БУЛАТ ОКУДЖАВА:
        "Алексей Дидуров - мой давний знакомый. Я прочитал довольно много его стихов и военную прозу. Не ставя перед собой задачи обстоятельно анализировать его работу, мне хочется сказать об общем впечатлении. Передо мной вполне сложившийся литератор, выработавший в себе серьёзные навыки профессионального отношения к литературной работе. Он знает жизнь, знает литературу. Он бескорыстен в самом хорошем значении этого слова. Главная задача, которую он постоянно выполняет - стремление рассказать о себе самом, как представителе современного общества. Может быть, удача не всегда к нему благосклонна и ряд его вещей носит спорный характер, но это есть указание на поиск, а поиск иногда приводит к открытию. Разве не открытие является показателем подлинности творчества? Об ошибках и упущениях скажут время и опыт, а о достоинствах - должны сказать мы, чтобы не затерялась в суете нашей жизни пусть маленькая крупица тех удач, которые возникли из его труда, из его вдохновения и преданного служения русской литературе."
ОЛЕГ ЧУХОНЦЕВ, поэт:
        "По правде сказать, я не большой любитель такой поэтики: забористых словечек и молодежно-уличного жаргона, напористой силлабо-тоники и какой-то подростковой упертости в секс, то есть той генитальной лирики и барковианы, место которой известно где. Однако этот странный и чуждый мне род поэтической рефлексии, закомплексованно-агрессивной, скорее, экспрессии, чем рефлексии, и существует, может быть, для того, чтобы вернуть первичность чувств там, где слова омертвели и "дурно пахнут". Гениальным певцом юношеских обид назвала лирику Маяковского зоркая Надежда Мандельштам. И стихи Алексея Дидурова - это, возможно, варварская попытка - варварская в смысле свежести, - хотя бы в первичном приближении пробиться к изначальным человеческим ценностям и, упростив поэтическую оптику, вернуть права здравому смыслу." 21 декабря 2000 г.
БОРИС СЛУЦКИЙ:
"Человек, который может о ночи написать так:

Через небесные поля Прошелестели в завтра тучи,
От громких вскриков звезд падучих
Окаменели тополя -
не просто стихослагатель... И строки:
Окно открою. Голубь - он ручной? -
Из-за меня карниз не покидает -
доказывают, что Алексею Дидурову ведомо то, что ведомо только поэтам..."
ЮРИЙ РЯШЕНЦЕВ:
        "В законной обиде Алексея Дидурова на общество, не желающее признавать его поэтических прав, есть нечто прямо-таки вийоновское. Правда, он не последовал за великим французом: обида не толкнула его на путь правонарушений. Скорее наоборот: всем своим свободным нищим бытом он противостоял державным правонарушителям, которые с гораздо большим правом, чем любой из нас, могли бы сказать: "Моя милиция меня бережет". Дидуров жил и живет как поэт в самом наивном и романтическом понимании этого слова: голодно и честно. При этом у него - как, может быть, ни у кого другого, - есть возможность выбирать между этой жизнью и другой, сытой по нашим, разумеется, меркам, но не представляющейся ему достойной человека, пишущего стихи. Когда ему было семнадцать лет, перед ним открывалась дорога преуспевающего журналиста "Комсомольской правды". Дорогу эту он отверг, потому что не видел в ней правды. Он, вероятно, легко мог бы сделать армейскую карьеру: по многим статьям - лидер, уверен в себе, спортивен, непрочь покомандовать. Но он ограничился тем, что поднял роту на борьбу с дедовщиной, процветавшей, вопреки распространенному мнению, уже тогда, в 60-70-х годах, и, как ни странно, победил, что вряд ли добавило ему любви со стороны начальства. Победил и ушел из армии, унося тяжелые впечатления, отраженные впоследствии в стихах... Он, наконец, мог, при его музыкальности, стать автором эстрадных шлягеров и жить себе мало что безбедно. Но, написав несколько песен для кино, - кстати, довольно популярных на радио и ТВ, - занялся сочинением рок-текстов, вызывавших у редакторов тогдашнего Гостелерадио сердечные приступы... Короче, он жил как поэт, удивляя и отталкивая людей своей нетерпимостью и презрением ко всем, кто, не будучи способным на такую свободную и нищую жизнь, продолжает тем не менее писать стихи.
