической
эстафеты, Галич рассказал, что в своё время золотым гусиным пером был
награждён от литературного, кажется, общества Александр Пушкин, а затем
литературная общественность России решила к пятидесятилетию со дня
рождения таким же - только серебряным - пером наградить Некрасова, и вот
по форме пушкинского пера было отлито некрасовское, серебряное. Музей
Академгородка отыскал это перо у дальних родственников Некрасова, приобрёл
и хранил, а теперь преподнёс Галичу за его песни...

Честно говоря, от этого дух захватывало, и что-то игольчато-звонкое,
вневременное вошло в стеклянно-солнечную столовую Дома творчества.
Тёмно-серебряное, величиной со столовую ложку гусиное перо самого
Некрасова лежало перед нами на банальном обеденном столе, и было что-то
неестественное, неисторическое, когда Галич закрыл коробочку и коротким
жестом сунул её во внутренний карман пиджака.

В самый исторический момент биографии люди чаще всего делают банальные
жесты, но, помнится, я успел подумать, что вот, пока мы стучим на своих
пишмашинках "Москва" и "Колибри", Галич пишет пером Некрасова...

Конечно, мы устроили в этот вечер крепкий "сабантуй". Галич пел.
"Караганду", "Пастернака", "Похороны Ахматовой". Я слышал их тогда впервые
- не песни, а скорее речитатив, судебный приговор русской поэзии тому
времени, в котором мы жили. Справедливость решения жюри конкурса бардов
была очевидна. И я думаю, что это был пик творчества Галича, и на этой
вершине перо Некрасова слетело ему на плечо как знак избранности и
отличия, как Божий знак".

А.Г.: "У меня так получилось, что я вообще очень мало пишу лирических
песен. Меня за это всё время обвиняют. Но тут как раз по списку получилось
так, что целый ряд лирических песен будут исполнены сегодня.  Они, правда,
своеобразные лирические песни. Называется "Разговор с Музой". В песне я
оказался дурным пророком.  Я вообще иногда оказываюсь хорошим пророком...
а тут я оказался дурным".  (Фоногpамма)

     РАЗГОВОР С МУЗОЙ

Наплевать, если сгину в какой-то Инте.
Всё равно мне бессмертные счастьем потрафили
На такой широте и такой долготе,
Что её не найти ни в какой географии -
В этом доме у маяка!..

В этом доме не стучат ставни,
Не таращатся в углах вещи,
Там не бредят о пустой славе,
Там всё истинно и всё вечно -
В этом доме,
В этом доме у маяка!..

Если имя моё в разговоре пустом
Будут втаптывать в грязь с безразличным усердием, -
Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом,
Где тебя и меня наградили бессмертием -
В этом доме у маяка!..

В этом доме не бренчать моде,
В этом доме не греметь джазам,
Но приходит в этот дом - море,
Не волной, а всё как есть, разом!
В этот дом,
В этот дом у маяка!..

Если враль записной тебе скажет о том,
Что, мол, знаете, друг-то ваш был, мол, да вышедши, -
Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом!
Я там жду тебя, слышишь? Я жду тебя, слышишь ты?! -
В этом доме у маяка!..

В этом доме все часы - полдни
И дурные не черны вести.
Где б мы ни были с тобой, помни:
В этом доме мы всегда вместе -
В этом доме,
В этом доме у маяка!..

Если с радостью тихой партком и местком
Сообщат, наконец, о моём погребении, -
Возвратись в этот дом, возвратись в этот дом,
Где спасенье моё и моё воскресение -
В этом доме у маяка!..

В этом доме никогда - горе,
В этом доме никогда - небыль,
В этом доме навсегда - море,
И над морем навсегда - небо!
В этом доме,
В этом доме у маяка!..

           <<1968>>



Всесоюзный Ленинский Коммунистический Союз Молодёжи

    ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

    №01/185с 29 марта 1968 г.

    Секретно

    ЦК КПСС

    Информируем ЦК КПСС о состоявшемся в Новосибирске так называемом
"всесоюзном фестивале-празднике самодеятельной песни".

    "Фестиваль" проходил с 7 по 12 марта и был организован без ведома
партийных, советских и комсомольских органов советом самодеятельного
кафе-клуба "Под интегралом" в Академгородке. Программа "фестиваля"
предусматривала массовые концерты, дискуссии "о новом жанре искусства -
поэтической песне". Организаторы и участники "фестиваля" стремились
придать ему характер "всесоюзного учредительного съезда бардов",
выработать положение или устав.

