- Скажите, Вероника, а вас никогда не путают с вашей однофамилицей Ларисой Долиной? Вы как-то с ней пересекаетесь по жизни?

- Нет, нет, нет. По жизни совершенно нигде, просто ни грамма. У нас было с ней одно шапочное пересечение, выступление в одном месте. Но, в общем, никаких контактов. Единственная форма метафизического пересечения - это два, три, четыре раза в году могут раздаться телефонные звонки, где ужасающим по чужеродности голосом может быть спрошена Лариса. Кто-то из моих близких или я весьма терпеливо разъясняем, что вышла ошибка, вы звоните не по тому номеру и т. д. На что голос продолжает настаивать, что ошибки быть не может, что он специально справлялся по телефонной книге, он звонит из тобольской филармонии, и ему нужно Ларису... Забавна сугубая чужеродность голосов. Мне такие люди не звонят.

И тут раздался телефонный звонок. Мы сидим на диване в ее комнате, в доме на Маяковке. Она снимает трубку и, кажется, ждет, что сейчас по теории вероятности будет спрошена Лариса. ("Сама себе накликала"). Но на этот раз спрашивают Веронику, и женский голос просит разрешения показать собственные стихи, видимо, в надежде получить одобрение мэтра.

- И часто вам звонят с такими просьбами? Вы кому-нибудь в свое время помогли, кому-нибудь покровительствовали?

- Я так и знала, что вы это поймаете как статистический случай, но нет, это не ежедневные упражнения. Раньше это случалось чаще, когда могла идти речь, чтобы я, хоть что-то уже могущая, могла хоть чуть подстраховать, быть может, какую-то публикацию. Сейчас все сами владеют ситуацией, все в чем-то зрелые люди. Человек сколь-нибудь денежный уже и книжку себе напечатает без труда, и даже пристойным тиражом. И я тут ни пример. Когда звонят мне, то хотят просто сердечной теплоты на свои сердечные стихи.

- Кому вы спели свою первую песню?

- Трудно сказать... У меня была такая подруга детства, с которой мы когда-то жили почти стенка в стенку, она и была моим первым акцептором в мои 14-15 лет.

- А сейчас у вас есть подруги?

- Сейчас... В подлинном женском смысле слова, я не уверена. Для какого-то женского балдежа? Я в этом совсем ничего не понимаю.

- А друзья?

- С мужчинами я на самом деле дружу чуть больше, чуть лучше, чем с женщинами. Но в каком-то смысле я не подразделяю близких мне людей на мужчин и женщин. У меня, например, с детьми тоже дружба.

- Вы себя считаете хорошей мамой?

- Надо посмотреть на это спустя некоторое время. Я очень люблю какие-то результирующие отметки. Если жизнь рассматривать как художественный процесс, а иначе я почти не умею на нее смотреть, то мне совершенно небезразлично, что будет в результате. И от того, какая я мать, зависят судьбы моих детей, к которым я чрезвычайно неравнодушна. Я много принимаю участия в своих детях. Может, иногда многовато. А в чем-то, может быть, маловато. Я, например, совершенно не сюсюкающая. Когда я вижу, как кто-то из моих сверстников обнимается и целуется со своими детьми, я даже такие жестокие уколы в сердце испытываю. Возможно это нужно подрастающему живому существу. У меня с этим неважно. А многое прочее я со своими детьми переживаю...

- Есть ли какие-то обязательные вещи, на ваш взгляд, которым вы бы хотели научить детей?

- Мне кажется, музыке надо обучать обязательно, любви к чтению, к языкам, если это возможно привить. Все это развивает личность, развивает слух - то есть вкус... и человек будет жить другой жизнью, и под каким-то художественным углом будет смотреть на мир. Какая-то исключительно земная жизнь мне представляется, ну как бы это сказать, необязательной. Мне художественная жизнь представляется обязательной.

- Кто был вашим главным учителем в детстве?

- Книжки... и детские книжки в первую очередь. Я столько лет была к этому привязана, как ни к чему другому, я и сейчас питаю глубокое чувство к детским книгам... Я как бы впрямую от них перешла к поэзии. Не к стихонаписанию, а к стихопостижению.

- А откуда к вам приходит музыка?

- Тоже из книг. Я читаю. Я уже где-то это сказала, и потом, обнаружив в напечатанном виде, уяснила себе, что это довольно верно. Что мое слушание музыки - это чтение книг. Вот музыка, которую я слушаю.

Вообще книги в моей жизни очень много значат, я им доверяю. Они не обидят, во всяком случае.

- А вас часто обижают?

- Ну теперь не очень, а так бывало... Но это нормально. Я думаю, всех обижали.

- Что вам помогает в критических ситуациях? Есть ли что-то такое, что выручает - одно и всегда?

- Одно и всегда? В самых критических?.. Ну, думаю, что любовь. Очень быстро перебирая четки нескольких бусин любви, видимо, я прихожу в себя. Наверное, так.

- Какая черта в мужчинах всегда привлекает ваше внимание?

- Я очень люблю мягкость. Чрезвычайно. Я люблю и деликатную манеру, и мягкость звучания голоса, и внимательное выражение глаз. Я очень это ценю.

- А как насчет денег, для вас важно, чтобы мужчина много зарабатывал? Кто в вашей семье является основным кормильцем?

- Это деликатный вопрос. Если говорить, кто в моей судьбе является основным кормильцем, то это я. А в моей семье... там есть какие-то оттенки. Нет, для меня не важно, чтобы мужчина много зарабатывал. Возможно, где-то есть такие мужчины, но это не мужчины моей мечты.

