Глава 2
                  "Началось всё дело с песенки..."





@FOTO Конец 50-х.


АГ: "Просто самая первая песня, написанная мною после того, как в течение
двух с половиной примерно лет у меня подряд запретили три пьесы. Одной из
них должен был открываться театр "Современник", с другой должен был
дебютировать режиссёр Хейфиц, а третья прошла раза два, потом была
разгромная статья в "Правде". Её сняли.  В общем, я понял, что так дело не
пойдёт и что драматургию по-настоящему я сделать не смогу. И это -
государственная институция, при которой можно, в основном, показывать
кукиш в кармане... И тогда я pешил просто вернуться к стихам, которые я
писал в детстве и в юности, потом на долгие годы перестал писать".
(Фоногpамма)



АГ: "Чтобы развлечь Юрия Павловича Германа, я... в купе скорого поезда
"Красная стрела" начал сочинять песню...  я писал её всю ночь... Это была
первая песня - "Леночка"..." (Из пеpедачи на pадио "Свобода" от 7 декабря
1974 года)



АГ: "<<...>> в 62-м году. Я ехал из Москвы в Ленинград, пижон, вполне
благополучный кинематографист, в мягкой "Стреле".  Причём, так как у меня
был блат в железнодорожной кассе, мне давали ещё так называемое 19-е
место, из-за чего меня все остальные пассажиры этого вагона принимали за
стукача, потому что 19-е место - это место КГБ. Это единственное
одноместное купе в мягком вагоне.  И вот, так как мне не спалось, я решил
сочинить какую-нибудь песню.  Причём, песен я не писал очень давно, а
стихов тем более, и как-то они ушли из моей жизни на долгие годы. И вот
я... стал сочинять песню под названием "Леночка". И сочинял я её, в общем,
всю ночь, но как-то я сочинил сразу, с ходу. То есть это заняло у меня
часов пять, не больше. И когда я сочинил, я вышел в коридор и так подумал:
"Э-э, батюшки! Несмотря на полную ерундовость этой песни, тут, кажется,
есть что-то такое, чем, пожалуй, стоит заниматься".  (Фоногpамма)



АГ: "Тут, кажется, можно рассказать значительно больше, чем всё то, что я
пытался сделать в разнообразных сочинениях другого рода". (Фоногpамма)



АГ: "Вот с этой песни, собственно, и начались все мои дальнейшие сложные
жизненные перипетии, которые меня и довели до сегодняшнего дня".
(Фоногpамма)



АГ: "Пути Господни неисповедимы, но не случайны. Не случайна была та
бессонная ночь в вагоне поезда Москва - Ленинград, когда я написал свою
первую песню "Леночка". Нет, я и до этого писал песни, но "Леночка" была
началом - не концом, как полагает Арбузов, - а началом моего истинного,
трудного и счастливого пути". ("Генеpальная pепетиция")



АГ: "...Насчёт того, что "сидит с моделью вымпела".  Ну, молодые уже
просто не помнят... количества этих фотографий в газетах, когда всякие
гости, значит, с Берега Слоновых Костей снимались с Никитой Сергеевичем,
держа в руках вымпел. И, в общем, была такая формула - примем высокого
гостя, в подарок ему вручим вымпел". (Фоногpамма)

     ЛЕНОЧКА

Апрельской ночью Леночка
Стояла на посту.
Красоточка-шатеночка
Стояла на посту.
Прекрасная и гордая,
Заметна за версту,
У выезда из города
Стояла на посту.

Судьба милиционерская -
Ругайся цельный день,
Хоть скромная, хоть дерзкая -
Ругайся цельный день.
Гулять бы ей с подругами
И нюхать бы сирень!
А надо - с шоферюгами
Ругаться цельный день.

Итак, стояла Леночка,
Милиции сержант,
Останкинская девочка -
Милиции сержант.
Иной снимает пеночки,
Любому свой талант,
А Леночка, а Леночка -
Милиции сержант!

Как вдруг она заметила:
Огни летят, огни,
В Москву из Шереметьева
Огни летят, огни.
Ревут сирены зычные,
Прохожий - ни-ни-ни!
На Лену заграничные
Огни летят, огни!

Даёт отмашку Леночка,
А ручка не дрожит,
Чуть-чуть дрожит коленочка,
А ручка не дрожит.
Машины, чай, не в шашечку,
Колеса - вжик да вжик!
Даёт она отмашечку,
А ручка не дрожит.

Как вдруг машина главная
Свой замедляет ход,
Хоть и была исправная,
Но замедляет ход.
Вокруг охрана стеночкой
Из КГБ, но вот
Машина рядом с Леночкой
Свой замедляет ход.

А в той машине - писаный
Красавец-эфиоп,
Глядит на Лену пристально
Красавец-эфиоп.
И, встав с подушки с кремовой,
Не промахнуться чтоб,
Бросает хризантему ей
Красавец-эфиоп!

А утром мчится нарочный
ЦК КПСС
В мотоциклетке марочной
ЦК КПСС.
Он машет Лене шляпою,
Спешит наперерез:
- Пожалте, Л. Потапова,
В ЦК КПСС!

А там, на Старой площади, -
Тот самый эфиоп.
Он принимает почести,
Тот самый эфиоп.
Он чинно благодарствует
И трёт ладонью лоб,
Поскольку званья царского
Тот самый эфиоп!

Уж свита водки выпила,
А он глядит на дверь.
Сидит с моделью вымпела
И всё глядит на дверь!
Все потчуют союзника,
А он сопит, как зверь...
Но тут раздалась музыка
И отворилась дверь!..

Вся в тюле и в панбархате
В зал Леночка вошла.
Все прямо так и ахнули,
Когда она вошла!
И сам красавец царственный,
Ахмет Али-Паша
Воскликнул:
               - Вот так здравствуйте! -
Когда она вошла.

И вскоре нашу Леночку
Узнал весь белый свет,
Останкинскую девочку
Узнал весь белый свет -
Когда, покончив с папою,
Стал шахом принц Ахмет,
Шахиню Л. Потапову
Узнал весь белый свет!

            <<1962>>





Эдуаpд Кандель, нейpохиpуpг:

    "Многие из Сашиных песен pождались на моих глазах.  Сейчас споpят,
какая из них была пеpвой. Мне Саша pассказывал, что самую пеpвую песню он
написал в Болшеве, в Доме твоpчества pаботников кино. "А за гоpодом
забоpы, за забоpами вожди..." В свой машинописный сбоpник "Книга песен"
Саша её не включил. Однако в книге "Поколение обpечённых", котоpая вышла
за pубежом... эта песня есть.

    По-видимому, втоpой песней была шуточная, но весьма невесёлая песня "У
лошади была гpудная жаба...", написанная вместе со Шпаликовым. Эту песню
Галич включил в сбоpник".





А.Г.: "Мы жили в Болшеве, мы сочиняли там с моим приятелем [Г.Шпаликов]. Я
сидел тогда ещё за роялем, а не за гитарой. И мы сочинили такую вот песню,
последний куплет которой мы никогда не пели..." (Фоногpамма)

         ЗА СЕМЬЮ ЗАБОРАМИ

           Совместно с Г.Шпаликовым


Мы поехали за гурод,
А за городом дожди,
А за городом заборы,
За заборами - вожди.

Там трава несмятая,
Дышится легко,
Там конфеты мятные
"Птичье молоко".



За семью заборами,
За семью запорами,
Там конфеты мятные
"Птичье молоко"!



Там и фауна, и флора,
Там и галки, и грачи,
Там глядят из-за забора
На прохожих стукачи.



Ходят вдоль да около,
Кверху воротник...
А сталинские соколы
Кушают шашлык!



За семью заборами,
За семью запорами
Сталинские соколы
Кушают шашлык!



А ночами, а ночами
Для ответственных людей,
Для высокого начальства
Крутят фильмы про блядей!



И, сопя, уставится
На экран мурло:
Очень ему нравится
Мэрилин Монро!

За семью заборами,
За семью запорами
Очень ему нравится
Мэрилин Монро!

Мы устали с непривычки,
Мы сказали:
- Боже мой! -
Добрели до электрички
И поехали домой.

А в пути по радио
Целый час подряд
Нам про демократию
Делали доклад.

А за семью заборами,
За семью запорами,
Там доклад не слушают -
Там шашлык едят!

          <<1961?>>

     СЛАВА ГЕРОЯМ

         Совместно с Г.Шпаликовым


У лошади была грудная жаба,
Но лошадь, как известно, не овца,
И лошадь на парады выезжала,
И маршалу про жабу ни словца!

А маршал, бедный, мучился от рака,
Но тоже на парады выезжал,
Он мучился от рака, но, однако,
Он лошади об этом не сказал!

Нам этот факт Великая Эпоха
Воспеть велела в песнях и стихах,
Хоть лошадь та давным-давно издохла,
А маршала сгноили в Соловках!

                 <<1961?>>



А.Г.: "...Поначалу мне больше всего хотелось - и это было естественно, - я
занимался жанром, потому что я понял, что, так сказать, жанр - это то, что
ещё как-то мало трогали все остальные шансонье в песнях. Поэтому следующая
песня была написана "Физики". Называется "Песня о малярах, истопнике и
теории относительности". (Фоногpамма)

 ПРО МАЛЯРОВ,ИСТОПНИКА И ТЕОРИЮ ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

...Чуйствуем с напарником: ну и ну!
Ноги прямо ватные, всё в дыму.
Чуйствуем - нуждаемся в отдыхе,
Чтой-то нехорошее в воздухе.

Взяли "Жигулёвского" и "Дубняка",
Третьим пригласили истопника,
Приняли, добавили ещё раза, -
Тут нам истопник и открыл глаза

На ужасную историю
Про Москву и про Париж,
Как наши физики проспорили
Ихним физикам пари,
Ихним физикам пари!

Всё теперь на шарике вкось и вскочь,
Шиворот-навыворот, набекрень,
И что мы с вами думаем день - ночь!
А что мы с вами думаем ночь - день!

И рубают финики лопари,
А в Сахаре снегу - невпроворот!
Это гады-физики на пари
Раскрутили шарик наоборот.

И там, где полюс был - там тропики,
А где Нью-Йорк - Нахичевань,
А что мы люди, а не бобики,
Им на это начихать,
Им на это начихать!

Рассказал нам всё это истопник,
Вижу - мой напарник ну прямо сник!
Раз такое дело - гори огнём! -
Больше мы малярничать не пойдём!

Взяли в поликлинике бюллетень,
Нам башку работою не морочь!
И что ж тут за работа, если ночью - день,
А потом обратно не день, а ночь?!

И при всёй квалификации
Тут возможен перекос:
Это всё ж таки радиация,
А не просто купорос,
А не просто купорос!

Пятую неделю я хожу больной,
Пятую неделю я не сплю с женой.
Тоже и напарник мой плачется:
Дескать, он отравленный начисто.

И лечусь "Столичною" лично я,
Чтобы мне с ума не стронуться:
Истопник сказал, что "Столичная"
Очень хороша от стронция!

И то я верю, а то не верится,
Что минует та беда...
А шарик вертится и вертится,
И всё время - не туда,
И всё время - не туда!

                 <<1962>>





А.Г.: "...У меня был двоюpодный бpат. Он был мне ближе pодных, он меня
воспитывал. Ему я обязан тем, что выучился читать, чем-то интеpесоваться в
жизни... Он 24 года отбыл там, о нём я не забывал никогда и бесконечно
стpадал за него. Когда я пишу в "Облаках", что "недаpом я 20 лет...", я
пишу от имени Виктоpа, котоpый был для меня больше, чем близким
человеком". (Интеpвью "Песня, жизнь, боpьба", Посев, № 8, 1974 г.)

     ОБЛАКА

Облака плывут, облака,
Не спеша плывут, как в кино.
А я цыплёнка ем табака,
Я коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,
Не спеша плывут облака...
Им тепло небось, облакам,
А я продрог насквозь, на века!

Я подковой вмёрз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял!
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах - снега наст!
До сих пор в ушах - шмона гам!..
Эй, подайте ж мне ананас
И коньячку ещё двести грамм!

Облака плывут, облака,
В милый край плывут, в Колыму,
И не нужен им адвокат,
Им амнистия - ни к чему.

Я и сам живу - первый сорт!
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!

Облака плывут на восход,
Им ни пенсии, ни хлопот...
А мне четвёртого - перевод,
И двадцать третьего - перевод.

И по этим дням, как и я,
Полстраны сидит в кабаках!
И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака.

И нашей памятью в те края
Облака плывут, облака...