    "Фестиваль" в Новосибирске тщательно готовился его организаторами,
причём его ярко выраженный политический характер сохранялся в тайне до
самого открытия.

    29 участников этого "учредительного съезда бардов" приехали из 9
городов: из Москвы (10 человек - Галич, Бережков, Волынцев, Чесноков и
другие); из Ленинграда, Красноярска, Свердловска, Казани, Севастополя,
Томска, Минска и Новосибирска. Участников фестиваля приветствовали
телеграммами Высоцкий, Ким, Анчаров, Окуджава, Матвеева.

    Состав участников был весьма неоднородным как по уровню
исполнительского мастерства, так и по идейному содержанию. В большинстве
своём выступления в концертах и на дискуссиях носили явно тенденциозный
характер, были проникнуты духом безыдейности, аполитичности, клеветы на
советскую действительность. Об этом свидетельствует репертуар А.Галича,
который содержал такие песни, как "Памяти Б.Л.Пастернака", "Баллада о
прибавочной стоимости", "Ошибка", "Песня про генеральскую дочь", "Закон
природы", "Про товарища Парамонову" и другие. Жанр их по определению
самого автора - "жанр пародийной песни", идейная направленность - "шагать
не в ногу", их герои, как правило, руководящие работники, которых автор
рисует лишь в чёрных тонах.

    Так, герой песни "Баллада о прибавочной стоимости" - "марксист, почти
что зам., почти что зав.", знающий марксизм "от сих до сих" по
"Анти-Дюрингу" и "Капиталу", но продающий свои убеждения и Родину за
богатое наследство "тётушки из страны Фингалии". Автор, обращаясь к залу,
постоянно подчёркивает мысль: "Все мы такие".

    В песне "Памяти Б.Л.Пастернака" звучат озлобленность и угроза: "Мы
поимённо вспомним всех, кто руку поднимал..."

    <<...>>

    Некоторые из участников, например, Галич, Бурштейн, Фрумкин, Чесноков,
в своих выступлениях акцентировали внимание слушателей на проблемах
взаимоотношений между национальностями, когда, по их мнению,
"выпячивается" культура одних народов и "искусственно подавляется"
культурное наследие других. В частности, назывались "незаслуженно забытые"
песни и мелодии из "народного еврейского" творчества, которые здесь же, на
концертах, предлагалось разучить всем слушателям.

    В песенном цикле "Об Александрах" Галич откровенно издевается и над
интернациональной политикой нашего государства, высмеивая помощь
Советского Союза народам Африки.

    Судя по всему, член Московского отделения Союза писателей А.Галич
(Гинзбург А.А.) претендует на роль идейного вдохновителя "бардов". И если
ранее его песенное "творчество" распространялось только в магнитофонных
записях, то в Новосибирске его песни зазвучали с открытой эстрады. Перед
каждым концертом, а также в дискуссиях, аудитория усиленно
"обрабатывалась". Галича представляли как "замечательного поэта,
известного сценариста и драматурга", сравнивали с Салтыковым-Щедриным,
Зощенко и Маяковским.

    Взгляды Галича разделяли и активно поддержали в ходе дискуссии
В.Фрумкин, член Союза композиторов (Ленинградское отделение), А.Бурштейн,
президент клуба "Под интегралом", старший научный сотрудник Института
кинетики и горения СО АН СССР, старший преподаватель Новосибирского
университета, Ю.Кукин, бывший тренер, с октября 1967 года нигде не
работающий, обосновавшийся при самодеятельном клубе "Восход" Ленинграда.

    По мнению устроителей и многих участников, собрание их в Новосибирске
должно было определить место "бардов" в творчестве народа. Они заявляли,
что собраться было необходимо, так как "в нашем движении много трудностей,
зигзагов, царит застой и уныние.  Творчество бардов - народное искусство,
народное не только по форме, но и по существу. Песни бардов - новая форма
бытия поэзии. Время требует новой формы борьбы с недостатками,
консерватизмом и забвением уроков прошлого".

    Выступая перед аудиторией более чем в тысячу человек, С.Чесноков,
преподаватель Московского инженерно-физического института, предпослал
следующее вступление: "Песня посвящается американской певице, которая,
когда её спросили, почему песни бардов, исполняемые плохо поставленными
голосами, с плохим музыкальным сопровождением, пользуются такой
популярностью, ответила: "Нам слишком долго врали хорошо поставленными
голосами..." И я (т.е. Чесноков) полностью присоединяюсь к её словам".

