Юрий Визбор

В городе биологов Пущино есть замечательные дорожки. Они не предусмотрены архитекторами и не покрыты асфальтом. Это просто тропинки - кратчайший путь от подъезда жилого дома к подъезду института. С верхних этажей в дни ясной осени они прекрасно видны. Домов много и институтов много, и бегут эти тропинки, то пересекаясь, то расходясь, и наконец, сливаясь, но все же существуя отдельно. Иной раз такая тропинка протоптана одним человеком. Это - своя тропинка в науку.

Дмитрий Антонович Сухарев протоптал свою тропу в песенной поэзии - неспешно, небыстро, но основательно и надежно. В широкую проезжую часть песни, ее "слов" или, как писала одна девушка из Урюпинска, "текста слов", втаптывали свои следы многие. Разве, не зная автора, можно представить себе по стилю, "художественным особенностям" или манере - кто написал эти стихи - Пляцковский, Танич, Рождественский, Харитонов, Дербенев или ужасающий М.Рябинин? (Ну, правда, этого по уникальной безграмотности и бездарности можно отличить от других.) Все они месят одну и ту же дорогу, их поэзия неотличима от соседней, дорога однообразна. Одна радость, что широка и что - все вместе.

Дмитрий Антонович Сухарев никогда - даже по праздничному, не совсем подотчетному делу - не попадал на эту дорогу. Даже не пересекал ее. Профессиональные сирены, сладострастно зазывающие в просторах бардовского моря к богатым и унылым берегам: "серьезной", или "эстрадной", или "молодежной" песни не обманули его и никак не коснулись. Однажды, насколько я знаю, он откликнулся на подобный зов, написал песню на предложенную ему тему, но песню настолько прекрасную и глубокую, что она не устроили заказчиков (почти всегда им нужна унылая иллюстрация). Мало того - в двух словах этой песни была сказана не просто правда, а правда художественного образа - всего в двух словах. В наречии и прилагательном. Еженедельник "Неделя", считая, что он осчастливливает неизвестного Митю из Урюпинска, напечатал эту песню, "отредактировав" и наречие и прилагательное. К чести Дмитрия Антоновича, он не оставил этого дела просто так, разразился скандал. И хотя слухи о снятии с занимаемого поста главного редактора еженедельника, из-за наречия и прилагательного, никак не подтвердились, все-таки создалось впечатление, что Сухарев выиграл это дело. Не часто бывает. Приятно.

Существует мнение, что художник-художник и художник-человек совершенно разные люди. Что художник-человек может творить и вытворять все что угодно, совершать подлости, интриговать против друзей, всячески двурушничать и лавировать - это дело, дескать, человека. А вот когда он в поэтическом озарении, то нечто свыше диктует ему чистоту помыслов, великие незапятнанные мысли, призывы к прекрасному. Может быть, это и бывает. Как сказано в известной песенке о делах милиции "если кто-то кое-где у нас порой". В этом смысле у нас был один серьезный источник, как-то упомянувший о глубоких различиях между гением и злодейством. Дмитрий Антонович Сухарев, насколько мне известно, никогда не имел запасного чистого пути для своей поэзии. Он - един в своих помыслах и поэтических идеях, его человеческое достоинство всегда было совместимо с достоинством поэтическим. Он глубокий гуманист, это его личное качество и, право же, научиться этому совершенно невозможно. Это нужно просто иметь. Поэтому Сухарев - отдельное явление в нашей песенной поэзии. Какие бы номера ни расставляли любители околопоэтических рассуждений против фамилий тех или иных авторов, Дмитрий Антонович не входит ни в "первую десятку", ни в первую "семидесятку", потому что он отделен, его поэзия штучна, его тропинка - индивидуальна. И когда он пишет: "Мы живы, покуда поем, пока наши песни не лживы", - то так оно и есть.

Известно, что бардовская песня переживала различные времена, и во все эти времена волнообразно накатывались различные моды, веянья, поветрия. Дмитрий Антонович неспешно и упорно следовал своей дорогой. "Старым путем, милым путем в Звенигород, в Звенигород идем". Его не прельщали ни далекие страны, ни пиратские моря, ни псевдоромантика, ни заумные конструкции с великими претензиями, ни - без всяких претензий - дешевые шутки, за которыми, в сущности, ничего нет. Всю свою песенно-поэтическую жизнь он твердо следовал к одной цели, каждый раз достигая ее и каждый раз начиная этот путь снова. Цель эта - несказанная поэтическая драгоценность. Ее имя - интонация. Ей и вправду нет цены. И для того, чтобы просто понять это, иные тратят годы. Это высшая математика поэзии, абсолютно невычисляемая, недобываемая нигде, кроме собственной души. Она - одновременно и цель и средство. Поэтому его песни не стареют. Старее их автор - увы. Но скромный маленький телеграф, по которому выстукиваются депеши по кратчайшему адресу от сердца к сердцу, оказывается настоящим долгожителем в сравнении с мегаваттными передатчиками моды, предназначенной для всех.