        Москва убогих коммуналок, холодных лестниц и гулких подворотен, дворы старой центральной части столицы, коренная московская жизнь, таящая такую заштатность судеб и нравов, какая не снилась ни одной "глубинке" - вот что стоит за печальными или ядовитыми усмешками дидуровских монологов. Недостатки их: все тот же нравственный да и эстетический экстремизм - для невнимательного уха внятнее достоинств. Но достоинства есть и немалые. Не буду говорить о давно отмеченных мной для себя в надежде, что читатель обнаружит их и сам, а может быть найдет и другие, от меня ускользнувшие.
        Войти в стихи Дидурова трудно: ощущение, что пробираешься через цепкий кустарник какого-нибудь забытого московского Нескучного сада, не понимая, что надо от тебя этим нерасчетливо разросшимся колким ветвям. Но, продравшись сквозь них разок другой, вдруг удивленно понимаешь, что полюбил ходить именно этой дорогой."
ЮЛИЙ КИМ:
        "...Молодежная тусовка во главе с неутомимым Алексеем Дидуровым - он поэт, бард, прозаик, но главное: он вечный дух того, что в 60-х начали "смогисты", а в 70-х продолжили Цой, Б.Г. ну, вы понимаете, о чем речь. "Когда б вы знали, из какого сора растет наш рок" - вот этим-то плодородным слоем и занят всю жизнь Дидуров, этим пафосом свободы и бездомья проникнут и готов голову сложить за высокое знамя абсолютного бескорыстия и чистоты поэтического звука."
ЮЛИЙ КИМ:
        "Об Алексее Дидурове В рассказе о нашем застойном, пере- и постперестроечном времени это имя должно прозвучать непременно - я бы сказал: исторически неизбежно, иначе картина получится не то что не полной, а просто фальшивой.
Алексей Дидуров.
        Этот, как сейчас говорят, совершенно "нераскрученный" автор тем не менее очень хорошо и широко известен нашей публике как замечательный поэт и ярчайший представитель нашего поэтического и музыкального подполья 70-80 г.г., давшего такие звездные имена, как В.Цой, Б.Гребенщиков, В.Коркия, И.Иртеньев, Д.Быков. Даже то немногое, что удалось ему издать из своих богатых запасов, говорит о зоркости глаза, остроте ума и отменном чувстве юмора. Дидурову внятен и подвластен язык улицы, как немногим, - и не меньше, чем самая изысканная и даже витиеватая речь, скажем, маньеристов. Ну, и разумеется, темперамент, напор, бунтарство - первейшие атрибуты наших неформалов.
        Но, может быть, главная заслуга Дидурова - это его "Кабаре", постоянное и давно существующее содружество авторов, главным образом поэтов, - на сегодняшний день, может быть, единственный литературно-музыкальный круг, со своей активной творческой жизнью. А ведь ничто так не важно для появления и развития таланта, как творческая среда - особенно необходимая в наше время торжества ширпотреба.
        Таких людей, как Алексей Дидуров, российская традиция называет п о д в и ж н и к а м и. Без их ежедневного и бескорыстного подвига отечественная культура наша не устояла бы.
октябрь 2000 г.    Ким"
 
 

ВЛАДИМИР КАЧАН - актер, писатель, шансонье:
        "Литературное рок-кабаре Дидурова - не имеющий аналогов университет современного искусства."
АРТЕМИЙ ТРОИЦКИЙ:
        "Вниманию любознательных: Алексей Дидуров и его место. У Алексея Дидурова, нашего земляка и современника, есть два больших таланта - талант сочинителя и талант подвижника. Как правило, каждый настоящий поэт - это "вещь в себе", эгоцентрик, вся творческая энергия которого уходит на создание нетленных виршей. В редких случаях (Е. Евтушенко, С. Михалков) поэт становится общественным деятелем и, как сейчас принято говорить, "публичной фигурой". Но случай Дидурова вообще уникален: не знаю я ни одного такого же крупного поэта, который значительную часть жизни посвящал бы поискам других поэтов и помощи им.
        Как автор, Алексей Дидуров состоялся молодым и рано: уже к середине 70-х у него было множество публикаций (журналистских, в основном, и поэтических) и как минимум один всесоюзный хит - песня с начальной строкой "Когда уйдем со школьного двора..." Если бы он стал целенаправленно делать карьеру литератора и поэта-песенника, то очень скоро стал бы знаменит на всю страну и увешан званиями и лауреатствами. Однако вторая - альтруистическая - сторона его таланта требовала иного подхода к жизни. С начала 80-х на личной жилплощади Дидурова в коммуналке в Столешниковом переулке возник литературно-музыкальный салон - фактически, единственное место в Москве, где регулярно встречались творческие неформалы разных направлений и разных поколений, от Е. Рейна и Ю. Ряшенцева до Б. Гребенщикова и В. Цоя. Именно этот еженедельный квартирный фестиваль трансформировался в рок-кабаре, двадцать лет путешествовавшее по культурным уголкам Москвы и нашедшее, наконец-то, оптимальную точку приписки в Квартире Булгакова.
