Едем в Самару.
Шаляпин радостно удивлен:
- Там родители мои живут.
- Оттуда в Азию поедем. А теперь в Самару.
Гудит гудок. К самарской пристани приближается пароход. В маленькой каюте торопливо прихорашивается Шаляпин. На голое тело он надевает темную шевиотовую тужурку, закрывая шею и грудь гуттаперчевой манишкой и воротничком. Затягивает галстук крапинками.
Пароход у пристани. Торопливо спускаются пассажиры. С очень важным видом сходит на берег молодой артист Шаляпин. 
Люди с любопытством смотрят на него.
Франтоватый артист шагает по улицам Самары.
Прохожие оглядываются на длинного франта.
А он спешит, прибавляет шаг.
На углу, неподалеку от рынка, стоит старая женщина с протянутой рукой.
- Подайте, люди добрые, Христа ради... Подайте, люди добрые...
Шаляпин быстро проходит мимо женщины. Вдруг останавливается. Голос кажется знакомым. Смотрит на нищенку.
Она стоит, сгорбившись, не поднимая глаз, с протянутой рукой. 
Шаляпин вглядывается. Вдруг быстро подходит и, положив руку на грудь, шепчет:
- Мама... Мама...
Нищенка поднимает глаза.
- Феденька, сыночек мой...
Шаляпин обнимает мать, она прижимается к нему, плачет, шепчет:
- Сыночек, сыночек, мой родненький!
Шаляпин берет мать под руку. 
- Уйдем отсюда, мама...
Они идут по шумящей улице.
Люди оглядываются на эту странную пару. А они, прижавшись друг к другу, идут среди шума и криков торговцев, предлагающих пирожки, воду, сласти.
Так, обнявшись, входят они в нищенскую, унылую комнатушку. В углу стоит похудевший, бледный отец. Увидев сына и жену, он, равнодушно оглядев их, говорит:
- Приехал! А мы плохо живем! Службы нет.
И, отвернув голову, совсем тихо:
- Да... А... мать-то по миру ходит. 
Мать стыдливо прячет котомку в угол.
Шаляпин молча вынимает пятерку и кладет ее на стол.
Отец жадно хватает ее.
- Ты долго побудешь?
Шаляпин, тяжело вздыхая, подходит к матери. Обнимает ее. 
- Два дня с тобой, мама... Я с артистами уезжаю... С театром. 
Отец зло:
- Опять с артистами... Петь. А об отце с матерью подумал? Все по театрам шляешься... Песни поешь... Тебе, дьяволу, кроме театра, ничего не надо - я знаю! Будь прокляты они... Езди... Езди...
В знойный летний вечер растянулись по степной дороге телеги. Едут артисты украинской труппы. Невыносимо жарко. А по сторонам дороги бахчи арбузов и дынь. Прохладно блестят их зеленые и желтые бока. Несколько групп мужчин, выставив дозоры, таскают арбузы и дыни, никем не охраняемые. В одной группе Федор. Он действует быстро и ловко. На телегах измученные жарой люди. Здесь мужчины, женщины, дети. Они среди наваленного жалкого реквизита и бутафории...
...От тусклого нарисованного солнца отъезжает аппарат, открывая сцену, зрительный зал. Идет спектакль. Хор весело поет:
Ой, зiйшла, зоря, та вечерова...
Поет и танцует Федор. И снова вечернее солнце, настоящее. 
Федор шагает по незнакомым улицам. Проходит мимо рынка, где жарят, варят... Продавцы громко предлагают свой товар. Шагает Федор, жадно косясь на еду...
И снова по пыльным дорогам тянутся телеги с артистами. И, как прежде, отъезжая от знакомого, тускло нарисованного солнца, аппарат открывает сцену и зал. Поет Федор:
Закувала та сыза зозуля...
И слушают украинскую песню люди в халатах, с тюбетейками на головах - узбеки. На сцене весело поют, танцуют гопак, среди них Федор. Публика аплодирует, переговариваясь на незнакомом, гортанном языке.
Падает занавес с грубо намалеванными жирными нимфами. Шаляпин идет в актерскую уборную, где раздеваются и разгримировываются его товарищи. На гримировальном столике лежит телеграмма. Федор раскрывает ее. Читает: "Мать умерла. Пришли денег. Отец". Федор растерянно замирает. Слышен голос:
- Живей надо, веселей надо, а то как дохлые мухи на сцене...