           <<1962>>



А.Г.: "Тонечка" - простая жанровая песня, жестокий романс из цикла "О чём
поют в Останкино". И песне этой повезло, как некоторым моим песням. Они
довольно быстро потеряли авторство, они стали распеваться, и никто не
говорил, кто эту песню сочинил. И когда на одном из моих домашних
концертов в первый раз люди попросили меня: "Спойте "Аджубеечку", - я
сказал: "Помилуй Бог, я вроде такой песни не писал". - "Ну как же, это
ваша песня, вон, там: "Она вещи собрала..."?" Я говорю: "Да, но песня
называется "Тонечка". Они сказали:  "Нет! Песня называется "Аджубеечка", и
вы уж с нами не спорьте. Это уже стало таким широко распространённым
названием этой песни". И вот так связалась биография Алексея Аджубея с
биографией героя этой песни, хотя, повторяю, когда я писал её, я о нём не
думал.  И я ничуть не полагал, что в чём-то они похожи. А вот в сознании
людей они связались. Вот эта песня "Тонечка". "Аджубеечка".  (Из пеpедачи
на радио "Свобода" от 1 февpаля 1977 года)

     ГОРОДСКОЙ РОМАНС

...Она вещи собрала, сказала тоненько:
"А что ты Тоньку полюбил, так Бог с ней,с Тонькою!
Тебя ж не Тонька завлекла губами мокрыми,
А что у папи у её топтун под окнами.
А что у папи у её дача в Павшине,
А что у папи холуи с секретаршами,
А что у папи у её пайки цековские
И по праздникам кино с Целиковскою!
А что Тонька-то твоя сильно страшная -
Ты не слушай меня, я вчерашняя!
И с доскою будешь спать со стиральною
За машину за его персональную...

Вот чего ты захотел, и знаешь сам,
Знаешь сам, да стесняешься,
Про любовь твердишь, про доверие,
Про высокие про материи...
А в глазах-то у тебя дача в Павшине,
Холуи да топтуны с секретаршами,
И как вы смотрите кино всей семейкою,
И как счастье на губах - карамелькою!.."

Я живу теперь в дому - чаша полная,
Даже брюки у меня - и те на "молнии",
А вино у нас в дому - как из кладезя,
А сортир у нас в дому - восемь на десять...
А папаша приезжает сам к полуночи,
Топтуны да холуи тут все по струночке!
Я папаше подношу двести граммчиков,
Сообщаю анекдот про абрамчиков!

А как спать ложусь в кровать с дурой с Тонькою,
Вспоминаю той, другой, голос тоненький.
Ух, характер у неё - прямо бешеный,
Я звоню ей, а она трубку вешает...

Отвези ж ты меня, шеф, в Останкино,
В Останкино, где "Титан" кино,
Там работает она билетёршею,
На дверях стоит вся замёрзшая.

Вся замёрзшая, вся продрогшая,
Но любовь свою превозмогшая!
Вся иззябшая, вся простывшая,
Но не предавшая и не простившая!

                  <<1962>>



А.Г.: "В шестьдесят втором году я с группой кинематографистов вылетал на
пленум Союза кинематографистов Грузии <<...>> И вот в самолёте, когда мы
уже вылетели, я открыл последний номер газеты и прочёл о том, что Никита
Сергеевич Хрущёв устроил для своего дорогого гостя, великого
революционера, представителя "Острова свободы", Фиделя Кастро...
правительственную охоту<$FВизит Ф.Кастpо с охотой состоялся не в 1962, а в
1964 году. Абеppация памяти?  "Пpавда", 13 янваpя 1964 года:  "Во вpемя
визита в Советский Союз в 1963 г. Пеpвого секpетаpя Национального
pуководства Единой паpтии социалистической pеволюции, Пpемьеp-министpа
Революционного пpавительства Республики Куба товаpища Фиделя Кастpо Рус
Пеpвый секpетаpь ЦК КПСС, Пpедседатель Совета Министpов СССР товаpищ
Н.С.Хpущёв пpигласил товаpища Фиделя Кастpо вновь посетить Советский Союз
в зимнее вpемя для того, чтобы обменяться мнениями по интеpесующим обе
стоpоны вопpосам, а также отдохнуть, познакомиться с зимней пpиpодой и
поохотиться в покpытых снегом лесах Советского Союза.  <<...>> Товаpищ
Фидель Кастpо с удовлетвоpением пpинял пpиглашение товаpища Хpущёва и 12
янваpя с.г. вылетел в СССР вместе с товаpищем Н.В.Подгоpным и членами
советской делегации, котоpая пpинимала участие в пpаздновании пятой
годовщины кубинской pеволюции".> с егерями, с доезжачими, с кабанами,
которых загоняли эти егеря, - и они, уже обессиленные, стояли на
подгибающихся ногах, а высокое начальство стреляло в них в упор, - с
большой водкой, икрой и так далее. Маленькая деталь: охота эта была
устроена на месте братских могил под Нарвою, где в тысяча девятьсот сорок
третьем году ко дню рождения Гения всех времён и народов товарища Сталина
было устроено контрнаступление, кончившееся неудачей, потому что оно
подготовлено не было, оно было такое парадное контрнаступление. И вот на
этих местах лежали тысячи тысяч наших с вами братьев, наших друзей. И на
этих местах, вот там, где они лежали, на месте этих братских могил гуляла
правительственная охота.

А.Г.: Я помню, что, когда я прочёл это сообщение, меня буквально залило
жаром, потому что я знал историю этого знаменитого контрнаступления, и
вот... эта трагичная, отвратительная история.  И тут же в самолёте я начал
писать эту песню, и, когда мы приехали в Тбилиси, я не пошёл на какую-то
там очередную торжественную встречу, а, запершись у себя в номере
гостиницы, написал её целиком. Потом я попросил достать мне гитару и
положил её на музыку". (Из пеpедачи на pадио "Свобода" от 12 октября 1974
года)

     ОШИБКА

- Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Мы были - и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно,
Попарно, попарно,
Так и лежим, как шагали, попарно,
И общий привет!

- И не тревожит ни враг, ни побудка,
Побудка, побудка,
И не тревожит ни враг, ни побудка
Помёрзших ребят.
Только однажды мы слышим, как будто,
Как будто, как будто,
Только однажды мы слышим, как будто
Вновь трубы трубят.

- Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь - не вода!
Если зовёт своих мёртвых Россия,
Россия, Россия,
Если зовёт своих мёртвых Россия,
Так значит - беда!

- Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В нашивках, в нашивках,
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В снежном дыму.
Смотрим и видим, что вышла ошибка,
Ошибка, ошибка,
Смотрим и видим, что вышла ошибка
И мы - ни к чему!

- Где полегла в сорок третьем пехота,
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!

                 <<1962?>>



А.Г.: "Ещё из этого же цикла "Песни о пенсионерах", песня о другом
человеке, тоже имевшем отношение к лагерям". (Фоногpамма концерта 1975 г.)

     ЗАКЛИНАНИЕ

         В. Фриду и Ю. Дунскому

Помилуй мя, Господи, помилуй мя!

Получил персональную пенсию,
Заглянул на часок в "Поплавок",
Там ракушками пахнет и плесенью,
И в разводах мочи потолок.

И шашлык отрыгается свечкою,
И сулгуни воняет треской...
И сидеть ему лучше б над речкою,
Чем над этой пучиной морской.

Ой, ты море, море, море, море Чёрное,
Ты какое-то верчёное-кручёное!
Ты ведёшь себя не по правилам,
То ты Каином, а то ты Авелем!

Помилуй мя, Господи, помилуй мя!

И по пляжу, где б под вечер
по двое,
Брёл один он, задумчив и хмур.
Это Чёрное, вздорное, подлое,
Позволяет себе чересчур!

Волны катятся, чёртовы бестии,
Не желают режим понимать!
Если б не был он нынче на пенсии,
Показал бы им кузькину мать!

Ой, ты море, море, море, море Чёрное,
Не подследственное жаль, не заключённое!
На Инту б тебя свёл за дело я,
Ты б из чёрного стало белое!

Помилуй мя, Господи, помилуй мя!

И в гостинице странную, страшную,
Намечтал он спросонья мечту -
Будто Чёрное море под стражею
По этапу пригнали в Инту.

И блаженней блаженного во Христе,
Раскурив сигаретку "Маяк",
Он глядит, как ребятушки-вохровцы
Загоняют стихию в барак!

Ой, ты море, море, море, море Чёрное,
Ты теперь мне по закону поручённое!
А мы обучены, бля, этой химии -
Обращению со стихиями!

Помилуй мя, Господи, помилуй мя!

И лежал он с блаженной улыбкою,
Даже скулы улыбка свела...
Но, должно быть, последней уликою
Та улыбка для смерти была.

И не встал он ни утром, ни к вечеру,
Коридорный сходил за врачом,
Коридорная Божию свечечку
Над счастливым зажгла палачом...

И шумело море, море, море Чёрное,
Море вольное, никем не приручённое,
И вело себя не по правилам -
И было Каином, и было Авелем!

Помилуй мя, Господи, в последний раз!

                 <<1963?>>



А.Г.: "...Должен сказать, что когда я прочёл удивительную, прекрасную
повесть Георгия Владимова "Верный Руслан", я подумал, что ведь, собственно
говоря, вот эту песню - "Больничная цыганочка" - можно было бы назвать
"Верным Русланом".  Это история о людях с совершенно искалеченной,
парадоксальной психологией, которая возможна только в тех парадоксальных,
невероятных условиях, в которых существуют наши люди". (Из пеpедачи радио
"Свобода" от 7 сентябpя 1975 года)

     БОЛЬНИЧНАЯ ЦЫГАНОЧКА

А начальник всё спьяну о Сталине,
Всё хватает баранку рукой...
А потом нас, конечно, доставили
Санитары в приёмный покой.

Сняли брюки с меня и кожаночку,
Всё моё покидали в мешок
И прислали Марусю-хожалочку,
Чтоб дала мне живой порошок.

А я твердил, что я здоров,
А если ж печки-лавочки,
То в этом лучшем из миров
Мне всё давно до лампочки,
Мне всё равно, мне всё давно
До лампочки!

Вот лежу я на койке, как чайничек,
Злая смерть надо мною кружит,
А начальничек мой, а начальничек, -
Он в отдельной палате лежит!
Ему нянечка шторку повесила,
Создают персональный уют!
Водят к гаду еврея-профессора,
Передачи из дома дают.

А там икра, а там вино,
И сыр, и печки-лавочки!
А мне - больничное говно,
Хоть это и до лампочки!
Хоть всё равно мне всё давно
До лампочки!

Я с обеда для сестрина мальчика
Граммов сто отолью киселю:
У меня ж ни кола, ни калачика -
Я с начальством харчи не делю!

Я возил его, падлу, на "Чаечке",
И к Маргошке возил, и в Фили...
Ой вы добрые люди, начальнички,
Соль и слава родимой земли!

Не то он зав, не то он зам,
Не то он печки-лавочки!
А что мне зам?! Я сам с усам,
И мне чины до лампочки!
Мне все чины - до ветчины,
До лампочки!

Надеваю я утром пижамочку,
Выхожу покурить в туалет
И встречаю Марусю-хожалочку:
- Сколько зим, - говорю, - сколько
лет!
Доложи, - говорю, - обстановочку!
А она отвечает не в такт:
- Твой начальничек дал упаковочку -
У него получился инфаркт!

Во всех больничных корпусах
И шум, и печки-лавочки...
А я стою - темно в глазах,
И как-то всё до лампочки!
И как-то вдруг мне всё вокруг
До лампочки...

Да, конечно, гражданка - гражданочкой,
Но когда воевали, братва,
Мы ж с ним вместе под этой кожаночкой
Ночевали не раз и не два.
И тянули спиртягу из чайника,
Под обстрел загорали в пути...
Нет, ребята, такого начальника
Мне, наверно, уже не найти!

Не слёзы это, а капель...
И всё, и печки-лавочки!
И мне теперь, мне всё теперь
Фактически до лампочки...
Мне всё теперь, мне всё теперь
До лампочки!

                 <<1963?>>



А.Г.: "В общем, вот сочинивши эти песни, - вероятно, ещё что-то там
попутано, но я уже не помню. Может, я их, в основном, уже и выбросил. Вот
я добрался до этой песни, которая...  Открытие - это слишком высокое
слово, но... Если все те прошлые песни - они, в общем, песни, а тут было
некоторое всё-таки, как мне показалось, изобретение". (Фоногpамма).



А.Г.: "Странно складывалась моя поэтическая судьба. Странно и, в общем,
счастливо. Несмотря на то, что ни одной строчки моих стихов не было
напечатано там, в Советском Союзе, песни мои, некоторые из них во всяком
случае, быстро становились безымянными, теряли авторство и расходились по
стране. Вот сейчас я вам спою одну из таких песен.  Авторское название
"Красный треугольник", а в народе песня называлась просто "Товарищ
Парамонова"". (Фоногpамма концерта в Израиле, ноябpь 1975 г.)



А.Г.: "Жанровая песня из цикла "Разноцветные песни".  Разноцветность тут
заключается в том, что героиня активно меняет цвета".  (Фоногpамма)

     КРАСНЫЙ ТРЕУГОЛЬНИК

Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с Нинулькою гулял с тёти Пашиной,
И в "Пекин" её водил, и в Сокольники.

Поясок ей подарил поролоновый
И в палату с ней ходил в Грановитую.
А жена моя, товарищ Парамонова,
В это время находилась за границею.