        Мне кажется, "рок-кабаре" - эффектное, но неточное определение дидуровского детища. Как ни крути, но "рок" у всех ассоциируется с громкой музыкой и звуковыми эффектами, а "кабаре" - с шоу и танцами. На самом деле, литературное рок-кабаре Дидурова - это музыкально-поэтическая мастерская или, если угодно, Педагогический Салон. Место, где молодежь, одержимая Музами, может показать себя, излить душу, закантачить с товарищами по лире и перу. Второго такого клуба в Москве нет (разве что Литературный институт, и то вряд ли). Стоит ли говорить о том, насколько кабаре Дидурова полезно для гуманитарного организма города и страны?
        Диалектику таланта просчитать невозможно, поэтому трудно сказать, как сложилась бы личная творческая судьба Дидурова, если бы не его кабаре. В любом случае, параллельно со своей педагогической поэмой он продолжал писать и нормальные прекрасные стихи, а также долгое время на пару с Владимиром Алексеевым возглавлял "Искусственных детей" - одну из интереснейших рок-групп Москвы восьмидесятых.
А.К. Троицкий, почитатель.

ЛЕОНИД ЖУХОВИЦКИЙ:
        "Если Алексея Дидурова назовут неудачником, это будет чистая правда.
        Тяжелое детство, ранняя безотцовщина, крутая московская коммуналка с обычным бытовым хамством, пьянками, драками и изобретательной ненавистью к соседу за то, что - не такой, что пишет, что дружит, что знает уйму слов, кроме матерных, за то, что не сломался, хотя должен, не скурвился, хотя мог бы, не спился, не озверел, не испохабился, не присоединился к большинству. Что, он лучше других, что ли? Алексей Дидуров написал несколько книг сильной, жесткой, правдивой прозы - а кто ее читал? Он - автор песен, у которых была явная возможность стать шлягерами - а вот не стали. И еще у него за спиной два десятка великолепных, своеобразнейших поэм - будь хоть какая из них напечатана тогда же, когда писалась, имя Дидурова стало бы одним из знаков и символов эпохи. Ни одну не напечатали, и имя знаковым не стало. Убежден, что поэмы "Снайпер" вполне хватило бы для всероссийской славы - а где та слава?
        Кому-то везет, кому-то нет. Просто не выпала фишка.
        Однако...
        Если Алексея Дидурова назовут счастливчиком, это тоже будет чистая правда.
         Он - поэт. А у поэтов - как, впрочем, и у прозаиков - свои критерии везения. Хорошо то, что толкает к перу. Жизнь Вийона и Сервантеса, Гейне и Мопассана, Лорки и Мандельштама, Ахматовой и Бродского была трагична, а нам она кажется звездной дорогой. С точки зрения не житейской, а профессиональной так оно и есть: ведь счастливые в любви о ней не пишут.
        Талант - это одаренность плюс судьба. Дидурову жизнь щедро отсыпала и того, и другого. Он вырос из московских коммуналок - но именно вырос: подошвы в грязи, а голова в облаках. Я не знаю, кого в Дидурове больше - бытописателя или звездочета. Уважаемый мною критик обвинил поэта за рифму "церкви" - "целки". Зря обвинил. Язык Дидурова не мозаика , а сплав, в нем все органично - именно так говорила московская подворотня, где хохотали над одними анекдотами и прикуривали друг у друга будущие банкиры и бомжи, скрипачи и сантехники.
        Славы не додано? Но слава-то бывает разная. Спросите любого настоящего поэта, что ему дороже - аплодисменты Дворца спорта или сдержанная похвала Булата Окуджавы. А Дидурова Булат похвалил.