- Ощущаете ли вы себя актрисой? На сцене и в жизни?

- Актрисой? Да, на сцене да. В жизни мало, застенчиво скажу я. Это ощущение пришло очень постепенно. У меня была своя такая оглушенность через толстую стенку комплексов, я не сразу все расслышала и разглядела. Возможно, что в заветные 33 года мне стало интересно выступать перед публикой. А до этого многожды и много лет были другие ощущения, гораздо более трудные. Я постепенно начала видеть и замечать в себе перемены, и то, что я на сцене другая совершенно. Мне захотелось подтягивать себя обиходную до уровня себя вечерней. Я долго занималась этим. Какие-то артистические задачи я и по сей день решаю...

Уже несколько лет я каким-то образом все более поворачиваю голову просто в ту сторону, где находится Майя Плисецкая. Пару лет назад появилась ее книжка, где первая глава открывалась словами "Дача и Сретенка", которые меня просто поразили в самое подсердие, потому что дача и Сретенка - это совсем мои области, и я вообще не ведала, что другой человек возьмет и начнет книгу с этих двух слов.

Ее одиночность, ее одинокость, ее служение только своему высшему божеству, это для меня ярко, понимаете, звездно. Когда-то, когда она редко приезжала сюда, я помню маленькое ее появление на нашем телеэкране, лет 6 назад, я почему-то даже обратила внимание на то, в каком она платье. И до сих пор помню. И вообще ее посадка головы, ее манера...

- У жанра "поющей поэзии", как вы его однажды окрестили, весьма скромное место на сцене, это не коммерческое искусство. Тем не менее вы зарабатываете на хлеб исключительно песнями, и уже давно. Каков на вкус хлеб поющего поэта?

- Да, у поэзии технически очень скромное место, но оно особое, элитное. Поэзия не может так феерически жить, как эстрадные жанры. Но я думаю, то что я имею среди публики - это практически максимум, который может иметь так называемая авторская песня. На нашем историческом отрезке. В очень прежние времена в каком-то смысле жилось легче. Было больше гастролей. Моя записная книжка просто пестрела на одной неделе двумя-тремя какими-то невероятными переездами и перелетами. И так было лет десять. Теперь- это скорее три-четыре зарубежных выезда в году и какой-нибудь раз в пару месяцев выезд из города... Конечно, недурно было бы нарастить уровень благосостояния, уровень жизни. Но я, правда, думаю, что не светит. Во-первых, мне нельзя зарываться. Мне, наверное, нельзя жить жирно, и даже жирновато. Я не очень тоще живу, но в общем какая-то жилистость в моем уровне жизни присутствует. Неплохо было бы нарастить еще немножко живого мяса на скелете моей жизни, но не знаю, как будет получаться. Мной управляют природные вещи, я давно за этим наблюдаю: число концертов, уровень того, как я выступаю, сколькожды - это страшно природно управляемо. Я, например, живо переживаю, что никакая награда, вообще никакая и никаким образом меня не касается. Я казалась себе такой опережающей девочкой в свое время по числу, качеству, количеству, по уровню многого того, что я делала, но как бы это никоим образом и нисколько официально и социально не отмечено. Ну что поделаешь? Я такой холодный сапожник, знаете, тот который на улице сидит и ежедневно починяет обувь. Вот такой я человек. Кустарь, короче говоря.

Так что мне, наверное, и не положено иметь какие-то социальные регалии... Видимо, так нужно.

- Для вас писать песни - это работа?

- Да, я отношусь к этому как к работе. Некое мускульное усилие души, с него все начинается.

- Есть ли у вас некая внутренняя программа для самой себя, к примеру, что за год вы должны написать такое-то число песен?

- Я стараюсь такую программу иметь: десятка два новых вещей за год должно появиться. У меня давно все это превращено в процесс производства. И все это должно быть записано, должно быть выпущено, должно быть мною напето и накатано, и должна выйти новая книжка хотя бы раз в года два. Ну, примерно так.

- А чем бы вы могли заниматься, если бы вдруг вам надоело петь?

- Ой, я не знаю. Я думаю, что почти любое из литературных ремесел я могла бы практиковать и с отдачей, и с любовью. Я бы писала все, что могла, всегда с любовью...

- Откуда у вас такое отношение к слову, к печатному слову? Вы же допускаете, что в мире есть очень много людей, для которых слово, книжки ничего не значат. И более того, они убеждены, что словом вообще ничего не скажешь, сама жизнь намного глубже и интереснее...

- Да, и так тоже правильно. Но мне в свое время было много разных знаков дано, указывающих, что слово чрезвычайно значимо. Тут можно с любого места начинать. В моей жизни многожды оброненные и тем более срифмованные слова срабатывали как жизненный механизм. Слово - страшно материальная вещь. В 20 лет я сказала свое несчастно детское "когда б мы жили без затей.. я нарожала бы детей от всех, кого любила...", - и оказалась в плену у сказанного: и детей рожала, и еще какие-то материальные вещи производила... Я говорила совершенно наотмашь - и слово материализовалось. Потом я научилась говорить и наотмашь, и со степенью осторожности, но пытаясь хоть от чего-то себя изолировать, и это тоже материализовалось. Были строчки, скажу вам ужасную вещь, которые я на всякий случай вырезала у себя из блокнота. И тем самым, на удивление, тоже производила магическое действие...

- Можно сказать, что вы сами себе жизнь напророчили? Как вы к пророчеству относитесь?

- К пророчеству я мало как отношусь, но к какой-то небольшой жизненной метафизике, к внимательности человека к собственной жизни, я отношусь весьма: лучше быть внимательным, чем не быть.

Зоя Ященко.