Письма из города. Горацию

Они убивают цветы и приносят любимым.
И пьют - чтобы плакать, а чтоб веселиться едят.
И вдох наполняют синильным сиреневым дымом.
Они позабыли: есть мера - все мед и все яд.
Они правят пир. Это траурный пир. После пира
Они будут есть своих жирных раскормленных псов.
Они позабыли: вот образ гармонии мира -
Великий покой напряженных до звона весов.
Они говорят: это смерть. Мол, такой и такой я...
Они и не знали, наполнив всю жизнь суетой,
Что счастье - гармония жизни - мгновенье покоя.
А смерть - это вечность покоя и вечный покой.
Они строят скалы и норы в камнях, а из трещин
Сочится наваристый запах обильных борщей.
Но тяжко глядеть мне на этих раскормленных женщин,
И больно глядеть мне на этих оплывших детей.
Я трудно живу в этом городе непостижимом,
Пытаясь простить из последних младенческих сил -
Они убивают цветы и приносят любимым,
Когда б я друзьям убиенных друзей приносил.
О, если бы к детским глазам мне доверили вещий
И старческий ум! Я бы смог примириться и жить,
И клеить, и шить, и ковать всевозможные вещи,
Чтоб вещи продать и опять эти вещи купить.
Такое твоим мудрецам и не снилось, Гораций.
Все что-то не эдак и, видимо, что-то не так...
И вновь эти люди меняют состав декораций
И в новых одеждах играют все тот же спектакль.
И вновь забивают обновками норы - как поры.
Здесь есть где лежать. Но здесь незачем быть.
					(Или - стать?)
На свалках за городом дымные смрадные горы -
Здесь тлеют обноски обновок. Здесь нечем дышать.
И горы обносок превысили горы природы.
На вздыбленной чаше пизанскою грудой стоит
Пизанское небо над нами. Пизанские воды.
Пизанская жизнь... Утомительный вид...
И эти забавы превысили меры и числа,
И в эти забавы уходят все соки земли.
Они не торопятся строить свои корабли,
Поскольку забыли, что смысл - в соискании смысла.
Что разум без разума в этой глуши одинок -
Как я одинок без тебя, мой любезный Гораций, -
Что нужно спешить - ах, нет, не спешить, а стараться, -
Поскольку назначена встреча в назначенный срок...