        За публичный успех всегда приходится платить - временем, кругом общения, пьянкой не с тем, с кем хочется, прицельным верчением в литературном процессе. Дидуров в литературном процессе чужой. Зато как же богат, ярок, непредсказуем, опасен и прекрасен процесс его жизни! Сколько нынешних знменитостей прошло через его коммуналку! Всю жизнь он окружен друзьями, женщинами, бескорыстными, бесшабашными, восторженными молодыми учениками. Он никогда не искал приключений, но пожить при температуре 36,6 не удавалось - авантюры сами находили его, не давая потерять форму. Я не знаю, сколько ему сейчас лет, да и какое это имеет значение - все человеческое, все мужское, все творческое ему доступно на сто процентов.
        Как только рухнула цензура, у Дидурова одна за одной стали выходить книги - такие же странные, полулегальные, предельно своеобразные, как и вся его жизнь. Вот - выходит еще одна.
        Такой писатель.
        Такая судьба.
        Можете пожалеть.
        Можете позавидовать.
        Я, пожалуй, больше завидую."

ТАТЬЯНА БЕК:
        "... Сколько мы у него
        воровали,
        а всего мы не утянули...

        Оставшийся на узеньком перевале, Дидуров в самые страшные, глухие, нищие годы был по-своему счастлив и блажен - на холоде. Он вдруг резко отверг соблазны стать выкормышем советской периодики и избрал сторонний, независимый, отпугивающий внешнюю удачу путь. Если в его ранних стихах и песнях еще отдавалась дань спросу на расхожую поэтическую красивость, то к концу 70-х поэт безоглядно припал к эпической стихии (я бы назвала Дидурова лиро-эпиком) и принялся писать небольшие, почти бессюжетные, энергичные поэмы о жестоких уроках послевоенного детства, о любви как о единственной свободе, которая была дана индивидууму, зажатому тоталитарными тисками, о "невыносимом голоде родства", о Москве, в которой "рожденье, лепет, ропот, шепот, смерть". Советский литературный истеблишмент, уже почти готовый принять Дидурова за своего (а шероховатости характера, подкупив, обстругаем!), грубо отшатнулся от этой исподволь созревшей вызывающей непохожести. Чему удивляться: поэт наконец-то открыл подобающее собственной конституции пространство и заговорил с "последней прямотой" - и застойное редакционное болото с мгновенной и естественной окончательностью от него шарахнулось...
        ... Еще одно отличие дидуровской поэзии от коллективно марширующего постмодерна: он чужд расхожей иронии на все трагические случаи жизни. Вспомним, что Блок называл повальную иронию болезнью сердца сродни душевным недугам, добавляя: "Ее проявления - приступы изнурительного смеха, который начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается - буйством и кощунством". Блок же: "С теми, кто болен иронией, любят посмеяться. Но им перестают верить". Дидурову не перестаешь верить, ибо он болен - болью, своей и чужой..."
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ:
        "...Я затрудняюсь определить школу, к которой следует приписать сочинения Дидурова, хотя не считаю сами попытки приписать любого автора к определенной школе глупыми и ненужными - занятие это не менее увлекательное, чем определение вида, к которому принадлежит красивая бабочка, и никто ведь не будет упрекать в узости и догматизме энтомологов, а критиков и литературоведов упрекают... Но я не критик и не литературовед, и при всей соблазнительности занятия классификацией, никак не могу им овладеть. Вроде бы по чудовищному обилию явных и скрытых цитат, по непрерывности игры, по универсальности иронии - постмодерн? Вроде бы... Но никак не могу окончательно с этим согласиться, потому что для меня постмодерн прежде и главнее всего определяется температурой, а не приемами. Если в тексте царит почти абсолютный ноль (-270° С), при котором замерзшие чужие строки, паря в вакууме усмешки, сталкиваются и, заледеневшие, разлетаются на сверкающие осколки, веселящие любителей калейдоскопов, а не пейзажей и портретов - ну, тогда, конечно, постмодерн, он самый. Не для меня, хотя и красиво. И не для Дидурова, по-моему: температура его текстов не опускается ниже комнатной, надышанной десятками обитателей коммунальных подвалов, пахучих подъездов и несвежих постелей... Тогда, может, поэт Дидуров относится к презренному племени критических реалистов, для которых теперь самое мягкое название - "шестидесятники"? Может, он из тех, ушибленных гладилинско-аксеновско-евтушенковской шашкой в руках юного Табакова, которая аккуратно крошила серванты и буфеты советского дома, старательно обходя его книжные шкафы? Да не похоже... Покруче, пожестче, посерьезней, поциничней, повзрослее Леша Дидуров, чем старшие его товарищи. И выпивают у него по-другому, и любовью занимаются иначе, и не шашкой дедушки-комиссара картинно машут, а по-простому, по жизни - заточкой в бок...
