ГАЛИЧ-«СОАВТОР»

---

отрывки из книги
 

ОТ АВТОРА Началось всё дело с песенки... Чекисты хорошо сделали. своё дело. Изымая при обысках плёнки Галича, они всё-таки добились чего хотели: многим, начавшим интересоваться поэзией и искусством бардов в середине 70-х годов и позже, творчество Галича было практически недоступно. Сегодняшним молодым оно большей частью неиз-вестно по иной причине. В первых статьях о Галиче, опубликованных на родине (1988-1989), принято было писать примерно следующее: «Стихам и песням Галича повезло больше, чем их автору, — они возвратились на родину». Да и большинство этих статей называлось «Когда я вернусь», «Возвращение», «Возвращение Александра Галича». Мне кажется, что возвращение это — вопреки всеобщей эйфории — и сейчас ещё не произошло, оно ещё впереди. В «перестроечном» потоке до того запрещённой литературы, хлынувшем на нас, стихи и песни Галича просто-напросто захлебнулись. Он сам воспринимался тогда (и до сих пор часто воспринимается) лишь как борец с существовавшим строем, соратник А. Д. Сахарова. В трудах учёных-литературоведов, пишущих о поэзии XX века, Галич часто даже не упоминается, он «провалился» в щель между двумя другими «вершинными» бардами с одной стороны и эмигрантской письменной изящной словесностью — с другой. На самом деле его поэзия вернулась только к тем, от кого никогда и не уходила. А большинству ещё предстоит постичь всю её глубину. То, что это непременно произойдёт, не вызывает сомнений.

«Мы жили в Болшеве, мы сочиняли там с моим приятелем. Я сидел тогда ещё за роялем, а не за гитарой. И мы сочинили такую вот песню, последний куплет которой мы никогда не пели...»' Здесь, в фонограмме от 12 мая 1974 года, речь идёт о песне А. Галича «Мы поехали за город...». В публикациях вслед за сборником «Поколение обречённых» она обычно называлась «За семью заборами»2.
Говоря о том периоде, когда Галич! ещё не имел своих (в нынешнем понимании — авторских) песен Михаил Львовский тоже вспоминает «огромное количество вечеров, которые провели его поклонники и друзья, столпившиеся вокруг рояля, за которым он сидел. Да, начинал он не с гитары, а, скажем так, с вполне "салонного" фортепиано... Его сразу же начинали упрашивать спеть что-либо. А он всегда соглашался»3. Львовскому, рассказывая о том же Доме творчества, вторит и Валерий Фрид: «Именно там мы с Юлием [Дунским — А. К] впервые увидели и услышали поющего Галича. Гитары тогда ещё не было — во всяком случае, мы не видели. Саша сидел за расстроенным болшевским пианино и, аккомпанируя себе, пел на слова Киплинга — не знаю, в чьём переводе:

Эту песню во время войны сочинил ещё один приятель Галича — Евгений Агранович. Фрид считал (или знал?), что последнее слово «для маршевого ритма» вставил сам Галич5. Подтвердить или опровергнуть это невозможно, так как песня быстро завоевала статус народной, а значит, Галич мог впервые услышать её и не от автора, у которого действительно это слово отсутствует. Но в приведённых воспоминаниях нам важно зафиксировать внимание читателя на наличии «догитарного» периода Галича — исполнителя чужих неподцензурных песен.
Воспоминания Исая Кузнецова, драматурга и соавтора Галича, уводят нас в ещё более раннее — довоенное — время: «Он приносил в студию народные, блатные песни — своих ещё не было. <...> Любопытно, что среди песенок была одна блатная, но с неожиданным смыслом — неожиданным для того времени.

А. Е. КРЫЛОВ
М.: Благотворительный фонд Владимира Высоцкого,
2001. -- 124с.