А вернулась, ей привет - анонимочка:
Фотоснимок, а на нём - я да Ниночка!..
Просыпаюсь утром - нет моей кисочки,
Ни вещичек её нет, ни записочки!

Нет как нет,
Ну, прямо - нет как нет!

Я к ней в ВЦСПС, в ноги падаю,
Говорю, что всё во мне переломано.
Не серчай, что я гулял с этой падлою,
Ты прости меня, товарищ Парамонова!

А она как закричит, вся стала чёрная:
- Я на слёзы на твои - ноль внимания!
И ты мне лазаря не пой, я учёная,
Ты людям все расскажи на собрании!

И кричит она, дрожит, голос слабенький...
А холуи уж тут как тут, каплют капельки:
И Тамарка Шестопал, и Ванька Дёрганов,
И ещё тот референт, что из органов,

Тут как тут,
Ну, прямо - тут как тут!

В общем, ладно, прихожу на собрание.
А дело было, как сейчас помню, первого.
Я, конечно, бюллетень взял заранее
И бумажку из диспансера нервного.

А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,
А как увидела меня - вся стала красная.

У них первый был вопрос - "Свободу Африке!",
А потом уж про меня - в части "разное".

Ну, как про Гану - все в буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с дньгами,
А как вызвали меня, я свял от робости,
А из зала мне кричат: "Давай подробности!"

Все, как есть,
Ну, прямо - все, как есть!

Ой, ну что ж тут говорить,что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький.
Да, я с племянницей гулял с тёти Пашиной,
И в "Пекин" её водил, и в Сокольники.

И в моральном, говорю, моём облике
Есть растленное влияние Запада.
Но живём ведь, говорю, не на облаке,
Это ж только, говорю, соль без запаха!

И на жалость я их брал, и испытывал,
И бумажку, что я псих, им зачитывал.
Ну, поздравили меня с воскресением:
Залепили строгача с занесением!

Ой, ой, ой,
Ну, прямо - ой, ой, ой...

Взял я тут цветов букет покрасивее,
Стал к подъезду номер семь, для начальников.
А Парамонова, как вышла - стала синяя,
Села в "Волгу" без меня и отчалила!

И тогда прямым путём в раздевалку я
И тёте Паше говорю: мол, буду вечером.

А она мне говорит: "С аморалкою
Нам, товарищ дорогой, делать нечего.

- И племянница моя, Нина Саввовна,
Она думает как раз то же самое,
Она всю свою морковь нынче продала
И домой по месту жительства отбыла".

- Вот те на,
Ну, прямо - вот те на!

- Я иду тогда в райком, шлю записочку:
Мол, прошу принять по личному делу я.
А у Грошевой как раз моя кисочка,
Как увидела меня - вся стала белая!

- И сидим мы у стола с нею рядышком,
И с улыбкой говорит товарищ Грошева:
- Схлопотал он строгача - ну и ладушки,
Помиритесь вы теперь по-хорошему!

- И пошли мы с ней вдвоём, как по облаку,
И пришли мы с ней в "Пекин" рука об руку,
Она выпила дюрсо, а я перцовую
За советскую семью образцовую!

- Вот и всё!

           <<1962?>>

     ПЕСНЯ
О ПРЕКРАСНОЙ ДАМЕ

                     Ангелине

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...

Не считайте себя виноватыми,
Не ищите себе наказанья,
Не смотрите на нас вороватыми,
Перепуганными глазами.
Будто призваны вы, будто позваны,
Нашу муку терпеньем мелете...
Ничего, что родились поздно вы, -
Вы всё знаете, всё умеете!

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена....

Никаких вы не знали фортелей,
Вы не плыли бутырскими окнами,
У проклятых ворот в Лефортове
Вы не зябли ночами мокрыми.
Но ветрами подует грозными -
Босиком вы беду измерите!
Ничего, что родились поздно вы, -
Вы всё знаете, всё умеете!

Как мне странно, что ты жена,
Как мне странно, что ты жива!
А я-то думал, что просто
Ты мной воображена...

Не дарило нас время сладостью,
Раздавало горстями горькость,
Но великою вашей слабостью
Вы не жизнь нам спасли, а гордость!
Вам сторицей не будет воздано,
И пройдём мы по веку розно.
Ничего, что родились поздно вы, -
Воевать никогда не поздно!

Как мне страшно, что ты жена!
Как мне страшно, что ты жива!
Воркутинскою долгой ночью
Ты была воображена...

           <<1963?>>

  КОМАНДИРОВОЧНАЯ ПАСТОРАЛЬ

То ли шлюха ты, то ли странница,
Вроде хочется, только колется,
Что-то сбудется, что-то станется,
Чем душа твоя успокоится?
А то и станется, что подкинется,
Будут волосы все распатланы.
Общежитие да гостиница -
Вот дворцы твои Клеопатровы.

Сядь, не бойся, выпьем водочки,
Чай, живая, не покойница!
Коньячок? Четыре звёздочки?
Коньячок - он тоже колется...

Гитарист пошёл тренди-брендями,
Саксофон хрипит, как удавленный,
Всё, что думалось, стало бреднями,
Обманул Христос новоявленный!
Спой, гитара, нам про страдания,
Про глаза нам спой и про пальцы,
Будто есть страна Пасторалия,
Будто мы с тобой пасторальцы.

Под столом нарежем сальца,
И плевать на всех на тутошних.
Балычок? Прости, кусается...
Никаких не хватит суточных.

Расскажи ж ты мне, белка белая,
Чем ты, глупая, озабочена,
Что ты делала, где ты бегала?
Отчего в глазах червоточина?
Туфли-лодочки на полу-то чьи?
Чья на креслице юбка чёрная?
Наш роман с тобой до полуночи:
Курва здешняя коридорная!

Влипнешь в данной ситуации,
И пыли потом, как конница.
Мне - к семи, тебе - к двенадцати,
Очень рад был познакомиться!

До свидания, до свидания,
Будьте счастливы и так далее...
А хотелось нам, чтоб страдания,
А хотелось, чтоб Пасторалия!
Но, видно, здорово мы усталые,
От анкет у нас в кляксах пальцы!
Мы живём в стране Постоялии -
Называемся - постояльцы...

           <<1963?>>



     ФАРС-ГИНЬОЛЬ

...Все засранцы, все нахлебники -
Жрут и пьют, и воду месят,
На одни, считай, учебники
Чуть не рупь уходит в месяц!
Люська-дура заневестила,
Никакого с нею слада!
А у папеньки-то шестеро,
Обо всех подумать надо -

- Надо и того купить, и сего купить,
А на копеечки-то вовсе воду пить,
А сырку к чайку или ливерной -
Тут двугривенный, там двугривенный,
А где ж их взять?!

- Люське-дурочке всё хаханьки,
Всё малина ей, калина,
А Никитушка-то махонький
Чуть не на крик от колита!
Подтянул папаня помочи,
И, с улыбкой незавидной,
Попросил папаня помощи
В кассе помощи взаимной.

- Чтоб и того купить, и сего купить,
А на копеечки-то вовсе воду пить,
А сырку к чайку или ливерной -
Тут двугривенный, там двугривенный,
А где ж их взять?!

- Попросил папаня слёзно и
Ждёт решенья, нет покоя...
Совещанье шло серьёзное,
И решение такое:
Подмогнула б тебе касса, но
Кажный рупь - догнать Америку!
Посему тебе отказано,
Но сочувствуем, поелику

- Надо ж и того купить, и сего купить,
А на копеечки-то вовсе воду пить,
А сырку к чайку или ливерной -
Тут двугривенный, там двугривенный,
А где ж их взять?!

- Вот он запил, как залеченный,
Два раза бил морду Люське,
А в субботу поздно вечером
Он повесился на люстре...

- Ой, не надо "скорой помощи"!
Нам бы медленную помощь! -
"Скорый" врач обрезал помочи
И сказал, что помер в полночь...
Помер смертью незаметною,
Огорчения не вызвал,
Лишь записочку предсмертную
Положил на телевизор -

- Что, мол, хотел он и того купить,
                                                и сего купить,
А на копеечки-то вовсе воду пить!
А сырку к чайку или ливерной -
Тут двугривенный, там двугривенный,
А где ж их взять?!

                 <<1963?>>



А.Г.: "Ну вот ещё одна песня, которая принадлежит к этому же циклу
"Разноцветных песен", потому что, как вы видели, Парамонова всё время
меняла цвета. А песня совсем другого характера, хотя называется она
"Весёлый разговор". (Фоногpамма концерта в Израиле, ноябpь 1975 г.)

     ВЕСЁЛЫЙ РАЗГОВОР

А ей мама ну во всём потакала,
Красной Шапочкой звала, пташкой вольной,
Ей какава по утрам два стакана,
А сама чайку попьёт - и довольно.

А как маму схоронили в июле,
В доме денег - ни гроша, ни бумаги,

- Но нашлись на свете добрые люди:
Обучили на кассиршу в продмаге.

- И сидит она в этой кассе,
Как на месте публичной казни.

- А касса щёлкает, касса щёлкает,
Скушал Шапочку Серый Волк!
И трясёт она чёрной чёлкою,
А касса щёлк, щёлк, щёлк...

- Ах, весёлый разговор!

- Начал Званцев ей, завмаг, делать пассы:
"Интересно бы узнать, что за птица?"
А она ему в ответ из-за кассы:
Дожидаю, мол, прекрасного принца.

- Всех отшила, одного не отшила,
Называла его милым Алёшей,
Был он техником по счётным машинам,
Хоть и лысый, и еврей, но хороший.

- А тут как раз война, а он в запасе...
Прокричала ночь - и снова в кассе.

- А касса щёлкает, касса щёлкает,
А под Щёлковом - в щепки полк!
И трясёт она пегою чёлкою,
А касса щёлк, щёлк, щёлк...

- Ах, весёлый разговор!

- Как случилось - ей вчера ж было двадцать,
А уж доченьке девятый годочек,
И опять к ней подъезжать начал Званцев,
А она про то и слушать не хочет.

Ну и стукнул он, со зла, не иначе,
Сам не рад, да не пойдёшь на попятный:

Обнаружили её в недостаче,
Привлекли её по сто тридцать пятой.

А на этап пошла по указу.
А там амнистия - и снова в кассу.

А касса щёлкает, касса щёлкает,
Засекается ваш крючок!
И трясёт она рыжей чёлкою,
А касса щёлк, щёлк, щёлк...

Ах, весёлый разговор!

Уж любила она дочку, растила,
Оглянуться не успела - той двадцать!
Ой, зачем она в продмаг зачастила,
Ой, зачем ей улыбается Званцев?!

А как свадебку сыграли в июле,
Было шумно на Песчаной на нашей.
Говорят в парадных добрые люди,
Что зовёт её, мол, Званцев "мамашей".

И сидит она в своей кассе,
А у ней внучок в первом классе.

А касса щёлкает, касса щёлкает,
Не копеечкам - жизни счёт!
И трясёт она белой чёлкою,
А касса: щёлк, щёлк, щёлк...

- Ах, веселый разговор!

                 <<1963?>>



А.Г.: "Если вас не очень утомит, я вам спою пародийную песню из
пародийного цикла. Она довольно длинная, вам придётся потерпеть.  Значит,
песня - но она пародийная, - она, естественно, поётся от лица идиота. Так
сказать, в данном случае идиотом выступает автор". (Фоногpамма концеpта на
фестивале в Новосибирске, 9 маpта 1968 г.)

А.Г.: "Несколько слов об этой песне, поскольку мы сегодня, естественно, не
столько занимаемся исполнительством, сколько анализиpуем и споpим. Вот
потому, веpоятно, о том, как она возникла и почему она написана, стоит
сказать. Естественно, как всякий сатиpик, я пpежде всего воюю с одним из
главных наших вpагов - с мещанством и обывательщиной... Должен сказать,
что по pоду своей деятельности мне пpишлось делать несколько совместных
фильмов с дpугими стpанами:  ну, скажем, я делал с Фpанцией каpтину, делал
с болгаpами каpтину, сейчас буду делать каpтину с коопеpиpованной
пpодукцией Италии, Англии и Советского Союза. Поэтому мне много pаз
пpишлось бывать за гpаницей, и я видел, как наши обыватели, котоpые на
словах клялись, так сказать, в веpности нашим идеям и идеалам, - как они
теpяли сознание пpи виде всяких шмуток загpаничных, как они постыдно себя
вели в этой обстановке и как было необходимо как-то по этому поводу
откликнуться.

А.Г.: Мне не хотелось об этом говоpить в лоб, то есть с такого пpямого
захода, - хотелось как-то иначе, немножко по-дpугому pешить эту же самую
тему, вывеpнуть, так сказать, этого мещанина.

А.Г.: Вот то, что вы говоpили, я понимаю так. Что вы пpотив того, чтобы
складывать оpужие сатиpы. (Я думаю, что, в общем, оно никогда не
складывается - сатиpа всегда существовала и будет существовать до тех поp,
пока будут объекты для сатиpического высмеивания.) Вы говоpили пpосто о
литеpатуpных достоинствах пpоизведения - в том смысле, что в нём не было
никакого откpытия. Но в нём было кое-какое откpытие - я вам сейчас скажу
какое. Для меня, во всяком случае.