        По моей классификации, Алексей Дидуров принадлежит к неоформленной критическими и литературоведческими указами и разъяснениями школе "постромантизма". Думаю, что именно этой школе предстоит сохранить для желающих и интересующихся предания и бытовые сказки провалившейся в преисподнюю времени страны."
ДМИТРИЙ СУХАРЕВ:
        "...Должен признаться, что я люблю Дидурова как поэта. Я люблю его поэмы. Сейчас мало кто пишет поэмы, а так крепко, здорово и современно, как это делает Дидуров, может быть, не делает никто..."
ЛЕОНИД ФИЛАТОВ:
        "Алексей Дидуров - поэт очень русский, очень городской и очень московский. Как-то само собой принято предполагать, что городская поэзия - это нечто мудреное, книжное, трудное для восприятия, - в отличие от поэзии сельской, фольклорной, "народной", за которой, собственно, и закреплена репутация выразителя "дум и чаяний". Поэзия Алексея Дидурова искренна и демократична. Она напрочь лишена книжной манерности и интеллектуального кокетства, но при этом не впадает и в другую крайность - в тяжеловесную нравоучительность и псевдонародную простотцу.
        Может быть, поэтому легкие, изящные, ненатужные стихи Алексея Дидурова так легко и органично ложатся на музыку."
ИЛЬЯ ФАЛИКОВ:
        "...Если не ошибаюсь, Исаева - из той молодежной тусовки, что прошла через поэтическое кабаре А.Дидурова "Кардиограмма". Сейчас выходят книги и самого Дидурова. "Постфактум" (ТОО "Двенадцать") - одна из них. Дидуров пишет лихо. С самого начала - с 70-х годов - он прививает к советско-классическому дереву сленговый репей. Мат - одна из колючек этой флоры. Он прекрасно знает цену традиции. Он традиционно не церемонится с ней. В его поэзии слишком зримо лицо адресата, чуть не вытесняющее его самого. Это свой круг, подростково-молодежный бульон. Адресат возмужал, ушел по своим делам - проповедь "гуру" повисает в опустевшем воздухе. Дидуров в виде книг как бы и припоздал, но и писал-то он в расчете на непубликуемость. Виртуозные пассажи перемежаются невнятицей спешки. Объемы его текстов требуют еще и читательской выносливости. Будущее покажет, выйдет ли его поэзия за грань благодарности тех, к кому она была направлена. Что же касается песни - Дидурова поют.
        С участием - значительным - Дидурова сложился язык стихотворства последних 15-20 лет, некая поэтическая феня, профессиональное арго, и если уж говорить о кризисе поэзии, то это касается в первую голову этого жаргона, а не языковых и прочих иллюзий шестидесятничества, звонко оттрубившего свой небеспредельный век..." ("Литературная газета" 25.1.95 № 4)
АЛЕКСАНДР РЕВИЧ:
        "Уважаемый Алексей Алексеевич!
        Вы знаете, что уже несколько десятилетий я с большим интересом и сочувствием слежу за Вашим творчеством, стихами, поэмами и прозой. Многое в них мне близко. И даже то, что может вызвать во мне возражение, я подчас вынужден оправдать Вашей индивидуальностью: в частности Вашу тягу к широко распространенной теперь так называемой "чернухе" и современному городскому сленгу. Однако вы не стилизатор, и для Вас, сына барачной Москвы, такой язык и жизненный материал органичны и во многом оправданы... В Ваших собственных произведениях, Алексей, момент неожиданности, непреднамеренности часто присутствует..." (из "Открытого письма А.Дидурову", "Дружба народов", № 11, 1998 г.)
ИГОРЬ РЯБОВ:
        "...Весь кагал отечественных накладываетелй слов на песню представлялся мне сборищем непоседливых графоманов. Конечно, знал я о существовании и Башлачева, и Дидурова, и Кормильцева, и Цоя..." ("ОМ", июнь 1998 г.)
