«Мне нужна Красота позарез…»

В большом биографическом словаре «Русские писатели 20 века» (действительно большой словарь, килограмма три весит) места для Михаила Леонидовича Анчарова не нашлось. И правильно. Мало радости Анчарову было бы делить словарные полосы с пролетарскими писателями, забытыми навсегда. Да и к писательству своему Анчаров относился скорее как к инструменту, такому же, как кисть и гитара, в своем Великом Поиске Красоты.
Да, Анчаров аполитичен, как был аполитичен Максимилиан Волошин, предпочитавший и при белых и при красных оставаться человеком. Да, стихи Анчарова порой грубы, как груба бывает и повседневная жизнь, наполняющая его романы и повести. Но после Достоевского и Платонова никто больше так любовно не всматривался в человека толпы, никогда не попадающего на телевизионные экраны и на страницы газет.
И мы, первые читатели Анчарова, почувствовали это сразу. Это был наш писатель, песни которого мы пели задолго до встречи с его прозой. Нам казалось, что это все о нас – такого мы тогда были высокого мнения о себе. Герои Анчарова еще не знали ответов на все вопросы, но они уже знали главные вопросы: для чего человек приходит в этот мир, в какой стороне лежит цель его жизненного пути, что и почем в этой жизни. В анчаровской шкале ценностей на первом месте стоит Творчество, как цель и смысл человеческого существования. Талант там стоит на первом месте, рядом с утверждением, что неталантливых людей нет. Чем только не увлекался Анчаров, но все это было подчинено одной цели: «… я искал ключи к творчеству – как я потом обозначил их для себя, – ключи полета» .
Анчаров не одинок в своей главной теме. Примерно в это же время (вторая половина ХХ века) о творчестве как о главном предназначении человека писали такие разные, но такие одинаково талантливые люди, как Дж. Толкин, Даниил Андреев, чьи книги сегодня называют культовыми. А вот Анчарова никто не вспомнил. Точно так же часто забывают его, первого русского барда, когда говорят об истоках авторской песни. Настоящее издание – не только запоздалая дань уважения замечательному умному писателю, воспитавшему своими книгами и песнями целое поколение, но и долг учеников по отношению к учителю.
Анчаров очень самостоятелен. Он никогда не хотел соглашаться с навязанными ценностями, с навязанным взглядом на жизнь. Его герои идут только собственными дорогами, думают только своей головой, а значит, потенциально опасны для правителей всех мастей, точно знающих «как и куда надо». Ведь на Памфилия, Костю да Винчи, Сапожникова не действуют PR-технологии, и сколько им не промывай мозги – пожмут плечами и опять возьмутся за свое: искать ли Атлантиду, изобретать ли вечный двигатель, разгадывать ли секрет Красоты или задавать неудобные вопросы. Вот и герой «Сотворения мира», как только ощутил, что колесо жизни раскручивается все быстрее, переделал свой автомобиль, оставив в нем одну скорость – первую, да так и отправился дальше не спеша. «Но зато я ехал со скоростью зеваки и видел все, что хотел видеть… Но зато неимоверно выросли впечатления и куда-то девалась скука. Если мне хотелось пройтись, я шел рядом с машиной, держа ее за руль, как лошадь под уздцы, потом влезал обратно.
Мимо меня проносились машины, часть из которых я потом видел у обочины исковерканными, в окружении санитаров и милиционеров с рулетками, а часть добиралась до места гораздо быстрей меня. Но поскольку и остальные добирались туда с такой же скоростью, то в узлах встречи возникало такое, что целые машины увозили потом помятых владельцев, которые мчались в другие места, надеясь туда прибыть первыми. Но там они сталкивались с такими же и уезжали еще более помятыми. И так изо дня в день» . И здесь Анчаров вторит хотя и подзабытому основательно, а все же умному Генри Торо . Да, прогресс, да, очередная технологическая революция, но зачем? Стал ли современный человек счастливее, не слишком ли дорого стоят новомодные безделицы, за которые плачено частями души?
А-а, чудаки, что с них взять, подумает иной читатель. Маргиналы! А на кого еще осталось надеяться? Уж не на Думу ли с президентом? Много ли вокруг нас людей с четко выраженной жизненной позицией? И какова эта позиция? Вот авторский эпиграф к «Сотворению мира»: «Был такой человек, по имени Христос, такой добрый, ну такой добрый – мухи не обидит. А как увидел торгующих в храме, взял веревку и погнал торгующих из храма к чертовой матери». Не о нашем ли дне сказано? И вот уже Анчаров не просто писатель для узкого круга, а пророк по праву рождения («И Господь меня с неба выволок // И велел лететь до Земли» ). Не слишком ли много торгующих развелось в храме Земли, не пора ли за веревку браться?