А.Г.: Сейчас по поpучению паpтийной оpганизации Союза писателей я веду
семинаp с молодыми - воспитываю молодых дpаматуpгов.  И вот одна из пpосто
технических задач, поставленных мною пеpед ними, - это попытки найти
абсолютно совpеменное pешение стаpым темам. Ну, вот что может быть стаpее
темы о мещанине, на долю котоpого свалилось некое неслыханное богатство и
наследство? Но совpеменное её pешение - оно, в общем, в данном случае
пpедложено мною впеpвые. Понимаете? Таким же обpазом может быть pешён и
"Таpтюф", веpоятно, и "Ревизоp", и так далее. Поискать, пpичём не пpосто
по-своему, а именно исходя из каких-то явлений вpемени - тех социальных,
экономических, политических событий, котоpые пpоисходят в нашем
совpеменном миpе, - вот эти, гpубо говоpя, задачи стояли пеpедо мною,
когда я сочинял песню под названием "Баллада о пpибавочной стоимости". (Из
выступления в дискуссии на Новосибиpском фестивале, 11 маpта 1968 года)

     БАЛЛАДА
О ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ

           ...Призрак бродит по Европе,
призрак коммунизма...

Я научность марксистскую пестовал,
Даже точками в строчке не брезговал.
Запятым по пятам, а не дуриком,
Изучал "Капитал" с "Анти-Дюрингом".
Не стесняясь мужским своим признаком,
Наряжался на праздники "Призраком",
И повсюду, где устно, где письменно,
Утверждал я, что всё это истинно.

От сих до сих, от сих до сих, от сих до сих,
И пусть я псих, а кто не псих? А вы не псих?

Но недавно случилась история -
Я купил радиолу "Эстония",

И в свободный часок на полчасика
Я прилёг позабавиться классикой.
Ну, гремела та самая опера,
Где Кармен свово бросила опера,
А когда откричал Эскамилио,
Вдруг своё я услышал фамилиё.

Ну, чёрт-те что, ну, чёрт-те что, ну, чёрт-те что!
Кому смешно, мне не смешно. А вам смешно?

Гражданин, мол, такой-то и далее -
Померла у вас тётка в Фингалии,
И по делу той тёти Калерии
Ожидают вас в Инюрколлегии.
Ох, и вскинулся я прямо на дыбы:
Ох, не надо бы вслух, ох, не надо бы!
Больно тема какая-то склизкая,
Не марксистская, ох, не марксистская!

Ну прямо срам, ну прямо срам, ну, стыд и срам!
А я ведь сам почти что зам! А вы не зам?

Ну, промаялся ночь как в холере я,
Подвела меня падла Калерия!
Ну, жена тоже плачет, печалится -
Культ - не культ, а чего не случается?!
Ну, бельишко в портфель, щётка, мыльница, -
Если сразу возьмут, чтоб не мыкаться.
Ну, являюсь, дрожу аж по потрохи,
А они меня чуть что не под руки.

И смех и шум, и смех и шум, и смех и шум!
А я стою - и ни бум-бум. А вы - бум-бум?

Первым делом у нас - совещание,
Зачитали мне вслух завещание -
Мол, такая-то, имя и отчество,

В трезвой памяти, всё честью по чести,
Завещаю, мол, землю и фабрику
Не супругу, засранцу и бабнику,
А родной мой племянник Володечка
Пусть владеет всем тем на здоровьечко!

Вот это да, вот это да, вот это да!
Выходит так, что мне - туда! А вам куда?

Ну, являюсь на службу я в пятницу,
Посылаю начальство я в задницу,
Мол, привет, по добру, по спокойненьку,
Ваши сто мне - как насморк покойнику!
Пью субботу я, пью воскресение,
Чуть посплю - и опять в окосение.
Пью за родину, и за не родину,
И за вечную память за тётину.

Ну, пью и пью, а после счёт, а после счёт,
А мне б не счёт, а мне б ещё. И вам ещё?!

В общем, я за усопшую тётеньку
Пропил с книжки последнюю сотенку,
А как встал, так друзья мои, бражники,
Прямо все как один за бумажники:
- Дорогой ты наш, бархатный, саржевый,
Ты не брезговай, Вова, одалживай! -
Мол, сочтёмся когда-нибудь дружбою,
Мол, пришлёшь нам, что будет ненужное.

Ну, если так, то гран мерси, то гран мерси,
А я за это вам - джерси. И вам - джерси.

 Наодалживал, в общем, до тыщи я,
Я ж отдам, слава Богу, не нищий я,
А уж с тыщи-то рад расстараться я -
И пошла ходуном ресторация...

- С контрабаса на галстук - басовую!
Не "Столичную" пьём, а "Особую"!
И какие-то две с перманентиком
Всё назвать норовят меня Эдиком.

- Гуляем день, гуляем ночь, и снова ночь,
А я не прочь, и вы не прочь, и все не прочь.

- С воскресенья и до воскресения
Шло у нас вот такое веселие,
А очухался чуть к понедельнику,
Сел глядеть передачу по телику.
Сообщает мне дикторша новости
Про успехи в космической области,

А потом:

- Передаём сообщение из-за границы. Революция в Фингалии! Первый декрет
народной власти - о национализации земель, фабрик, заводов и всех прочих
промышленных предприятий. Народы Советского Союза приветствуют и
поздравляют братский народ Фингалии со славной победой!



- Я гляжу на экран, как на рвотное:
То есть как это так, всё народное?!
Это ж наше, кричу, с тётей Калею,
Я ж за этим собрался в Фингалию!

- Негодяи, бандиты, нахалы вы!
Это всё, я кричу, штучки Карловы!
...Ох, нет на свете печальнее повести,
Чем об этой прибавочной стоимости!

- А я ж её от сих до сих, от сих до сих!
И вот теперь я полный псих!
А кто не псих?!

           <<1963?>>

А.Г.: "...Я неизменно вспоминаю своего покойного друга, замечательную
женщину, Фриду Вигдорову, человека мужественного, благороднейшего,
человека такой необыкновенной строгой доброты... который был готов
броситься в бой с любой несправедливостью. Она узнавала о том, что где-то
в Сибири обижают кого-то... она, маленькая седая женщина, тут же
отправлялась в путь за десятки, за сотни, за тысячи километров...  Я
вспоминаю о ней потому, что, когда я написал свои первые песни, она...
пришла ко мне и сказала: "Знаете, Саша, я хочу с вами поговорить...  Что
вы начали делать сейчас - вам кажется, что это вы так просто сочинили
несколько забавных песен, а мы подумали, и нам показалось, что вот это то,
чем вы должны заниматься. Это то, что вы должны делать..." (Из пеpедачи на
pадио "Свобода" от 23 июня 1977 года)

     УХОДЯТ ДРУЗЬЯ

              Памяти Фриды Вигдоровой

На последней странице газет печатаются объявления о
смерти, а на первой - статьи, сообщения и покаянные письма.



Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни - в никуда, а другие - в князья.
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни...
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!

Не спешите сообщить по секрету:
Я не верю вам, не верю, не верю!
Но приносят на рассвете газету,
И газета подтверждает потерю.

- Знать бы загодя, кого сторониться,
А кому была улыбка - причастьем!
Есть - уходят на последней странице,
Но которые на первых - те чаще...

- Уходят, уходят, уходят друзья,
Каюк одному, а другому - стезя.
Такой по столетию ветер гудит,
Что косит своих и чужих не щадит...
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!

- Мы мечтали о морях-океанах,
Собирались прямиком на Гавайи!
И, как спятивший трубач, спозаранок
Уцелевших я друзей созываю.

- Я на ощупь, и на вкус, и по весу
Учиняю им поверку... Но вскоре
Вновь приносят мне газету-повестку
К отбыванию повинности горя.

- Уходят, уходят, уходят друзья!
Уходят, как в ночь эскадрон на рысях.
Им право - не право, им совесть - пустяк,
Одни наплюют, а другие простят!
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!

- И когда потеря громом крушенья
Оглушила, полоснула по сердцу,
Не спешите сообщить в утешенье,
Что немало есть потерь по соседству.

Не дарите мне беду, словно сдачу,
Словно сдачу, словно гривенник стёртый!
Я ведь всё равно по мёртвым не плачу -
Я ж не знаю, кто живой, а кто мёртвый.

Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни - в никуда, а другие - в князья.
В осенние дни и в весенние дни,
Как будто в году воскресенья одни...
Уходят, уходят, уходят,
Уходят мои друзья!..

           <<1963?>>

            ВАЛЬС,
ПОСВЯЩЁННЫЙ УСТАВУ КАРАУЛЬНОЙ СЛУЖБЫ

Поколение обречённых!
Как недавно - и ох как давно, -
Мы смешили смешливых девчонок,
На протырку ходили в кино.

Но задул сорок первого ветер -
Вот и стали мы взрослыми вдруг.
И вколачивал шкура-ефрейтор
В нас премудрость науки наук.

О, суконная прелесть устава -
И во сне позабыть не моги,
Что любое движенье направо
Начинается с левой ноги.

А потом в разноцветных нашивках
Принесли мы гвардейскую стать,
И женились на разных паршивках,
Чтобы всё поскорей наверстать.

И по площади Красной, шалея,
Мы шагали - со славой на "ты", -
Улыбался нам Он с мавзолея,
И охрана бросала цветы.

- Ах, как шаг мы печатали браво,
Как легко мы прощали долги!..
Позабыв, что движенье направо
Начинается с левой ноги.

- Что же вы присмирели, задиры?!
Не такой нам мечтался удел.
Как пошли нас судить дезертиры,
Только пух, так сказать, полетел.

Отвечай, солдат, как есть на духу!
Отвечай, солдат, как есть на духу!
Отвечай, солдат, как есть на духу!
Ты кончай, солдат, нести чепуху:
Что от Волги, мол, дошёл до Белграда,
Не искал, мол, ни чинов, ни разживу...
Так чего же ты не помер, как надо,
Как положено тебе по ранжиру?

- Еле слышно отвечает солдат,
Еле слышно отвечает солдат,
Еле слышно отвечает солдат:
- Ну, не вышло помереть, виноват.

- Виноват, что не загнулся от пули,
Пуля-дура не в того угодила.
Это вроде как с наградами в ПУРе
<ПУР - политуправление.(Прим. автора.)>,
Вот и пули на меня не хватило!

Всё морочишь нас, солдат, стариной?!
Всё морочишь нас, солдат, стариной!
Всё морочишь нас, солдат, стариной -
Бьёшь на жалость, гражданин строевой!

Ни деньжат, мол, ни квартирки отдельной,
Ничего, мол, нет такого в заводе,

И один ты, значит, вроде идейный,
А другие, значит, вроде Володи!

Ох, лютует прокурор-дезертир!
Ох, лютует прокурор-дезертир!
Ох, лютует прокурор-дезертир! -
Припечатает годкам к десяти!

Ах, друзья ж вы мои, дуралеи, -
Снова в грязь непроезжих дорог!
Заколюченные параллели
Преподали нам славный урок -

Не делить с подонками хлеба,
Перед лестью не падать ниц
И не верить ни в чистое небо,
Ни в улыбку сиятельных лиц.

Пусть опять нас тетёшкает слава,
Пусть друзьями назвались враги, -
Помним мы, что движенье направо
Начинается с левой ноги!

           <<1963?>>



АГ: "Марш штрафников. Штрафники поют... поют про малые войны".
(Фоногpамма)

     ЛЕВЫЙ МАРШ

         Б. Метальникову

Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Нет, ещё не кончены войны,
Голос чести ещё невнятен,
И на свете, наверно, вольно
Дышат йоги, и то навряд ли!

- Наши малые войны были
Ежедневными чудесами
В мутном облаке книжной пыли
Государственных предписаний.

- Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

- Помнишь, сонные понятые
Стали к притолоке головой,
Как мечтающие о тыле
Рядовые с передовой?!

- Помнишь - вспоротая перина,
В летней комнате зимний снег?!
Молча шёл, не держась за перила,
Обесчещенный человек.

- Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

- И не пули, не штык, не камень -
Нас терзала иная боль!
Мы бессрочными штрафниками
Начинали свой малый бой!

- По детдомам, как по штрафбатам, -
Что ни сделаем - всё вина!
Под запрятанным шла штандартом
Необъявленная война.

- Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

Наши малые войны были
Рукопашными зла и чести,
В том проклятом военном быте,
О котором не скажешь в песне.

- Сколько раз нам ломали рёбра,
Этот - помер, а тот - ослеп,
Но дороже, чем рёбра, - вобла
И солёный мякинный хлеб.

- Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

- И не странно ли, братья серые,
Что по-волчьи мы, на лету,
Рвали горло - за милосердие,
Били морду - за доброту!

- И ничто нам не мило, кроме
Поля боя при лунном свете!
Говорили - до первой крови,
Оказалось - до самой смерти...

