В мае 1988 года в Петрозаводск впервые приезжал Ланцберг. Его третий концерт тогда слушало не более двадцати человек.
 В октябре 1996 года единственный концерт в Петрозаводске дал Виктор Луферов. И опять – жалкая горстка слушателей, от которой, к тому же, откалывались «лучшие» представители, покидавшие зал прямо во время исполнения песни. Из-за стены доносилось пение какого-то народного хора…
Ланцберг не побоялся второй раз наступить на те же грабли и приехал в Петрозаводск снова. По его словам, в свой второй приезд он наконец-то «просек, что же такое Петрозаводск». Удастся ли еще раз затащить к нам Луферова – большой вопрос. Досада от того, что знакомство с Луферовым не состоялось, сподвигнула на написание всего нижеследующего…

***

Значительная часть бардовской аудитории воспринимает Луферова как явление чужеродное и малопонятное. Довелось слышать, например, такое высказывание о его песнях: «Не люблю, когда под гитару кричат». При этом, оказавшись на луферовском концерте, неподготовленная публика считает себя обманутой в лучших чувствах, обнаружив вместо традиционного бардизма этакое нечто. Раздражение и неприятие подчас принимают активные формы. Публика словно пытается поставить «выскочку» на место, пользуясь малейшей оплошностью. Однажды, вскользь назвав Пугачеву «рыжей ободранной кошкой», Луферов получил в ответ свист и далее весь концерт читал записки, авторы которых учили его сценической этике. В одной из записок было и такое: «Зачем Вы беретесь судить о Пугачевой? Ее популярность держится десять лет, а вот Ваша творческая деятельность не выходит за рамки клубов». На другом концерте рассуждение Луферова о том, что его песни «выходят за рамки бардовской эстетики, их, скорее, можно отнести к бард-року, но не американизированному, который принесли Макаревич и БГ», было прервано выкриком из зала: «Не трогай БГ!». Из дальнейшего диалога выяснилось, что Луферов, по мнению возмутившегося слушателя, упомянул Гребенщикова «небрежно».
 Это – первые признаки того, что творчество Луферова, как минимум – самостоятельное явление, к которому действительно нельзя подходить лишь с критериями авторской песни. Как правило, всесоюзная аудитория бардов с удовольствием переваривает любую лабуду под три аккорда, но с кислой физиономией вынужденно выслушивает приближенный к поэтическому текст, а уж эстетических чужаков не терпит вовсе.

***

 Может, своеобразие творчества Луферова не столько в выходе за эстетические рамки жанра, сколько в новом для АП понимании самого явления песни?
 Если отечественная эстрада пошла по «мелодическому» пути: текст в песне вторичен по отношению к мелодии, позволяющей певцу наиболее полно реализовать свои вокальные и сценические данные, - то авторская песня, наоборот, развивалась по пути «смысловому»: гитара содействует передаче слушателям заключенного в тексте смысла, шире – внутреннего мира автора. Наверное, не только с целью защиты жанра от нападок профессионалов-музыкантов было придумано, что авторская песня - это способ исполнения собственных стихов. Были и другие определения жанра, несшие тот же смысл. Отмечалось, что мелодия в АП призвана материализовать «внутреннюю музыку», изначально заключенную в стихе, что в авторской песне присутствует интонация разговора… Всё это – об одном: в авторской песне мелодия помогает раскрыть смысл текста, передать его интонацию. В песнях Луферова – подход иной: мелодия является не вспомогательным, а равным компонентом и, наравне с текстом, привносит в песню свои собственные смыслы. Наиболее «кричащее» подтверждение – романс «В толпе» («Дрогнул всем сердцем, он голос ее услыхав…»). Попадись этот текст какому-нибудь «композитору» от КСП, получившееся наверняка стало бы обычным фестивальным шлягером: без луферовской мелодии исчезает даже не интонация, а именно смысл.
 Такой подход – возникновение песни на основе слияния равнозначных компонентов – стиха и музыки, каждый из которых привносит свои смыслы – может быть, и есть начало рождения Профессиональной песни, которой тесны рамки песни авторской.