Песенный герой Дмитрия Антоновича - не интеллигент, но интеллигентен. Не хочется вдаваться в длинные рассуждения по этому поводу, однако красота его произведений нисколько не несет эстетствующей печати. Его песни просты, но не простецкие. Его образы полны тайной силы, его шутки часто замаскированы в форму. "За то ты нам, юным, и люб", - не просто шутка, но и мастерская, ядовитая мини-пародия. Для полного и глубокого восприятия его песен, очевидно, необходим некий образовательный ценз. Прочитанные как сюжет, его песни имеют успех. Прочитанные как состояние души, они восхищают. Когда их много - это происходит на авторских вечерах - все они в итоге оказывают какое-то странное, нигде, по крайней мере мною, не наблюдавшееся явление "осветления", что ли, души. Наступает легкий праздник приобщения к доброте. Подобный тому, когда читаешь Пушкина. Потому что его постоянный герой - человек,который любит другого человека. Так просто. Так незамысловато.

И так редко.

Я далек от мысли полностью отождествлять героя Сухарева с сами Дмитрием Антоновичем. Герой есть герой. Когда-то Тургенев сказал, что "о многих вещах мы говорим с интересом, а о самих себе - с аппетитом". Лично о себе Сухарев всегда говорит с легкой, свойственной настоящим мастерам, мудрой иронией. "Поглядывая в карты свысока". Но своего героя он любит, а это тоже не часто встречается. Он не отправляется за ним в далекие края. Он не прячется за северные горы, бушующие моря и прочую р-р-романтику. Места, где появляется его герой, весьма скромны - двор, вагон, поляна, бульвар, тропинка. Да в Париже, на пароходике, плывущем по Сене, он, его герой, точно такой же, каким он был на пароходике, шлепающем по Оке в Голутвин. Да и дело не в месте. В конце концов - много ли можно сказать в стихотворении, в котором описываются намерения купить жене за границей различные вещи? Оказывается, многое. Оказывается - про всю жизнь. И щемящая, раздирающая сердце интонация этого стиха, соединенная с великолепной музыкой Сергея Никитина, стала одной из лучших их песен. (Стихи эти - к радости почитателей Дмитрия Антоновича - вскоре вошли в сборник избранной русской лирики.)

Тайно поигрывая на гитаре, Дмитрий Антонович Сухарев сам не сочиняет музыки. Он работал со многими одаренными композиторами: Г.Шангиным-Березовским, В.Борисовым, В.Берковским, С.Никитиным, Мне доводилось не раз наблюдать процесс рождения этих песен, эти домашние университеты. Они являлись полной противоположностью многим худсоветам, на которых я присутствовал. Там композитор и поэт с упорством тяжелых танков защищали свои "части" песен. У Сухарева споры шли по существу дела. Дорабатывал ли поэт свои стихи? О, да. Иной раз - в течение не одного месяца. Живой процесс взаимного творчества - вот что это было. Но чаще всего Дмитрий Антонович выступал в роли селекционера нот, и, надо сказать, вкус его никогда не подводил.

Я давно люблю Дмитрия Антоновича Сухарева, я старый поклонник и почитатель его замечательного таланта. Я горжусь тем, что мой друг пришел к своему пятидесятилетию как крупный ученый, как зрелый поэт. Мне крайне неприятно, когда иной раз со сцены, перед незнакомыми людьми его называют фамильярно Митя, но вот выходит Дмитрий Антонович в далеко не португальском костюме, всегда волнующийся - и от того голос его срывается и вызывающе высок. Но вскоре все пропадает - и дурацкая фамильярность партнера, и только что вынесенный толпой из вагона метро костюм, и напряженная струна в голосе. Остается поэт, который когда-то очень давно где-то возле Звенигорода пошел своим путем. От человека к человеку. От сердца к сердцу.

Старым путем. И, между прочим, милым путем.
 

"Менестрель" №6, стр 3, 1980г
повторная публикация - "Неделя" №28, (1988) 
http://logos.siit.ru/