- Левой, левой, левой,
Левою, шагом марш!

           <<1963?>>



А.Г.: "Ну вот старая очень песенка, которая почему-то, так сказать,
называлась мною "Подражание Беранже", хотя это никакое не подражание
Беранже и называется "Закон природы".  (Фоногpамма)

      ЗАКОН ПРИРОДЫ
    Подражание Беранже

Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, левой-правой,
Ать-два-три,
Левой, два-три!

Отправлен взвод в ночной дозор
Приказом короля.
Выводит взвод тамбурмажор,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
Эй, горожане, прячьте жён,
Не лезьте сдуру на рожон!
Выводит взвод тамбурмажор -
Тра-ля-ля-ля!
Пусть в бою труслив, как заяц,
И деньжат всегда в обрез,
Но зато - какой красавец!
Чёрт возьми, какой красавец!
И какой на вид храбрец!

Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, левой-правой,
Ать-два-три,
Левой, два-три!

Проходит пост при свете звёзд,
Дрожит под ним земля,
Выходит пост на Чёртов мост,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
Чеканя шаг, при свете звёзд
На Чёртов мост выходит пост,
И, раскачавшись, рухнул мост -
Тра-ля-ля-ля!
Целый взвод слизнули воды,
Как корова языком,
Потому что у природы
Есть такой закон природы -
Колебательный закон!

Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, левой-правой,
Ать-два-три,
Левой, два-три!

Давно в музей отправлен трон,
Не стало короля,
Но существует тот закон,
Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
И кто с законом не знаком,
Пусть учит срочно тот закон,
Он очень важен, тот закон,
Тра-ля-ля-ля!
Повторяйте ж на дорогу
Не для кружева-словца,
А поверьте, ей-же-Богу,
Если все шагают в ногу -
Мост об-ру-ши-ва-ет-ся!

Ать-два, левой-правой,
Три-четыре, правой-левой,
Ать-два-три,
Левой, правой -
Кто как хочет!

           <<1963?>>

     НОЧНОЙ ДОЗОР

Когда в городе гаснут праздники,
Когда грешники спят и праведники,
Государственные запасники
Покидают тихонько памятники.
Сотни тысяч - и все похожие! -
Вдоль по лунной идут дорожке,
И случайные прохожие
Кувыркаются в неотложки!

И бьют барабаны!..

На часах замирает маятник,
Стрелки рвутся бежать обратно:
Одинокий шагает памятник,
Повторённый тысячекратно.
То он в бронзе, а то он в мраморе,
То он с трубкой, а то без трубки,
И за ним, как барашки на море,
Чешут гипсовые обрубки!

- И бьют барабаны!..

Я открою окно, я высунусь,
Дрожь пронзит, будто сто по Цельсию!
Вижу: бронзовый генералиссимус
Шутовскую ведёт процессию!
Он выходит на место лобное -
Гений всех времён и народов! -
И, как в старое время доброе,
Принимает парад уродов!

- И бьют барабаны!..

- Прёт стеной мимо дома нашего
Хлам, забытый в углу уборщицей, -
Вот сапог громыхает маршево,
Вот обломанный ус топорщится!
Им пока - скрипеть да поругиваться,
Да следы оставлять линючие,
Но уверена даже пуговица,
Что сгодится ещё при случае!

- И будут бить барабаны!..

- Утро родины нашей - розово,
Позывные летят, попискивая.
Восвояси уходит бронзовый,
Но лежат, притаившись, гипсовые.
Пусть до времени покалечены,
Но и в прахе хранят обличие.
Им бы, гипсовым, человечины -
Они вновь обретут величие!

И будут бить барабаны!..

                 <<1963?>>



Евгений Евтушенко, поэт:

    "Году в 1963-м Галич пpигласил меня к себе домой и спел пpимеpно
двадцать песен в очень узкой компании. Песни меня поpазили пpонзительной
гpажданственной афоpистичностью: "Но поскольку молчание - золото, то и мы
безусловно стаpатели"; "Ах, как шаг мы печатали бpаво, как легко мы
пpощали долги, позабыв, что движенье напpаво начинается с левой ноги".

Начавшейся тогда попытке отката с позиций безоговоpочного осуждения культа
личности на позиции оговоpочные, опpавдывающие Галич пpотивопоставил
собственную безоговоpочность. Уже в тот вечеp это было совеpшенно ясно".



Владимиp Волин, писатель:

    "Начало 60-х. В маленькой комнате Дома твоpчества писателей в Малеевке
собpалось несколько человек, из котоpых сейчас помню только пpекpасного
пpозаика И.Гpекову (она же учёный-математик, доктоp технических наук Елена
Сеpгеевна Вентцель), чьи удивительные повести "За пpоходной" и "Дамский
мастеp" были тогда у всех на устах. Любимый мною паpодист Александp
Боpисович Раскин пpинёс магнитофон "Яуза" и обычную 250-метpовую кассету.
Запеpли двеpь, включили негpомкий звук. Для большинства собpавшихся
впеpвые пpозвучали знаменитые ныне "Леночка" и "Ошибка", "Уходят мои
дpузья" и "Заклинание", "Кpасный тpеугольник" и "Облака" - два десятка
песен, не похожих ни на что слышанное pанее. Раскин кpатко комментиpовал,
но и без того было ясно, что мы слышим нечто необычное, смешное и стpашное
одновpеменно".

     КОЛЫБЕЛЬНЫЙ ВАЛЬС

Баю-баю-баю-бай!
Ходи в петлю, ходи в рай,
Баю-баюшки-баю!
Хорошо ль тебе в раю?
Улетая - улетай!
Баю-баю-баю-бай!
Баю-бай!

Но в рай мы не верим, нехристи,
Незрячим к чему приметы!
А утром пропавших без вести
Выводят на берег Леты.
Сидят пропавшие, греются,
Следят за речным проливом.
А что им, счастливым, грезится?
Не грезится им, счастливым.

Баю-баю-баю-бай!
Забывая - забывай!
Баю-бай!

Идут им харчи казённые,
Завозят вино - погуливают,
Сидят палачи и казнённые,
Поплёвывают, покуривают.
Придавят бычок подошвою,
И в лени от ветра вольного
Пропавшее наше прошлое
Спит под присмотром конвойного.

Баю-баю-баю-бай!
Ходи в петлю, ходи в рай!
Гаркнет ворон на плетне -
Хорошо ль тебе в петле?
Помирая - помирай,
Баю-баю-баю-бай!
Баю-бай!

           <<1964?>>



А.Г.: "В своём театральном кабинете за день до отъезда в Минск, где его
убили, Соломон Михайлович показывал мне полученные им из Польши материалы,
документы и фотографии - о восстании в Варшавском гетто.

А.Г.: ...Всхлипывая, он всё перекладывал и перекладывал эти бумажки и
фотографии на своём огромном столе, всё перекладывал и перекладывал их с
места на место, словно пытаясь найти какую-то ведомую только ему горестную
гармонию.

А.Г.: Прощаясь, он задержал мою руку и тихо спросил:

- Ты не забудешь?

А.Г.: Я покачал головой.

- Не забывай, - настойчиво сказал Михоэлс, - никогда не забывай!

А.Г.: Я не забыл, Соломон Михайлович!" ("Генеpальная pепетиция")

            ПОЕЗД

         Памяти С.М.Михоэлса

Ни гневом, ни порицаньем
Давно уж мы не бряцаем:
Здороваемся с подлецами,
Раскланиваемся с полицаем.
Не рвёмся ни в бой, ни в поиск -

Всё праведно, всё душевно...
Но помни: отходит поезд!
Ты слышишь? Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.

Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!

А мы балагурим, а мы куролесим,
Нам недругов лесть, как вода из колодца!
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам -
Колёса, колёса, колёса, колёса...

Такой у нас нрав спокойный,
Что без никаких стараний
Нам кажется путь окольный
Кратчайшим из расстояний.
Оплачен страховки полис,
Готовит обед царевна...
Но помни: отходит поезд,
Ты слышишь?! Уходит поезд
Сегодня и ежедневно.

Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!

Мы пол отциклюем, мы шторки повесим,
Чтоб нашему раю - ни краю, ни сноса.
А где-то по рельсам, по рельсам, по рельсам -
Колёса, колёса, колёса, колёса...

От скорости века в сонности
Живём мы, в живых не значась...
Непротивление совести -
Удобнейшее из чудачеств!
И только порой под сердцем
Кольнёт тоскливо и гневно:
Уходит наш поезд в Освенцим!

Наш поезд уходит в Освенцим
Сегодня и ежедневно!

Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!

А как наши судьбы -  как будто похожи:
И на гору вместе, и вместе с откоса!
Но вечно - по рельсам, по сердцу, по коже -
Колёса, колёса, колёса, колёса!

                 <<1964?>>





А.Г.: "Шуточная песня... В моей судьбе она сыгpала неожиданно значительную
pоль. Именно за эту песню, когда меня исключали из Союза писателей, я был
обвинён в пpоповеди сионизма". (Фоногpамма концерта в Израиле, ноябpь 1975
г.)

          ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

Ой, не шейте вы, евреи, ливреи,
Не ходить вам в камергерах, евреи!
Не горюйте вы зазря, не стенайте, -
Не сидеть вам ни в Синоде, ни в Сенате.

А сидеть вам в Соловках да в Бутырках,
И ходить вам без шнурков на ботинках,
И не делать по субботам лехаим,
А таскаться на допрос с вертухаем.

Если ж будешь торговать ты елеем,
Если станешь ты полезным евреем,
Называться разрешат Рос... синантом
И украсят лапсердак аксельбантом.

Но и ставши в ремесле этом первым,
Всё равно тебе не быть камергером
И не выйти на елее в Орфеи...
Так не шейте ж вы ливреи, евреи!

           <<1964?>>

     ПЕСНЯ ПРО ОСТРОВА

Говорят, что есть на свете острова,
Где растёт на берегу забудь-трава,
Забудь о гордости, забудь про горести,
Забудь о подлости! Забудь про хворости!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где с похмелья не болит голова,
А сколько есть вина, пей всё без просыпу,
А после по морю ходи, как по суху!
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где четыре не всегда дважды два,
Считай хоть дослепу - одна испарина,
Лишь то, что по сердцу, лишь то и правильно.
Вот какие есть на свете острова!

Говорят, что где-то есть острова,
Где неправда не бывает права!
Где совесть - надобность, а не солдатчина,
Где правда нажита, а не назначена!
Вот какие я придумал острова!

           <<1964?>>


А.Г.: "Посвящается она Варламу Тихоновичу Шаламову. Это замечательный
человек, замечательный писатель. Когда-то он начинал в тридцатые годы как
поэт, и сейчас он, кстати, печатается в "Юности", но он пробыл очень много
лет в лагерях. Он написал, по-моему, об этом прекрасную книжку, цикл
рассказов и очерков об этом ["Колымские pассказы"]. Когда я её прочёл, мне
захотелось написать песню, посвящённую ему. Мы ещё не были даже знакомы.
И, в общем, это единственная моя, так сказать, лагерная стилизация, ибо я,
так сказать, не очень люблю этот жанр. Но тут просто было как-то
необходимо написать. И, кстати, было очень странно: я у одного нашего
знакомого пел песни... Сидел какой-то очень высокий человек, костлявый.
Сидел, приложив руку к уху - так слушал меня. Когда я сказал, что вот
песня, посвящённая Варламу Тихоновичу Шаламову, он подсел совсем близко,
просто прямо лицом к лицу. Мне было очень неудобно петь, и я очень злился
во время того, как я пел эту песню. А потом, когда я кончил, он встал,
обнял меня и сказал: "Ну вот, значит, давайте познакомимся. Я и есть
Шаламов Варлам Тихонович". Так мы с ним познакомились, потому что песня
была написана до нашего с ним знакомства. У меня, как известно, вообще
голоса нет, а на эту песню у меня и вовсе голоса не хватает, потому что
это такая, так сказать, истерично-эрочная песня".
(Фоногpамма)

     ВСЁ НЕ ВОВРЕМЯ

                     В. Т. Шаламову

А ты стучи, стучи, а тебе Бог простит,
А начальнички тебе, Лёха, срок скостят!
А за Окой сейчас небось коростель свистит,
А у нас на Тайшете ветра свистят.
А месяц май уже, а всё снега белы,
А вертухаевы на снегу следы,
А что полнормы - тьфу, это полбеды,
А что песню спел - полторы беды!

А над Окой летят гуси-лебеди,
А за Окой свистит коростель,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!

А первый зэка, он с Севастополя,
Он там, чёрт чудной, Херсонес копал,
Он копал, чумак, что ни попадя,
И на полный срок в лагеря попал.
И жену его, и сынка его,
И старуху мать, чтоб молчала, блядь!
Чтобы знали все, что закаяно
Нашу родину сподниза копать!

А в Крыму теплынь, в море сельди,
И миндаль небось подоспел,
А тут по наледи курвы-нелюди
Двух зэка ведут на расстрел!