***

 Ланцбергом подмечено, что в песнях Луферова присутствует «тягун» – «аэродинамическая труба», которая создает «песенный поток», втягивающий слушателя в «трубу песни» и не отпускающий, пока через всю эту трубу не пропустит. Суть этого явления сложно даже толком сформулировать, не то, что разложить на компоненты или понять, как этот «тягун» создается. Но, действительно, в песнях Луферова нет той самой «интонации разговора», которая присуща практически всем бардовским песням, а есть – иначе не скажешь – ощущение полета, дающего возможность прожить вместе с автором его эмоциональное состояние, а не только познакомиться с результатами рефлексии этого состояния (традиционная АП). Пересказ, пусть даже авторский неизбежно вторичен.

***

 И вот тогда исполнение становится практически равным сочинительству «компонентом». Без него не стали бы реальными «тягун» и полет. Сравнение луферовского исполнения одних и тех же песен в разных записях убеждает – малейшая попытка сделать исполнение более камерным в случае с Луферовым обрезает песне крылья.
 Значит, не случайно Луферов во время своих выступлений так настырно «дает указания» звукооператорам? Создание «звукового пространства» (к АП понятие звука вообще не приложимо) жизненно важно для существования луферовских песен.

***

 Луферов как исполнитель песен других авторов опровергает мнение о том, что исполнительство чужих песен – явление, по сути, паразитическое. Его исполнение – сотворческое. «Луферовскими» становятся и песни из репертуара Козина, Вертинского, и «блатной фольклор», и песни бардов. Посягательство на исполнение Луферовым известных бардовских песен вызывает у неподготовленной аудитории еще более острую реакцию, нежели его собственное творчество. Один неглупый человек, послушав луферовское исполнение песен Окуджавы, сказал: «Это что – пародия?». Из зала Луферову как-то пришла такая записка: «Может, не стоит Вам петь песни Окуджавы со сцены? Очень стыдно слышать!»
 А мне другое исполнение окуджавских песен, прошедших через луферовскую «аранжировку», уже просто не представляется.

***

 Луферов раздвигает границы жанра еще и расширением его словаря. Авторская песня, как фольклор советской интеллигенции, пользовалась присущим этой «прослойке» языком. Для тех, кто знает Луферова по исполняемым им ныне песням, будет, наверное, неожиданным тот факт, что, как и многие, Луферов начинал с освоения туристской тематики:
 

«Кострища черные ночлега
Мой отмечают долгий путь,
И повторить его случится
Когда-нибудь, когда-нибудь…»
 

Один из факторов, сформировавших язык луферовских песен – сосприкосновение с фольклором. Сравните «Разговор со свистуном» в раннем (1) и позднем (2) вариантах:
 

1. …Ты можешь разменять
Свой свист на три свистка,
Но я не из таких,
Чтоб жизнь продать с лотка…

2. …Ты можешь разменять
Свой свист на три свистка,
И все свистки продать
С базарного лотка…
 

Вспомним также: «а это бузина, буза-обуза-дудка…», «день-деньской старый ворот скрипит и скрипит…». Только представьте себе, как один советский интеллигент на кухне скажет другому: «День-деньской, брат, старый ворот скрипит и скрипит!» Но при этом фразы чисто фольклорного происхождения вписываются в песни Луферова так органично, что не воспринимаются как анахронизм.
Луферов – чуть ли не единственный бард, которому удается протягивать через свое творчество фольклорные ниточки, продолжая тем самым Традицию.

***

После выхода в свет компакт-диска «Серьезнейшая шутка» Луферов познакомил с записанными на нем песнями Булата Окуджаву. Реакция Окуджавы была такой: «Вы знаете, это, в общем-то, не песни, это какие-то ариозо!» (Для справки: «Ариозо – в оперной музыке 19 века небольшая ария с мелодикой напевно-декламационного или песенного характера» – энциклопедический словарь)
Большей похвалы для Луферова придумать вряд ли возможно.

Д.Рогаткин
п. Алакуртти
ноябрь 1996 г.