ЛУЧШЕЙ КНИГОЙ ПРИЗНАЛИ АНТАЛОГИЮ КАБАРЕ
        "В эту субботу в Министерстве культуры знаменитому поэту, барду, прозаику и журналисту Алексею Дидурову, создателю легендарного "Рок-кабаре", вручается лауреатский диплом. Его антология "Солнечное подполье" (издательство "Академия", 1999 год) признана лучшей книгой России. В антологию вошли стихи двухсот авторов-исполнителей, выступавших среди тысяч других в кабаре за 20 лет его существования, - от Окуджавы и Кима до королей русского поэтического рока Цоя, Башлачева, Гребенщикова. Сегодня "Рок-кабаре" Дидурова живет по субботам в квартире Булгакова на Садовом кольце. Сюда по-прежнему приезжают выступать таланты со всей страны. Готовится к выпуску звуковая антологию из пяти компакт-дисков." ("Вечерний клуб", №48, 11.12.99)
ВЫШЕЛ ИЗ "СОЛНЕЧНОГО ПОДПОЛЬЯ"
        "Алексей Дидуров, журналист, автор "НВ", основатель московского литературного кабаре, которое устраивается сейчас в "нехорошей квартире" Булгакова и в котором выступали Окуджава, Юлий Ким, Чухонцев, Цой, Шевчук, Вишневский, Филатов, Гребенщиков, "куртуазные маньеристы", составил из произведений участвовавших в кабаре мэтров антологию "Солнечное подполье" и стал лауреатом всероссийского конкурса "Артиада России-99".
        Леонид Жуховицкий называет Дидурова "чужим в литературном процессе" и считает что, будь хоть одна его книга напечатана в то время, когда она писалась, имя Дидурова стало бы одним из "символов эпохи... Просто не выпала фишка. Зато сколько нынешних знаменитостей прошло через его коммуналку!" Александр Кабаков относит Дидурова к "неоформленной критическими и литературоведческими указами и разъяснениями школе "постромантизма". Татьяна Бек говорит, что Дидуров чужд "расхожей иронии на все трагические случаи жизни", и поэтому ему можно верить.
        Мы, в свою очередь, поздравляем нашего героя, вышедшего из "Солнечного подполья". ("Новое время", №50, 19.12.99)
НИКОЛАЙ ФОХТ:
        "...Отсюда путь мой, мое расследование двинулись по Садовому, в квартиру, где жил Михаил Булгаков и где теперь по субботам собирается литературное кабаре "Кардиограмма".
        Пошел я туда, чтобы поговорить с основателем кабаре, поэтом, писателем, можно сказать, общественным деятелем Алексеем Дидуровым. Дидуров был на другом полюсе, нежели Дюков: известный нонконформист, человек, идущий, по сути, против течения, основа которого - те самые простые люди. Значит, Дидуров должен знать сопротивление этой массы, ее жесткость, твердость, вес и силу ускорения..." ("Известия", № 19, 2 февраля 2000 года)         "... О Дидурове нужно написать. Что нужно о нем написать? Что он двадцать лет собирает вокруг себя молодых сочинителей в литературном кабаре "Кардиограмма". Что дело это завещал ему Булат Окуджава - сакральное напутствие зафиксировано, я слышал голос Окуджавы. Что он занимается этим вне нашего времени, а значит, бескорыстно, а значит, верно, честно, результативно и - современно. Что с его помощью совсем недавно в Союз писателей приняты около 40 (!) молодых литераторов, что вышла уникальная антология кардиограммской литературы "Солнечное подполье". Что он подвижник, настоящий поэт, я бы сказал, мифический герой нашего времени: деятельность его, если знать о ней всё (а всего, думаю, никто, кроме него, и не знает), даже на слух, даже просто в виде перечисления выглядит нереально, с этим, по нашим пошлым понятиям, не может справиться один человек, живой, из плоти. Мифический Геракл, Сизиф. Вот что можно сказать. А у меня в голове все равно, понимаю, что мало этого про Дидурова, даже несправедливо мало, если только это про него сказать, не сказав того, что я уже сказал, но через запятую, но все равно, недостаточно - в голове у меня крутится: ибо горе безмерно, а сам я имею предел, а любовь одинока, а должно вступаться за слабых.
        Было это все то ли летом, то ли еще хлеще - осенью. Звенели московские трамваи, звякало об асфальт грустное солнышко, как-то так. Шли мы из клуба, где я и услышал песенку группы "Искусственные дети" на стихи Дидурова: Ибо горе бессмертно, а сам я имею предел... Песенка эта, вместе с другими хорошими, как бы это сказать - необходимыми нормальному, не одичавшему человеку стихами и песенками поселилась во мне. Жила, не взрослея, не уходя. Когда было плохо, не сходилось - ну совсем никак, всплывали строчки: Ибо горе безмерно... Так вот, смешно. И я знаю, что не кончится это никогда, если продолжается уже десять лет.