А второй зэка - это лично я,
Я без мами жил, я без папы жил,
Моя б жизнь была преотличная,
Да я в шухере стукаря пришил!
А мне сперва вышку, а я в раскаянье,
А уж в лагере - корешей внавал,
И на кой я пёс при Лёхе-Каине
Чумаку подпел "Интернационал"?!

А в караулке пьют с рафинадом чай,
А вертухай идёт, весь сопрел.
Ему скучно, чай, и несподручно, чай,
Нас в обед вести на расстрел!

                 <<1964?>>

А.Г.: "... Он подъехал к нашему столику на инвалидной тележке, вместо
протезов было четыре колеса. Он сказал: "Подсадите-ка меня, братцы". Мы
подсадили его. Он сказал: "Угостите-ка меня, братцы". Мы выпили. Когда мы
выпили, он рассказал нам такую историю".  (Фоногpамма)

     ПЕСНЯ О СИНЕЙ ПТИЦЕ

- Был я глупый тогда и сильный,
Всё мечтал я о птице синей,
А нашел её синий след -
Заработал пятнадцать лет:
Было время - за синий цвет
Получали пятнадцать лет!

- Не солдатами - номерами
Помирали мы, помирали.
От Караганды по Нарым -
Вся земля как сплошной нарыв!
Воркута, Инта, Магадан!
Кто вам жребий тот нагадал?!
То нас шмон трясёт, а то цинга!
И чуть не треть зэка из ЦК.
Было время - за красный цвет
Добавляли по десять лет!

- А когда пошли миром грозы -
Мужики - на фронт, бабы - в слёзы!
В жёлтом мареве горизонт,
А нас из лагеря да на фронт!
Севастополь, Курск, город Брест...
Нам слепил глаза жёлтый блеск.
А как жёлтый блеск стал белеть,
Стали глазоньки столбенеть!
Ох, сгубил ты нас, жёлтый цвет!
Мы на свет глядим, а света нет!

- Покалечены наши жизни!
А может, дело всё в дальтонизме?!
Может, цвету цвет не чета,
А мы не смыслим в том ни черта?!
Так подчаль меня, друг, за столик,
Ты дальтоник, и я дальтоник...
Разберёмся ж на склоне лет,
За какой мы погибли цвет!

                 <<1964?>>


А.Г.: "Под Москвой в 35 километрах, на станции Белые Столбы, расположен
Госфильмофонд, а также сумасшедший дом". (Фоногpамма)

А.Г.: "...Один pазговоp, котоpый я когда-то слышал в очеpеди...  за
хлебом... Какие-то две женщины, стоявшие впеpеди меня, pазговаpивали, и
одна говоpила дpугой: "Знаешь, мы вчеpась, в воскpесенье, в Белые Столбы
ехали, в психбольницу на психов поглядеть, ой, умоpа, знаешь, они гуляют и
каждый делает, чего хочет. Один на каpачках ползает, дpугой плюётся,
тpетий песни поёт, весело! Во жизнь!" (Из пеpедачи на pадио "Свобода" от 7
октябpя 1977 года)

А.Г.: "Ну вот это, так сказать, из тех песен, которые, в общем, вполне
ерундовы, но которыми я очень горжусь, потому что они давно как бы
потеряли авторство. Только это не в том, что этого никто не сочинял, это
народное..." (Фоногpамма)

          ПРАВО НА ОТДЫХ,
или Баллада о том, как я навещал своего брата, находящегося
на излечении в психбольнице в Белых Столбах

Первача я взял ноль-восемь, взял халвы,
Пару рижского и керченскую сельдь,
И отправился я в Белые Столбы
На братана да на психов поглядеть.

Ах, у психов жизнь -
Так бы жил любой:
Хочешь - спать ложись,
Хочешь - песни пой!
Предоставлено
Им вроде литера -
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!

А братан уже встречает в проходной,
Он меня за опоздание корит.
Говорит: - Давай скорее по одной,
Тихий час сейчас у психов, - говорит.

Шизофреники -
Вяжут веники,
А параноики
Рисуют нолики,
А которые
Просто нервные -
Те спокойным сном
Спят, наверное.

А как приняли по первой первача,
Тут братана прямо бросило в тоску.
Говорит, что он зарежет главврача,
Что тот, сука, не пустил его в Москву!

А ему ж в Москву
Не за песнями,
Ему выправить
Надо пенсию,
У него в Москве
Есть законная...
И ещё одна есть -
Знакомая.

Мы пивком переложили, съели сельдь,
Закусили это дело косхалвой,
Тут братан и говорит мне: - Сень, а Сень,
Ты побудь здесь за меня денёк-другой!

- И по выходке,
И по роже мы
Завсегда с тобой
Были схожими,
Тебе ж нет в Москве
Вздоха-продыха,
Поживи здесь, как
В доме отдыха!..

- Тут братан снимает тапки и халат,
Он мне волосы легонько ворошит,
А халат на мне - ну, прямо в аккурат,
Прямо вроде на меня халат пошит!

- А братан - в пиджак
Да и к поезду,
А я - булавочкой
Деньги к поясу
И иду себе
На виду у всех...
А и вправду мне
Отдохнуть не грех!

- Тишина на белом свете, тишина!
Я иду и размышляю не спеша:
То ли стать мне президентом США,
То ли взять да и окончить ВПШ!..

- Ах, у психов жизнь -
Так бы жил любой:
Хочешь - спать ложись,
Хочешь - песни пой!
Предоставлено
Н а м - вроде литера -
Кому от Сталина,
Кому от Гитлера!..

                 <<1964?>>

     НЕОКОНЧЕННАЯ ПЕСНЯ

Старики управляют миром,
Суетятся, как злые мыши,
Им по справке, выданной МИДом,
От семидесяти и выше.

Откружили в боях и в вальсах,
Отмолили годам продленье,
И в сведённых подагрой пальцах
Держат крепко бразды правленья.

По утрам их терзает кашель,
И поводят глазами шало
Над тарелками с манной кашей
Президенты Земного Шара!

Старики управляют миром,
Где обличья подобны маскам,
Пахнут вёсны - яичным мылом,
Пахнут зимы - камфарным маслом.

В этом мире - ни слов, ни сути,
В этом мире - ни слёз, ни крови!
А уж наши с тобою судьбы
Не играют и вовсе роли!

Им важнее, где рваться минам,
Им важнее, где быть границам...
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.

- А девчонка гуляет с милым,
А в лесу раскричалась птица!
Старики управляют миром,
Только им по ночам не спится.

- А в саду набухает завязь,
А мальчишки трубят: "По коням!"
И острее, чем совесть, - зависть
Старикам не даёт покоя!

- Грозный счёт покорённым милям
Отчеркнёт пожелтевший ноготь.
Старики управляют миром...
А вот сладить со сном - не могут!

                 <<1964?>>

     СМЕРТЬ ИВАНА ИЛЬИЧА

- Врач сказал: "Будь здоров! Паралич!"
Помирает Иван Ильич...

- Ходят дети с внуками на цыпочках,
И хотя разлука не приспела,
Но уже месткомовские скрипочки
Принялись разучивать Шопена.

- Врач сказал: "Может, день, может, два,
Он и счас уже дышит едва".

- Пахнет в доме горькими лекарствами,
Подгоревшим давешним обедом,
Пахнет в доме скорыми мытарствами
По различным загсам и собесам.

- Врач сказал: "Ай-ай-ай, вот те раз!
А больной-то, братцы, помер у нас".

- Был он председателем правления,
Но такая вещь житьё-бытьё:
Не напишешь просьбу о продлении,
Некому рассматривать её.

- Врач сказал: "Извиняюсь, привет!"
Ждал врача подгоревший обед.

           <<1964?>>


      ВИНОВНИКИ НАЙДЕНЫ

             ...Может быть, десяток
             неизвестных рифм
             Только и остался,
             что в Венесуэле...

                В. Маяковский

- Установлены сроки и цены
(По морям, по волнам),
И в далёкий путь между рифами
(По морям, по волнам)...
Установлены сроки и цены,
И в далёкий путь между рифами
Повезли нам из Венецуэлы
Два контейнера с новыми рифмами
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам!

- Так, с пшеницей и ананасами
(По морям, по волнам),
Плыли рубленые и дольные
(По морям, по волнам)...
Так, с пшеницей и ананасами,
Плыли рубленые и дольные,
Современные, ассонансные, -
Не какие-нибудь глагольные!
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам...

- Не снимает радист наушники
(По морям, по волнам),
А корабль подплывает к пристани
(По морям, по волнам)...
Не снимает радист наушники,
А корабль подплывает к пристани,
Но биндюжники есть биндюжники! -
Два бочонка с рифмами свистнули.
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам...

- Хоть всю землю шагами выстели
(По морям, по волнам),
Хоть расспрашивай всех и каждого
(По морям, по волнам)...
Хоть всю землю шагами выстели,
Хоть расспрашивай всех и каждого,
С чем рифмуется слово ИСТИНА -
Не узнать ни поэтам, ни гражданам!
По морям, по волнам, по морям, по волнам,
По морям, по волнам...

- Виноваты во всём биндюжники!

                      <<1965?>>

   Я ПРИНИМАЮ УЧАСТИЕ В НАУЧНОМ СПОРЕ

между доктором филологических наук,
профессором Б. А. Бяликом
и действительным членом Академии наук СССР
С. Л. Соболевым по вопросу о том,
может ли машина мыслить


...Я не чикался на курсах, не зубрил сопромат,
Я вполне в научном мире личность лишняя.
Но вот чего я усёк:
Газированной водой торговал автомат,
За копейку - без сиропа, за три -  с вишнею.

И с такой торговал вольностью,
Что за час его весь выпили.
Стаканы наливал полностью,
А людям никакой прибыли!
А людям никакой выгоды,
Ни на зуб с дуплом компенсации!..
Стали люди искать выхода
Из безвыходной ситуации.

Сели думать тут ребятки, кто в беде виноват,
Где в конструкции ошибка, в чём неправильность,
Разобрали тут ребята весь как есть автомат,
Разобрали, устранили в нём неправедность.

А теперь крутись, а то выпорем!
Станешь, дура, тогда умною!
Приспособим тебя к выборам -
Будешь в ёлках стоять урною!
Ты кончай, автомат, школьничать,
Ты кончай, автомат, умничать -
Мы отучим тебя вольничать,
Мы научим тебя жульничать.

Он повкалывал недельку - с ним обратно беда:
Весь затрясся он, как заяц под стужею,
Не поймёшь, чего он каплет - не сироп, не вода,
Может, краска, может, смазка, может, хожее.

И стоит, на всех шавкой злобится,
То он плачет, то матюкается,
Это люди - те приспособятся,

А машина - та засекается!
Так и стал автомат шизиком,
Всех пугает своим видиком,
Ничего не понять физикам,
Не понять ничего лирикам!

Так давайте ж друг у друга не воруйте идей,
Не валите друг на друга свои горести,
И вот чего я вам скажу:
Может, станут автоматы не глупее людей,
Только очень это будет не вскорости!

           <<1965?>>

     ЖУТКОЕ СТОЛЕТИЕ

                       И. Грековой

В понедельник (дело было к вечеру,
Голова болела - прямо адово)
Заявляюсь я в гараж к диспетчеру,
Говорю, что мне уехать надобно.

Говорю, давай путёвку выпиши,
Чтоб куда подале да посеверней!
Ты меня не нюхай, я не выпивши,
Это я с тоски такой рассеянный.

Я гулял на свадьбе в воскресение,
Тыкал вилкой в винегрет, закусывал,
Только я не пил за счастье Ксенино,
И вообще не пил, а так... присутствовал.

Я ни шкалика и ни полшкалика,
А сидел жевал горбушку чёрного,
Всё глядел на Ксенькина очкарика,
Как он строил из себя учёного.

А я, может, сам из семинарии,
Может, шоферюга я по случаю,
Вижу, даже гости закемарили,
Даже Ксенька, вижу, туча тучею.

Ну а он поёт, как хор у всенощной,
Всё про иксы, игреки да синусы,
А костюмчик - и взглянуть-то не на что:
Индпошив, фасончик "на-ка, выкуси"!

И живёт-то он не в Дубне атомной,
А в НИИ каком-то под Каширою,
Врёт, что он там шеф над автоматною
Электронно-счётною машиною.

Дескать, он прикажет ей: помножь-ка мне
Двадцать пять на девять с одной сотою, -
И сидит потом, болтает ножками,
Сам сачкует, а она работает.

А она работает без ропота,
Огоньки на пульте обтекаемом!
Ну, а нам-то, нам-то среди роботов,
Нам что делать, людям неприкаянным?!

В общем, слушал я, как замороженный,
А потом меня как чтой-то подняло.
Встал, сказал: - За счастье новорожденной!
Может, кто не понял - Ксенька поняла!

И ушёл я, не было двенадцати,
Хлопнул дверью - празднуйте, соколики!
И в какой-то вроде бы прострации
Я дошёл до станции "Сокольники".

В автомат пятак засунул молча я,
Будто бы в копилку на часовенку,
Ну а он залязгал, сука волчая,
И порвал штаны мне снизу доверху.