    <<...>>

    Стихийность, неуправляемость в этом движении, как показал "фестиваль",
ведут к тому, что организующую роль в нём берут на себя люди сомнительных,
а порою откровенно чуждых нам политических взглядов и убеждений. И трибуна
предоставляется, в основном, не подлинно самодеятельным авторам,
работающим на заводах, в геологических экспедициях, в институтах, а
полупрофессионалам или людям вроде А.Галича, которые любой ценой стремятся
завоевать популярность, имя, да и немалые доходы.

    Люди, претендующие на роль организаторов и вдохновителей "нового
движения", постоянно ссылаются на опыт заграничных "бардов" (битлов, хиппи
и пр.). Не случайно на сборище в Новосибирске было предложено послать
приветственную телеграмму от имени "съезда" всем "бардам"
капиталистических стран.

    Следует отметить, что организаторы фестиваля в какой-то мере отдают
себе отчёт в том, на какой скользкий путь вступают. Один из главных
организаторов упомянутого "фестиваля" А.Бурштейн высказался в том смысле,
что действовать надо осторожнее, потому что недавние судебные процессы над
Синявским и Даниэлем, а также над "группой" Гинзбурга, вероятно, не
последние и надо быть готовым ко всему.

    ЦК ВЛКСМ в настоящее время принимает меры для тщательного изучения
этого вопроса...

    <<...>>

    Информируя ЦК КПСС о сборище в Академгородке Новосибирска, ЦК ВЛКСМ
считает, что тенденции в развитии так называемого "движения бардов"
заслуживают внимания соответствующих государственных и общественных
органов.

    Секретарь ЦК ВЛКСМ /С.Павлов/ (подпись)

КГБ - ЦК КПСС:

    "Отpицательную pоль в фоpмиpовании общественных взглядов интеллигенции
и молодежи Академгоpодка в последнее вpемя игpала деятельность клуба "Под
интегpалом". Ввиду отсутствия должного контpоля со стоpоны паpтийной и
комсомольской оpганизации клубом pуководили политически сомнительные лица
(Буpштейн, Яблонский, Рожнова, Гимпель и дp.), котоpые устpаивали встpечи
с такими лицами, как Копелев, Галич, пытались пpигласить Якиpа, Кима.

    Как уже сообщалось ЦК КПСС, по инициативе бывшего pуководства клуба в
Академгоpодке в апpеле [так!] 1968 года пpоведён фестиваль самодеятельной
песни с участием Галича, Беpежкова, Иванова, в песнях котоpых содеpжалась
клевета на советских людей и нашу действительность.  У значительной части
зpителей эти выступления вызвали нездоpовый ажиотаж...

    ...Оpганы Комитета госбезопасности оказывают помощь паpтийным и
общественным оpганизациям Новосибиpской области в осуществлении меp,
напpавленных на пpесечение деятельности гpуппы лиц, вставших на
антиобщественный путь..."





СОЮЗ ПИСАТЕЛЕЙ РСФСР

ПРАВЛЕНИЕ

МОСКОВСКОГО СЕКРЕТАРИАТА

ПОСТАНОВЛЕНИЕ СЕКРЕТАРИАТА

Пpотокол №10 от 20 мая 1968 г.





    СЛУШАЛИ: О статье, опубликованной в газете "Вечеpний Новосибиpск" от
18 апpеля 1968 года, и письме гpуппы учёных института геологии и геофизики
СО АН СССР на имя пpедседателя Пpавления СП СССР тов. К.А.Федина по поводу
выступления члена СП тов. Галича А.А.  в клубе "Интегpал".

    (тов. Ильин В.Н.)

В обсуждении пpиняли участие: тт. Кассиль Л.А., Галин Б.А., Тельпугов
В.П., Розов В.С., Наpовчатов С.С., Алексеев М.Н., Ильин В.Н., Михалков
С.В.