        Сам Дидуров рассказывает, что песенки делятся так: пять лет их поют - шлягер, десять - шедевр, больше - национальное достояние. Алексей, собственно, знает, о чем говорит, он уже автор одного достояния - "Школьный вальс": когда уйдем со школьного двора. Я же мычу: А любовь одинока, а должно вступаться за слабых. И собираюсь мычать еще лет двадцать, и переведу эту песенку, эти стихи, в разряд национальных достояний. Самолично, один, даже если никто не будет согласен..." ("Неделя", № 34, 26 августа - 1 сентября, 1999 г.)
АЛЕКСЕЙ МИТРОФАНОВ:
        "... Это учреждение - отнюдь не кабаре в привычном смысле слова. Там не танцуют канкан, не садятся в ажурных чулках на колени мужчинам с сигарами. Это - кабаре литературное, в которое приходят барды, поэты и прозаики, как признанные, так и начинающие, и выступают перед зрителями. Многие зрители приходят сюда каждую неделю и не первый год. Мир кабаре хотя не замкнут, но своеобычен. Здесь есть свои кумиры и свои хиты, свои зануды и свои очаровательные хулиганы. Руководит всем этим Алексей Дидуров. Поэт, к тому же редкий в наши дни энтузиаст и бессребренник. Похоже, смысл его жизни - собрать вместе людей пишущих, поющих и небесталанных, найти для этих сборов помещение (такое в городе Москве сделать непросто) и всячески тем людям помогать - организовывать им записи и публикации, подыскивать работу, утешать в недобрый час. Не зарабатывать при этом ни копейки. Более того, частенько вкладывать собственные сбережения. Которых в общем-то немного - Дидуров неуживчивый, он может отказаться от какого-либо выгодного предложения и на вопрос "почему?" ответить с улыбкой в лицо: "Потому что вы - жулик".
        Так что если бы Дидурова не было, его пришлось бы выдумать. На этом аналогии между ним и Богом вроде бы исчерпываются. Впрочем, нет, имеется еще одна. О Дидурове, как и о Боге, вспоминают только когда плохо. Во времена благоприятные немногие все бросят и поедут на противоположный конец Москвы, чтоб в тесном и частенько душном зале петь свои баллады. А в тягостные дни это один из верных способов почувствовать себя стоящим на земле обеими ногами." ("Известия", № 44, 13 марта 1999 года.)
ВИКТОР СЛАВКИН, драматург:
        "Собственные песни Дидурова и песни на его стихи - это настоящая энциклопедия нынешней жизни."
ДМИТИРЙ БЫКОВ:
         "Позднее лето одинокого мужчины Всякий раз, как мне по каким-то причинам приходится проводить лето в Москве, я вспоминаю стихи и песни Дидурова, живу с ними. Все позднее московское лето для меня в двух его строчках: "Догорает на улице лето, Досыпает на солнышке кот..." Собственно, лето в городе - лучшее время: все, кто мог, уехали. Остались те, кому деваться некуда. Томные ленивые красавицы, позволяющие летом больше, чем зимой; ухающий пыльный мяч на волейбольной площадке; смешанное ощущение свободы и безысходности, горечь и сладость в одном флаконе - вот дидуровское лето, вот Москва, какой мы ее знали.
         У каждого поэта свое время, свой сезон: у Пушкина, как общеизвестно, это осень (Кушнер предположил, что по причине гипертонии, которой поэт за собой не знал). У Окуджавы - февраль и "Март великодушный". У того же Кушнера - май-июнь. У Дидурова это август, канун осени: к этому времени он приурочивает обычно пик своих литературных занятий и пишет лучше всего. Что-то есть в этой горькой сладости, что импонирует ему и его лирическому герою, ключевым словом для определения которого является избыточность.