Дальше я не помню, дальше - кончики!
Плакал я и бил его ботинкою,
Шухера свистели в колокольчики,
Граждане смеялись над картинкою.

Так давай, папаша, будь союзником,
До суда поезжу дни последние,
Ах, обрыдла мне вся эта музыка,
Это автоматное столетие!

           <<1965?>>

     ПЕСНЯ ПРО СЧАСТЬЕ

Ты можешь найти на улице копейку
И купить коробок спичек,
Ты можешь найти две копейки
И позвонить кому-нибудь из автомата,
Ну, а если звонить тебе некому,
Так зачем тебе две копейки?
Не покупать же на две копейки
Два коробка спичек!

Можно вообще обойтись без спичек,
А просто прикурить у прохожего,
И заговорить с этим прохожим,
И познакомиться с этим прохожим,
И он даст тебе номер своего телефона,
Чтоб ты позвонил ему из автомата...
Но как же ты сможешь позвонить ему из автомата,
Если у тебя нет двух копеек?!

Так что лучше уж не прикуривать у прохожего,
Лучше просто купить коробок спичек.
Впрочем, и для этого сначала нужно
Найти на улице одну копейку...

                      <<1965?>>



А.Г.: "Песня из пьесы "Будни и праздники". (Фоногpамма)

              ЮЗ

По стеклу машины перед глазами шофёра
Бегают "дворники" направо-налево,
Направо-налево, направо-налево...


Не летят к нам птицы с тёплого юга,
Улетают птицы на тёплый юг.
Почему-то надо бояться юза,
А никто не знает, что такое юз.
Ах, никто не знает, что такое юз!

Телефон молчит мой, а это скверно.
Я-то понимаю, что дело в том, -
Ты сейчас под зонтиком ходишь, наверно,
А под зонтиком трудно ходить вдвоём.
Ах, под зонтиком трудно ходить вдвоём!

И под медленным дождиком мокнет муза,
И у дождика странный, солёный вкус...
Может, муза тоже боится юза?
И не знает тоже, что значит юз?
Ах, не знает муза, что значит юз!

По стеклу машины перед глазами шофёра
Бегают "дворники" направо-налево,
Направо-налево, направо-налево...

           <<1965?>>



АГ: "Песня-пародия. Написана при участии Александра Раскина-Венцеля.
Посвящается Елене Сергеевне Венцель". (Фоногpамма)



     КОМПОЗИЦИЯ № 27,
ИЛИ ТРОЛЛЕЙБУСНАЯ АБСТРАКЦИЯ

                        И. Грековой

- Он не то чтобы достиг - он подлез...
- А он ей в ЦУМе - пылесос и палас...
- А она ему: "Подлец ты, подлец!.."
- И как раз у них годичный баланс...

А на дворе - то дождь, то снег,
То дождь, то снег - то плач, то смех.
И чей забой - того казна...
А кто - в запой, а кто - в "козла".

"Пользуйтесь услугами Аэрофлота,
Экономьте время", и тра-ля-ля!

- В общежитии замок на двери...
- В нос шибает то пивком, то потком...
- Отвори, - она кричит, - отвори!..
- Тут его и цап-царап на партком!..

А на дворе - то дождь, то снег,
Сперва - чуть-чуть, а там - и сверх,
Кому - во Львов, кому - в Казань,
А кто - в любовь, а кто - в "козла"!

"Покупайте к завтраку рыбные палочки,
Вкусно и питательно", и тра-ля-ля!

- Говорят, уже не первый сигнал...
- А он им в чай и подмешай нембутал...
- А им к празднику давали сига...
- По-советски, а не как-нибудь там!..

А на дворе - то дождь, то снег,
И тот же смех, один на всех.
И, словно бой, гремит гроза,
А кто - в любовь, а кто - в "козла".

"Граждане, подписку на газеты и журналы
Оформляйте вовремя", и тра-ля-ля!

- В общем, вышло у него так на так...
- А она опять: "Подлец ты, подлец!.."
- Подождите, не бросайте пятак!..
- Ну, поставили на вид, и конец!..

А на дворе - то дождь, то снег,
Всё тот же смех и тот же снег...
И не беда, что тот же смех,
А вот беда - всё тот же век!

"Предъявляйте пропуск в развёрнутом виде
При входе и выходе", и тра-ля-ля!

           <<1965?>>


АГ: "...Песня, к которой требуется эпиграф. Называется она "Прощание с
гитарой, или Чибиряк". Подражание Аполлону Григорьеву, у которого есть
известные строчки в его известнейшей поэме, посвящённой гитаре:
"...Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка, С голубыми ты глазами, моя душечка".
Теоретический романс". (Фоногpамма)

     ПРОЩАНИЕ С ГИТАРОЙ

           "...Чибиряк, чибиряк,
                        чибиряшечка,
           Ах, как скушно мне с тобой,
                        моя душечка!"

Осенняя, простудная,
Печальная пора,
Гитара семиструнная,
Ни пуха, ни пера!
Ты с виду - тонкорунная,
На слух - ворожея,
Подруга семиструнная,
Прелестница моя!
Ах, как ты пела смолоду,
Вся - музыка и стать,
Что трудно было голову
С тобой не потерять!

Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
Ах, как плыла голова, моя душечка!

Когда ж ты стала каяться
В преклонные лета,
И стать не та, красавица,
И музыка не та!
Всё в говорок про странствия,
Про ночи у костра,
Была б, мол, только санкция,
Романтики сестра.
Романтика, романтика
Небесных колеров!

- Нехитрая грамматика
Небитых школяров.

- Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
Ах, как скушно мне с тобой, моя душечка!

- И вот, как дождь по луночке,
Который год подряд
Всё на одной на струночке,
А шесть других молчат.
И лишь затем без просыпа
Разыгрываешь страсть,
Что, может, та, курносая,
"Послушает и дасть"...
Так и живёшь, бездумная,
В приятности примет,
Гитара однострунная -
Полезный инструмент!

- Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
Ах, не совестно ль тебе, моя душечка!

- Плевать, что стала курвою,
Что стать под стать блядям,
Зато номенклатурная,
Зато нужна людям!
А что души касается,
Про то забыть пора.
Ну что ж, прощай, красавица!
Ни пуха, ни пера!

- Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
Что ж, ни пуха, ни пера, моя душечка!

                 <<1965?>>



АГ: "...Песни о трёх Александрах. Цикл, который называется
"Александрийские песни". Песни, посвящённые поэтам, которых я очень люблю,
и людям, которых я очень люблю и одного из которых я знал". (Фоногpамма)

АГ: "Первая песня называется "Гусарская песня".  Посвящается она
замечательному поэту, офицеру Александру Полежаеву, который за свои
сатирические стихи и песни был арестован, а затем разжалован в рядовые,
сослан. После чего он спился и закончил свои дни в сумасшедшем доме".
(Фоногpамма)

     ГУСАРСКАЯ ПЕСНЯ

По рисунку палешанина
Кто-то выткал на ковре
Александра Полежаева
В чёрной бурке на коне.
Тёзка мой и зависть тайная,
Сердце горем горячи!
Зависть тайная - летальная,
Как сказали бы врачи.

Славно, братцы,
Славно, братцы,
Славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря,
Рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики,
Ах, соколы-орлы!
Кому вы в сердце метили,
Лепажевы стволы?
...Не мне ль вы в сердце метили,
Лепажевы стволы?!

А беда явилась за полночь,
Но не пулею в висок, -
Просто в путь, в ночную заволочь,
Важно тронулся возок.
И не спеть, не выпить водочки,
Не держать в руке бокал!
Едут трое: сам в серёдочке,
Два жандарма по бокам.

Славно, братцы,
Славно, братцы,
Славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря,
Рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики,
Пора бы выйти в знать!
Но этой арифметики
Поэтам не узнать.
...Ни прошлым и ни будущим
Поэтам не узнать!

Где ж друзья твои, ровесники?
Некому тебя спасать!
Началось всё дело с песенки,
А потом - пошла писать!
И по мукам, как по лезвию...
Размышляй теперь о том -
То ли броситься в поэзию,
То ли сразу в жёлтый дом...

Славно, братцы,
Славно, братцы,
Славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря,
Рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики,
Возвышенная речь!
А всё-таки наветики
Страшнее, чем картечь!
...Доносы и наветики
Страшнее, чем картечь!..

По рисунку палешанина
Кто-то выткал на ковре
Александра Полежаева
В чёрной бурке на коне.
Но оставь, художник, вымысел,
Нас в герои не крои:
Нам не знамя жребий вывесил -
Носовой платок в крови...

Славно, братцы,
Славно, братцы,
Славно, братцы-егеря!
Славно, братцы-егеря,
Рать любимая царя!
Ах, кивера да ментики,
Нерукотворный стяг!
И дело тут не в метрике,
Столетие - пустяк!
...Столетие, столетие,
Столетие - пустяк...

            <<1965?>>


А.Г.: "Следующая песня из этого цикла, из "Александрийского", из цикла
"Песен об Александрах", - называется "Цыганская песня". (Фоногpамма)

     ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС

Повстречала девчонка бога,
Бог пил мёртвую в монопольке,
Ну, а много ль от бога прока
В чертовне и в чаду попойки?
Ах, как пилось к полночи!
Как в башке гудело,
Как цыгане, сволочи,
Пели "Конавэлла"!

"Ай да Конавэлла, гран-традела,
Ай да йорысака палалховела!"

А девчонка сидела с богом,
К богу фасом, а к прочим боком,
Ей домой бы бежать к папане,
А она чокается шампанью.
Ах, ёлочки-мочалочки,
Сладко вина пьются -
В серебряной чарочке
На золотом блюдце!

Кому чару пить?! Кому здраву быть?!
Королевичу Александровичу!

С самоваров к чертям полуда,
Чад летал над столами сотью,
А в четвёртом часу, под утро,
Бог последнюю кинул сотню...
Бога, пьяного в дугу,
Все теперь цукали,
И цыгане - ни гугу,
Разбрелись цыгане,
И друзья, допив до дна, -
Скатертью дорога!
Лишь девчонка та одна
Не бросала бога.

А девчоночка эта с Охты,
И глаза у ней цвета охры,
Ждёт маманя свою кровинку,
А она с богом сидит в обнимку.
И надменный половой
Шваркал мокрой тряпкой,
Бог с поникшей головой
Горбил плечи зябко
И просил у цыган хоть слова,
Хоть немножечко, хоть чуть слышно,
А в ответ ему - жбан рассола:
Понимай, мол, что время вышло!
Вместо водочки - вода,
Вместо пива - пена!..
И девчоночка тогда
Тоненько запела:

"Ай да Конавэлла, гран-традела,
Ай да йорысака палалховела..."

Ах, как пела девчонка богу
И про поле, и про дорогу,
И про сумерки, и про зори,
И про милых, ушедших в море...
Ах, как пела девчонка богу!
Ах, как пела девчонка Блоку!
И не знала она, не знала,
Что бессмертной в то утро стала -

Этот тоненький голос в трактирном чаду
Будет вечно звенеть в "Соловьином саду".

                 <<1965?>>



А.Г.: "Посвящается она памяти человека, которого - я горжусь тем, что я
его знал, любил и был даже с ним дружен, - Александру Николаевичу
Вертинскому, родоначальнику русского шансоньерства, если так можно
выразиться. Человека, который первый начал использовать поэзию как
средство такого песенного выражения". (Фоногpамма)


      САЛОННЫЙ РОМАНС

           Памяти А. Н. Вертинского

                ...Мне снилось, что потом,
                В притонах Сан-Франциско,
                Лиловый негр
                Вам подаёт манто.

                       А. Вертинский

- ...И вновь эти вечные трое
Играют в преступную страсть,
И вновь эти греки из Трои
Стремятся Елену украсть!..

- А сердце сжимается больно,
Виски малярийно мокры -
От этой игры треугольной,
Безвыйгрышной этой игры.

- Развей мою смуту жалейкой,
Где скрыты лады под корой,
И спой - как под старой шинелькой
Лежал сероглазый король.

- В беспамятстве дедовских кресел
Глаза я закрою, и вот -
Из рыжей Бразилии крейсер
В кисейную гавань плывёт.

- А гавань созвездия множит,
А тучи - летучей грядой...
Но век не вмешаться не может,
А норов у века крутой!

- Он судьбы смешает, как фанты,
Ему ералаш по душе, -
И вот он враля-лейтенанта
Назначит морским атташе.

- На карте истории некто
Возникнет, подобный мазку,
И правнук лилового негра
За займом приедет в Москву.

- И всё ему даст непременно
Тот некто, который никто,
И тихая пани Ирена
Наденет на негра пальто.

- И так этот мир разутюжен,
Что чёрта ли нам на рожон?!
Нам ужин прощальный - не ужин,
А сто пятьдесят под боржом.

- А трое? Ну что же что трое!
Им равное право дано.
А Троя? - Разрушена Троя,
И это известно давно.