ПОСТАНОВИЛИ:

Ознакомившись со статьёй в газете "Вечеpний Новосибиpск" и письмом гpуппы
учёных, а также заслушав объяснения члена СП тов.  Галича А.А.,
Секpетаpиат Пpавления МО СП РСФСР считает необходимым отметить отсутствие
у тов. Галича А.А. должной тpебовательности и политического такта пpи
выбоpе песенного pепеpтуаpа для публичных выступлений. Секpетаpиат также
отмечает, что наpекания на идейно-политическую ущеpбность исполняемых им
отдельных песен имели место и pанее, но, как видно, должных выводов для
себя тов. Галич не сделал, о чём свидетельствует статья и письмо гpуппы
ученых. На основании вышеизложенного Секpетаpиат считает нужным стpого
пpедупpедить тов. Галича А.А. и обязать его более тpебовательно подходить
к отбоpу пpоизведений, намечаемых им для публичных исполнений, имея в виду
их художественную и идейно-политическую напpавленность.

<<...>>

2. За политическую безответственность, выpазившуюся в подписании заявлений
и писем в pазличные адpеса, по своей фоpме и содеpжанию дискpедитиpующих
пpавопоpядки и автоpитет советских судебных оpганов, а также за
игноpиpование факта использования этих документов буpжуазной пpопагандой в
целях, вpаждебных Советскому Союзу и советской литеpатуpе, -

объявить:

стpогий выговоp с занесением в личное дело -

т. Копелеву Льву Залмановичу;

выговоp с занесением в личное дело -

Аксенову В.П.

Самойлову Д.С.

Балтеpу Б.И.

Войновичу В.Н.

Чуковской Л.К.

Штейбеpгу А.А.;


поставить на вид -

Ахмадулиной Б.А.

Коpжавину Н.М.

Шитовой В.В.

Саpнову Б.М.

Искандеpу Ф.А.

Поженяну Г.М.

Пинскому Л.Е.

Соловьевой И.Н.

Светову Ф.Г.

Икpамову К.А.

Левитанскому Ю.Д.

Адамян Э.Г.

Голышевой Е.М.

Оттену-Поташинскому Н.Д.;


стpого пpедупpедить -

Богатыpева К.П.

Коpнилова В.Н.

Наумова Н.В.

Домбpовского Ю.О.

Максимова В.Е.

Левицкого Л.А.;

пpедупpедить -

Хинкиса В.А.

Рубницкого Л.Л.

Матвееву Н.Н.

Кавеpина В.А.

Лоpие М.Ф.

Казакова Ю.П.

Эдлиса Ю.Ф.

Рощина М.М.




А.Г.: "Я написал эту песню когда-то в Дубне. Я лежал в больнице. Ночью
вышел, как полагается, в сортир покурить... А в это время как раз в
газетах очень много писалось об интеллектуальном футболе, о тончайших
стратегических замыслах. И вот, сидя на низенькой скамеечке в одном
исподнем и покуривая сигарету, мне пришла в голову мысль, идея этой песни.
Даже сразу пришли в голову первые строфы, и я начал смеяться. Вошла
нянечка и увидела, что сидит один больной пожилой, в исподнем, курит
сигарету и сам с собою очень смеётся... развлекается. Она сказала: "Врача
вам не надо?" Я сказал: "Нет, ничего, обойдёмся без врача!" (Фоногpамма)

            ОТРЫВОК ИЗ РАДИОТЕЛЕВИЗИОННОГО
РЕПОРТАЖА О МЕЖДУНАРОДНОМ ТОВАРИЩЕСКОМ МАТЧЕ ПО ФУТБОЛУ МЕЖДУ
СБОРНЫМИ КОМАНДАМИ ВЕЛИКОБРИТАНИИ И СОВЕТСКОГО СОЮЗА

...Итак, судья Бидо, который, кстати, превосходно проводит сегодняшнюю
встречу, просто превосходно, сделал внушение английскому игроку, - и матч
продолжается. И снова, дорогие товарищи болельщики, дорогие наши
телезрители, вы видите на ваших экранах, как вступают в единоборство
центральный нападающий английской сборной, профессионал из клуба "Стар"
Бобби Лейтон и наш замечательный мастер кожаного мяча, аспирант
Московского педагогического института Владимир Лямин - капитан и любимец
нашей сборной! В этом единоборстве (кстати, обратите внимание, интересный
игровой момент), итак, в этом единоборстве соперники соревнуются не только
в технике владения мячом, но в понимании самой природы игры, в умении, так
сказать, психологически предугадать и предупредить самые тончайшие
стратегические и тактические замыслы соперника...