Распространилось (вряд ли само по себе) мнение, что сегодня поэзия мало кому интересна. А вот Анчаров считал, что Золотой век начнется (вернется) именно с возвращением поэтов. Заметьте, не стоит вопрос о том, каким быть человеку Золотого века, откуда у него возьмутся качества, знакомые только по литературе, да и то, в основном, по фантастической: совесть, честь, чувство долга, ответственности, желание странного, а сразу утверждается, что без поэтов ничего этого и возникнуть не может. («Говорят, поэты – динозавры. // Что ж, тогда попробуйте без них» .) И не стихотворца имел в виду автор, а Художника в самом широком смысле этого слова, недаром образ Леонардо да Винчи так притягателен для Анчарова. Он вовсе не собирался разгадывать его код, а только лишь увидел в нем «норму, более высокую». Вот это и есть настоящее определение для героев Анчарова – все они – норма, только для какого-то другого мира, как раз для того, где «по синим цветам бродят кони и дети». И единственную истинность, правильность этого (такого) мира читатель ощущает сразу, узнает, как знакомое и родное, но забытое в суете. Да и сам Анчаров, единый в трех лицах – художник, поэт и писатель – являл собой эту самую норму более высокую.
«Никто не знает, кому дано сказать для жизни главное слово, но каждый должен пытаться его выговорить». И Анчаров выговаривает свои слова. Вроде бы знакомые: Нежность, Любовь, Творчество, но в его произношении они обретают изначальный смысл, звучат свежо и пронзительно, даже если эти слова произносит танк в «Балладе о танке Т-34, который стоит в чужом городе на высоком красивом постаменте».
И о войне Анчаров говорит только своими словами. Он был на войне, он видел ее и понял, что другого такого зла мир не знал. И поэтому его герой в «Записках странствующего энтузиаста» ищет и находит средство от войны: смех. Помните горинского Мюнхгаузена: «Смейтесь, господа!».
Я все думаю, почему же Анчаров был нам, молодым тогда, так близок и дорог? Правду говорил? Так ведь не он один. Но вот интонация… Ведь это не подделаешь. Правду говорили или пытались сказать многие даже в то время, но правдивая интонация, правда, составлявшая суть говорившего, встречалась не часто. А правда для жизни – вещь совершенно необходимая. Посмотрите, сколько сегодня лжи вокруг. И мы перестаем верить не только своему людоедскому царству-государству, а вообще всему: ребенку, другу, любимой, матери. Это же конец для человеческих отношений.
Анчаров – не великий стилист. И романы его (во всяком случае, два не публиковавшихся раньше: «Сотворение мира» и «Интриганка») иногда неоправданно затянуты, местами скучноваты, но голос автора настолько искренен и правдив, что читаются его вещи на одном дыхании. А уж для тех, кто помнит и любит Анчарова, это и вовсе подарок. К тому же, концентрация смысла в его произведениях достигает огромной величины, а смысл – категория довольно редкая для современной литературы.
В живописи Анчаров тоже не дотягивает до своих кумиров – Леонардо и Сурикова, но он попытался и здесь «выговорить свое слово». И в его живописных работах важнейшей является правда, идет ли речь о войне, о его любимой Благуше или о портретах его близких.
И в песнях своих Анчаров уступает многим, но только эти многие были уже после него. И еще одно «но». Среди песен Анчарова есть песни, сразу удостоенные звания народных (это не когда член правительства зачитывает указ о присвоении, а когда считается, что песню народ сочинил). Такими долгое время считались «Кап-кап…», «Быстро, быстро донельзя…» (она же «Прощальная дальневосточная»); лесная публика, как правило, знает Анчарова «насквозь», но и в компаниях, очень далеких от костров и палаток, нет-нет да и услышишь «Стою на полустаночке…», а ведь это тоже Анчаров.
В прозе Анчарова то и дело слышатся знакомые отзвуки. Вот например:
«И городок не знал, что к его воображаемым стенам подошел директор, у которого в мозгу кипели директивы.
Городок застыл в бессистемности своего развития, и потому теперь его ожидали крутые повороты».
Это из романа «Прыгай, старик, прыгай!». Сразу две стилевые аллюзии – Салтыков-Щедрин «История одного города» и платоновский «Чевенгур». И это прекрасно, потому что русская литература во все времена жила не только новаторством, но и преемственностью, неразрывностью культурных связей. Но авторский язык так же самобытен, как и темы повестей и романов Анчарова. А сколько неожиданных идей, парадоксальных мыслей, неординарных решений!
