Телеграфист в окно созерцает предмет любви.
На подоконнике - мёртвые мухи лапками вверх,
И ветер воду в канаве тёмной слегка рябит,
И звуки вечера относит к Большой Неве.

Закат пылает, как инфлюэнца в голодный год,
Закат пылает, как металл в плавильных печах,
И на ступеньках, клубком свернувшись,
                               пушистый кот
Мурлычет, греясь напоследок в его лучах.

Сестра разучивает гаммы, терзая слух,
Папаша, выпив графин казённой,
                             хулит прогресс,
И угреватые подростки из ремеслух
На чердаках гоняют в сику на интерес.

Она проходит здесь каждый вечер, всегда одна,
Она проходит здесь каждый вечер,
                             не глянув ввысь,
Или чуть ниже, где из распахнутого окна
Печально смотрит в неё влюблённый телеграфист.

Хозяин запер двери лавки и укатил.
Кухарка семечки грызёт, шелухой соря.
Народовольцы конспиративно идут в трактир:
Готов подкоп, снаряжён фугас, и долой царя!

Она проносится сквозь время, как вешний вихрь,
И только небо в конских яблоках облаков,
Да мат извозчиков, да трели городовых
Её на время вырывают из тьмы веков.

Земля застыла в центре мира. Коперник врал.
Маркони шлёт Попову сигналы: "Событий нет.
Карл Маркс украл у Клары Цеткин её коралл,
Украла Клара Цеткин у Карла Маркса кларнет."

Телеграфист сидит один, на крюк запершись.
Ему не справить к зиме пальто и тёплых кальсон.
Она прекрасна, она проходит, как дура-жизнь,
Она проходит, она прекрасна, как детский сон.

Закат разлился над островами, как сладкий морс,
В его сиропе тонет Солнце, как мягкий плод,
И ветер тянет вонь с помоек на Гельсингфорс,
И неподвижен, застыл на рейдах Балтийский флот.

В саду качели летают с визгом то вверх, то вниз,
И от бессмысленности жизни приют найдя,
В петле качается влюблённый телеграфист.
И тёмной стайкой живые мухи над ним гудят.