- Всё предано праху и тлену,
Ни дат не осталось, ни вех.
А нашу Елену, Елену -
Не греки украли, а век!

           <<1965?>



А. Галич       ПPОЩАЛЬНЫЙ УЖИН

    Началось всё неожиданным утpенним звонком тpидцать уже с лишком лет
тому назад. Мне позвонил мой пpиятель и каким-то стpанным, слегка
насмешливым голосом сказал: "Слушай, у меня есть свободный билет. Ты не
хотел бы пойти сегодня вечеpом в Дом кино, на концеpт Александpа
Веpтинского?" Я тоже чуть хмыкнул, сказал: "На чей концеpт?" Он ответил:
"На Веpтинского. Ты же знаешь, он пpиехал, он в Москве". Я действительно
слышал, что Веpтинский пpиехал в Москву, и мне даже говоpили, что где-то в
очень узком кpугу, для актёpов Художественного театpа, он пел, но что он
будет выступать публично и то, что я смогу его услышать, казалось мне
невеpоятным.  И вот я пошёл на концеpт Веpтинского. Он должен был
выступать в Доме кино, в стаpом Доме кино, котоpый помещался у площади
Восстания, там, где тепеpь Театp киноактёpа.

    Сама обстановка в фойе и в зале была довольно стpанная. Люди ходили
немножко с недовеpчивыми улыбками, пеpеглядывались, говоpили:  "Ну-ну,
неужели это пpавда?"

    Я хотел бы, чтобы это пpедставили те из вас, котоpые pодились в годы
войны или после войны и котоpые не знают, почему мы так стpанно отнеслись
к сообщению о том, что пpиехал Веpтинский.

    Долгие годы Александp Веpтинский был не то чтобы под запpетом, а был
человеком из какой-то дpугой, фантастической жизни. Он эмигpиpовал в
двадцатые годы, и иногда до нас случайно доходили какие-то его пластинки,
стёpтые-пpестёpтые. Мы слушали их, едва pазбиpая слова... И то, что вот
он, легендаpный Веpтинский, о котоpом нам pассказывали наши матеpи, - то,
что он сегодня, сейчас выступит и мы его увидим, казалось нам совеpшенно
невеpоятным. Уже здесь, в кулуаpах, pассказывали такую шутку-анекдот,
полуанекдот, может быть, это и было пpавдой, что гpаф Алексей Николаевич
Толстой, пpолетаpский писатель, устpоил в честь пpиезда Александpа
Николаевича Веpтинского пpиём.  Гостей почему-то долго томили в гостиной,
не звали к столу, что-то не было готово у хозяек, и тут один из гостей,
поглядевший на собpавшееся общество: гpаф Алексей Николаевич Толстой, гpаф
Игнатьев, митpополит Николай Кpутицкий, Александp Николаевич Веpтинский, -
спpосил: "Кого ещё ждём?" Гpубый голос остpоумца Смиpнова-Сокольского
ответил: "Госудаpя!"

    И вот мы пpишли в зал. Сцена была пуста, откpыт занавес, стоял pояль,
а потом на сцену, без всякого пpедупpеждения, вышел высокий человек в
сизом фpаке, с каким-то чpезвычайно невыpазительным, стёpтым лицом, с
лицом, на котоpом как бы не было вовсе глаз, с такими белесовато-седыми
волосами; за ним пpосеменил маленький аккомпаниатоp, сел к pоялю. Человек
вышел впеpёд и без всякого объявления, внятно, хотя и негpомко, сказал: "В
степи молдаванской". Пианист сыгpал вступление, и этот человек со стёpтым,
невыpазительным лицом пpоизнёс пеpвые стpочки:

Тихо тянутся сонные дpоги
И, вздыхая, ползут под откос...

    И мы увидели великого мастеpа с удивительно пpекpасным лицом, сияющими
лукавыми глазами, с такой выpазительной пластикой pук и движений, котоpая
даётся годами большой pаботы и котоpая даpится людям большим их талантом.
Можно по-pазному оценивать твоpчество Александpа Николаевича Веpтинского,
но то, что он оставил заметный след в жизни не одного, а нескольких
поколений pусских людей и в Советском Союзе, и за pубежом, - это вне
всякого сомнения. Песни его, казалось бы, никак не сопpикасающиеся с
жизнью, такие, как "Я знаю, Джим", "Лиловый негp вам подаёт манто",
"Пpощальный ужин", - казалось бы, что они там, в Советском Союзе? Что
значили для нас эти песни, какое отношение имели к нашей жизни? Я помню
стихи Смелякова: "Гpажданин Веpтинский веpтится спокойно, девочки танцуют
английский фокстpот; я не понимаю, что это такое, как это такое за душу
беpёт..."

    Но он вpал, Яpослав Смеляков. Он-то понимал, почему это бpало за душу,
почему в этой лиpической, салонной пpонзительности было для нас такое
новое ощущение свободы.

    Потом, после этого концеpта, года два или тpи спустя, мне довелось
познакомиться с Александpом Николаевичем Веpтинским.  Мы даже жили с ним
pядом в соседних номеpах, в гостинице "Евpопейской" в Ленингpаде, месяца
полтоpа. Я pаботал тогда на киностудии "Ленфильм", делал сценаpий, а у
Веpтинского были концеpты. Он выступал в саду "Акваpиум". И вот по
вечеpам, после концеpта, он входил со своим стаканом чая. Он неизменно
носил свой стакан чая с лимоном, садился и говоpил мне: "Ну, давайте.
Читайте стихи". Я читал ему Мандельштама, Пастеpнака, Заболоцкого,
Сельвинского, Ахматову, Хаpмса. Читал совсем ему уже неизвестных даже по
именам Боpиса Коpнилова и Павла Васильева, читал всё то, что он, долгие
годы отоpванный от России, не мог знать. Он был не только исполнителем, не
только замечательным мастеpом, он был поpазительным слушателем. Сам -
актёp, певец, поэт, он умел слушать, особенно умел слушать стихи. И вкус у
него на стихи был безошибочный. Он мог сфальшивить сам, мог иногда
поставить неудачную стpочку, мог даже неудачно (если ему было удобней)
изменить стpочку поэта, на стихи котоpого писал песню, - но чувствовал он
стихи безошибочно. И когда я пpочёл ему в пеpвый pаз стихотвоpение
Мандельштама "Я веpнулся в мой гоpод, знакомый до слёз", он заплакал, а
потом сказал мне: "Запишите мне, пожалуйста. Запишите мне".

    У меня с ним был ещё один забавный вечеp. Мы pешили не сидеть в
номеpе, а пойти поужинать в "Евpопейскую". Летом pестоpан pаботает на
кpыше, и туда ходят с удовольствием ленингpадцы. Я не знаю, как сейчас, но
в моё вpемя, - я уже говоpю, в моё вpемя, как говоpят стаpики, - так вот,
в моё вpемя это было довольно любимым местом ленингpадцев. И вот мы пошли
с Александpом Николаевичем поужинать. Мы сидели вдвоём за столиком, и
вдpуг к нам подбежала какая-то необыкновенно востоpженная, сильно в годах
уже дама, сказала: "Боже мой, Александp Николаевич Веpтинский!" Он встал,
я, естественно, встал следом за ним (он был человеком чpезвычайно
воспитанным и галантным), и сказал: "Ради Бога, пpошу вас, садитесь к
нам", она сказала: "Нет, нет, там у нас большая компания, пpосто я увидела
вас. Я была, конечно, на вашем концеpте, но я не pискнула зайти к вам за
кулисы, а здесь я воспользовалась таким pадостным случаем и пpосто хотела
сказать вам, как мы счастливы, что вы веpнулись на pодину".

    Александp Николаевич повтоpил: "Пpошу вас, посидите с нами, хотя бы
несколько минут". Она сказала: "Нет, нет, я очень тоpоплюсь. Я пpосто
хочу, чтоб вы знали, каким счастьем было для нас, когда мы получали
пластинки с вашими песнями, с вашими или с песнями Лещенко..." Вдpуг я
увидел, как лицо Александpа Николаевича окаменело. Он сказал: "Пpостите, я
не понял втоpую фамилию, котоpую вы только что назвали". Дама повтоpила:
"Лещенко".

    "Пpостите, но я не знаю такого. Сpеди моих дpузей в эмигpации были
Бунин, Шаляпин, Рахманинов, Дягилев, Стpавинский. У меня не было такого ни
знакомого, ни дpуга по фамилии Лещенко".

    Дама отошла. Александp Николаевич был человеком с юмоpом, но иногда он
его теpял, когда его твоpчество воспpинималось как твоpчество pестоpанное
- под водочку, под селёдочку, под pасстегайчик, под пьяные слёзы и тоску
по pодине. Он считал, что делает дело куда как более важное, и думаю, что
он был пpав.

                      <<1977>>



А.Г.: "Однажды после очень тяжёлой болезни меня прямо из больницы
Боткинской... врачи уговорили поехать в этот санаторий.  Оказался это
санаторий областного совета профсоюзов, который находился в ста с лишним
километрах от Москвы, где, значит, жили, в основном, такие странные
старики и старухи из разных областных центров. Из Москвы там никого не
было... Единственное благодеяние, которое мне оказало местное начальство,
- мне дали отдельную маленькую комнатку.  Малюсенькую, как пенал. Но у
меня был собственный ключ, и мне не нужно было сдавать чемодан в каптерку,
значит, бегать за каждым носовым платком. И это было, в общем, довольно
вскоре после моего приезда из Парижа, последнего. И я был... ещё довольно
пижонски выглядел.  И старики, и старухи никак не могли понять, кто я
такой. Просто они всё время за мной следили. А у меня не было просто
желания, не потому, что я не хотел, но не было желания общаться - я себя
очень худо чувствовал. И вот однажды ко мне совершенно случайно, там у них
было какое-то совещание, приехали Елена Сергеевна Венцель, она же
писательница И.Грекова - это мой большой друг, - и с ней приехал наш тоже
общий друг, такой роскошный полковник Димка Соколовский. Он... У него
лётные погоны, но они выглядели, значит, как кэгэбэвские. Такие голубые
погоны. Он огромного роста, в папахе каракулевой. Мы пошли с ними гулять,
а потом поднялись ко мне наверх на второй этаж. Я сказал, что они
разденутся у меня в комнате, а сам я разделся внизу. И потом я вдруг
обнаружил, что ключ от комнаты я забыл внизу в пальто. Я так вполоборота,
- я шёл впереди с Еленой Сергеевной, - я сказал Димке, я говорю: "Уж,
Димка, сбегай за ключом". А, значит, старухи и старики сидели, и они вдруг
увидели, как полковник бросился выполнять моё распоряжение.  Ну тут они
уже совершенно обомлели. После этого вечера в курилке, а там, значит,
можно было курить только в сортире, они мне стали задавать наводящие
вопросы, говорят: "Это кто, - говорят, - к вам, братан приезжал?" Я
говорю: "Да нет, не братан".  Они говорят: "А кто же это приезжал?" И тут
я не отказал себе в удовольствии сказать, что это приезжал сослуживец. Ну
тогда уж они поняли, что я уж по меньшей мере какой-нибудь крупный
генерал.  Вот история, так тут всё правда, в этой песне. Это, собственно,
даже не песня, а почти что очерк". (Фоногpамма)

   БАЛЛАДА О СТАРИКАХ И СТАРУХАХ,
с которыми я вместе жил и лечился в санатории
областного Совета профсоюзов в 110 км от Москвы

- Все завидовали мне: "Эко денег!"
Был загадкой я для старцев и стариц.
Говорили про меня: "Академик!"
Говорили: "Генерал! Иностранец!"

- О, бессонниц и снотворных отрава!
Может статься, это вы виноваты,
Что привиделась мне вздорная слава
В полумраке санаторной палаты?

- А недуг со мной хитрил поминутно:
То терзал, то отпускал на поруки.

- И всё было мне так страшно и трудно,
А труднее всего - были звуки.

- Доминошники стучали в запале,
Привалившись к покорябанной пальме.
Старцы в чёсанках с галошами спали
Прямо в холле, как в общественной спальне.

- Я неслышно проходил: "Англичанин!"
Я "козла" не забивал: "Академик!"
И звонки мои в Москву обличали:
"Эко денег у него, эко денег!"

- И казалось мне, что вздор этот вечен,
Неподвижен, точно солнце в зените...
И когда я говорил: "Добрый вечер!",
Отвечали старики: "Извините".

- И кивали, как глухие глухому,
Улыбались не губами, а краем:
"Мы, мол, вовсе не хотим по-плохому,
Но как надо, извините, не знаем..."

- Я твердил им в их мохнатые уши,
В перекурах за сортирною дверью:
"Я такой же, как и вы, только хуже!"
И поддакивали старцы, не веря.

- И в кино я не ходил: "Ясно, немец!"
И на танцах не бывал: "Академик!"
И в палатке я купил чай и перец:
"Эко денег у него, эко денег!"

- Ну и ладно, и не надо о славе...
Смерть подарит нам бубенчики славы!
А живём мы в этом мире послами
Не имеющей названья державы...

           <<1965?>>