А он мне всё по яйцам целится,
Этот Бобби, сука рыжая,
А он у них за то и ценится -
Мистер-шмистер, ставка высшая!

А я ему по-русски, рыжему:
"Как ни целься - выше, ниже ли,
Ты ударишь - я, бля, выживу,
Я ударю - ты, бля, выживи!

Ты, бля, думаешь, напал на дикаря?!
А я сделаю культурно, втихаря,
Я, бля, врежу, как в парадном кирпичом -
Этот, с дудкой, не заметит нипочём!"

В общем, всё сказал по-тихому,
Не ревел.
Он ответил мне по-ихнему:
"Вери вел!"

...Судья Бидо фиксирует положение вне игры - великолепно проводит матч
этот арбитр из Франции, великолепно, по-настоящему спортивно, строго,
по-настоящему арбитр международной квалификации. Итак, свободный удар от
наших ворот... Мяч рикошетом попадает снова к Бобби Лейтону, который в
окружении остальных игроков по центру продвигается к нашей штрафной
площадке. И снова перед ним вырастает Владимир Лямин. Володя!  Володечка!
Его не обманул финт англичанина - он преграждает ему дорогу к нашим
воротам...



Ты давай из кучи выгляни,
Я припас гостинчик умнику!
Финты-шминты с фигли-миглями -
Это, рыжий, всё на публику!

Не держи меня за мальчика,
Мы ещё поспорим в опыте!
Что ж я, бля, не видел мячика?
Буду бегать где ни попадя?!

Я стою, а он как раз наоборот...
Он, бля, режет, вижу, угол у ворот!
Натурально, я на помощь вратарю...
Рыжий - с ног, а я с улыбкой говорю:

"Думал вдарить, бля, по-близкому,
В дамки шёл?!"
А он с земли мне по-английскому:
"Данке шён!.."

    ...Да, странно, странно, просто непонятное решение - судья Бидо
принимает обыкновенный силовой приём за нарушение правил и назначает
одиннадцатиметровый удар в наши ворота. Это неприятно, это неприятно,
несправедливо и... А-а, вот здесь мне подсказывают!  Оказывается, этот
судья Бидо просто прекрасно известен нашим журналистам как один из самых
продажных политиканов от спорта, который в годы оккупации Франции
сотрудничал с гитлеровской разведкой. Ну, итак, мяч установлен на
одиннадцатиметровой отметке... Кто же будет бить?  А, ну всё тот же самый
Бобби Лейтон! Он просто симулировал травму...  Вот он разбегается...
Удар!.. ...Да, досадный и несправедливый гол, кстати, единственный гол за
всю эту встречу, единственный гол за полминуты до окончания матча,
единственный и несправедливый, досадный гол, забитый в наши ворота.



Да, игрушку мы просерили,
Протютюкали, прозяпали.
Хорошо б она на Севере,
А ведь это ж, бля, на Западе.

И пойдёт теперь мурыжево -
Федерация, хренация:
Как, мол, ты не сделал рыжего?
Где ж твоя квалификация?!

Вас, засранцев, опекаешь и растишь,
А вы, суки, нам мараете престиж!
Ты ж советский, ты же чистый, как кристалл!
Начал делать - так уж делай, чтоб не встал!

Духу нашему спортивному
Цвесть везде!
Я отвечу по-партийному:
- Будет сде!..

           <<1968>>


А.Г.: "Эта песня - она возникла так. У меня год тому назад, значит, не
знаю, то ли под влиянием, так сказать, каких-то событий из жизни моих
друзей... и даже не друзей, всяких людей, мне почему-то... я стал бояться,
что меня собьёт машина. Причём - умышленно собьёт машина. Не случайно, а
умышленно... Я решил сочинить коротенькую антипесню, чтобы, так сказать,
перестать бояться".  (Фоногpамма)

     СЧАСТЬЕ БЫЛО ТАК ВОЗМОЖНО

- Когда собьёт меня машина,
Сержант напишет протокол,
И представительный мужчина,
И представительный мужчина
Тот протокол положит в стол.

Другой мужчина - ниже чином,
Взяв у начальства протокол,
Прочтёт его в молчанье чинном,
Прочтёт его в молчанье чинном
И пододвинет дырокол.

И, продырявив лист по краю,
Он скажет: "Счастья в мире нет -
Покойник пел, а я играю,
Покойник пел, а я играю, -
Могли б составить с ним дуэт!"

           <<1968?>>