«Ей-богу, ему удалось доказать, что творчество возможно во всем, в любом деле, в любви, в отношениях с людьми. Это и есть главный дар. <…> <Его герой> состоялся. Не боялся неожиданных решений. Не принимал общепринятые правила за непреодолимую преграду. Доверял себе. <…> Ни от чего не убежал, ничего не избежал. За ним не только война, энтузиазм, вера и незнание тридцатых, лагерь, отчаяние от несбывшегося возрождения. Характер. Творимое начало – путь к состоявшейся жизни». – Это об Анчарове из книги «Интерес к частной жизни» Дианы Тевекелян , человека в книжном мире известного, близкого друга М. Анчарова, редактора «Самшитового леса» и «Как птица Гаруда» тех времен, когда эти произведения печатались или готовились к печати в «Новом мире». Тем, кто захочет ближе познакомиться с Анчаровым-человеком, эта книга даст много, не смотря на известную долю субъективности в оценках автора. В книге Анчарову отводится много страниц, только выведен он там под именем Вадима (книга Тевекелян – мемуары о московской литературной жизни в 60–90 годы ХХ века в форме романа).
Мы уже говорили, что герои Анчарова, да и сам автор, часто выглядят белыми воронами. Но читатель, спросивший себя, хотел бы он жить в мире, где по одним улицам с ним ходили бы Памфилий, Сапожников или Костя да Винчи, не сможет ответить отрицательно. В этом смысле произведения Анчарова следует отнести к жанру фантастики, поскольку автор пишет о «правильном будущем», которое непременно ждет, по его убеждению, этот великий народ. Свое кредо Анчаров заявляет в авторском эпиграфе к «Сотворению мира»: «…Я помню этот день… Состоялось… В Делийской Декларации записали: "ЧЕЛОВЕК ЭТО НЕ СРЕДСТВО, А ЦЕЛЬ"».
Нет ничего хуже, когда народ перестает верить в себя, в то, что он действительно сверхнарод (термин Д. Андреева), а не просто население. Анчаров же всеми силами пытается вернуть это утраченное ощущение многомиллионной массы, неторопливо плывущей по реке времени к своему ослепительно прекрасному финалу. А в то, что он будет прекрасен, автор верит неколебимо.
«Мы народ. Мы живем вечно и медленно, как самшитовый лес. Корни наши переплелись, стволы почти неподвижны, и кроны тихо шумят. Но весь кислород жизни – только от нас и будущее небо стоит на наших плечах» . – Нам так давно никто не говорил таких слов, что мы едва не начали забывать, что мы и вправду – народ. Теперь опять будем помнить.

* * *

Формируя настоящее издание, составители ставили перед собой задачу познакомить читателя со всеми тремя ипостасями Михаила Анчарова. Первый том содержит так называемую первую трилогию (повести «Теория невероятности», «Золотой дождь», «Этот синий апрель»), роман «Прыгай, старик, прыгай!», отчетливо перекликающийся с частью третьей трилогии («Как птица Гаруда») и неопубликованный роман «Интриганка». Анчаров сформировал его из своих ранних рассказов, о которых теперь никто уже не помнит. Второй том содержит вторую трилогию (повести «Сода-Солнце», «Голубая жилка Афродиты», «Поводырь крокодила»), роман «Дорога через хаос», в который вмонтирована пьеса о Леонардо да Винчи, и последний из написанных Анчаровым и никогда ранее не публиковавшийся роман «Сотворение мира».
На CD мы поместили репродукции картин Михаила Анчарова, фонограммы многих его песен (в конце 2006 года фирма «Мороз-Мьюзик» выпустила диск Анчарова в формате МР3 примерно на шесть часов звучания) и третью трилогию, состоящую из романов «Как птица Гаруда», «Записки странствующего энтузиаста» и «Самшитовый лес». Последняя трилогия издается в цифровом формате потому, что состоит из относительно недавно публиковавшихся произведений Анчарова, получивших (в основном, благодаря публикации в «Новом мире» «Самшитового леса») довольно широкую известность, в то время как первые две трилогии были опубликованы достаточно давно, чтобы стать библиографической редкостью. На диске помещены и комментарии к песням Анчарова, составленные знатоком и исследователем его творчества В. Юровским, а также основные вехи биографии автора и исполнителя песен, художника и писателя.

В. Грушецкий