         Блажет поэт, которому при рождении досталось всего в меру, но вечно несчастен "проклятый поэт", которому дали всего в избытке. Он оттого и становится проклятым, что этого избытка никто не может вместить. Вечный дворовый подросток Дидуров, "гибрид кота и соловья", по собственному безупречному определению, получил в наследство от родителей, как и всякий интеллигент в первом поколении, фантастическую цепкость и живучесть. Одна очень умная и много пожившая женщина сказала, услышав как-то самопальную кассету Дидурова (сам пел под шестиструнку, строенную под семиструнку), что для настоящей славы и канонизации ему достаточно умереть - тут же из него сделают если не второго Высоцкого, так второго Губанова уж точно. Но Дидуров жив и трудоспособен, и продолжает писать, и даже не спился, потому что не пьет, так что канонизация все откладывается и откладывается. Избыточность дидуровского дара тоже сыграла с нашим героем дурную шутку, поскольку Дидуров дошел-таки до массового читателя - но дошел в растворенном, опрозрачненном и упрощенном виде, поскольку в оригинале все-таки труден. Лексика густа, стих плотен, сюжет ветвится отступлениями и комментариями - в общем, Дидуров в исполнении большинства своих сверстников и учеников, которых перечислять тут не будем, гораздо лучше усваивается. Дидуров, в сущности, - наш, московский ответ Бродскому (не учитываю тут ранжира, табели о рангах, поскольку по достижении определенного уровня оригинальности и мастерства уже не важно, кто первее). Дидуров точно так же тяготеет к повествовательности (высоколобые сказали бы - "к нарративу"), так же храбро работает с реалиями, темпераментом и страстью преображая самые непоэтичные вещи, которые у другого резали бы глаз; наконец, он точно так же "заражен нормальным классицизмом". Естественно, все это не очень легко читается - и потому Дидуров до сих пор более всего известен как организатор и ведущий своего рок-кабаре, хотя организаторская его ипостась меня сейчас не занимает совершенно.
         Можно было тут много говорить о его поэмах - единственном, по сути, городском эпосе семидесятых-восьмидесятых, эпосе страстном, напряженном, бурном, трагическом, с героем-одиночкой, который и ненавидит брутальный окружающий мир, и восхищается его мощью. Ведь нигде, кроме сталинской Москвы, человек с дидуровской энергетикой возникнуть не мог. И не зря он разбирается со своим генезисом в поэме "Снайпер", действие которой разворачивается в сталинской высотке. Здесь замечательное столкновение монументального и мощного сталинского ампира - чеканной, классической метрики и строфики дидуровских поэм, - и московского люмпенского быта, который присутствует в лексике. За счет этого столкновения дидуровский эпос и становится летописью великой внутренней борьбы советского поэта и советского интеллигента в целом. Но меня более занимают сейчас не поэмы Дидурова, а его лирика. Лирика эта, песенная и стиховая, вся продиктована биографией, первой детской травмой - дворовой влюбленностью, вообще завораживающим и страшным миром московского двора. Тут происходит первая влюбленность в девочку-одноклассницу, лишенную стыда и совести, хотя бы в силу возраста; тут же разворачиваются первые драмы, тут же воспринимается и первый пейзаж, и Дидуров стал единственным, пожалуй, русским поэтом, которому ничего не говорят пейзажи сельские - он способен дышать только бензином, дышать там, где нет воздуха. Запах нагретого или мокрого асфальта заменяет этому стихийному урбанисту все ароматы Аравии. Дидуров призван, как Лимонов, воспеть, расцветить, отмолить у Бога эти трущобы - и со своей задачей справился: быт человека, которому некуда уехать, которому некуда отсюда уйти, запечатлен им с прицельной точностью. И этот рай - не зря его главный песенный цикл называется "Райские песни", - стал фактом русской литературы именно благодаря Дидурову. Семидесятые вообще остались по-настоящему только в его лирике: это было сложное время, остальные из него не столько выросли, сколько сбежали. Этт был наш серебряный век с его подспудным и страстным эротизмом, с его богемой и трущобными городскими низами, с тайным ожиданием перемен (и конца, который они с собой принесут): один Дидуров держит сегодня этот семидесятнический уровень, остальные скатились в девяностые.
         И нельзя не сказать об одной его странности, которая для меня определяет всю мощь и неподдельность его таланта. Это тема Бога у Дидурова - звучащая скрыто, таинственно и тихо. Вообще его лирику никак не назовешь негромкой, но к Богу Дидуров обращается тихо и редко. Потому что Бог для него - как и искусство, - действительно высокое понятие, и оно совершенно отдельно. Он, Бог, не участвует в кипении этой грязной и страстной жизни - он сверху, и лирический герой Дидурова - предстоятель, молящийся за этот мир. Он отмаливает у Бога свой двор и свою страну с ее историей. И никогда не обращается к двоим сразу - к женщине и Богу: они очень у него разведены, и эта традиция, в общем, не слишком-то русская. У нас, начиная с Лермонтова, с "Благодарю", этих двух адресатов разводят редко. И небесное блаженство чувствуют как раз в минуты, когда сливаются с небесным созданием. Для Дидурова это - совершенно разные стихии его бытия, и к Богу он обращается, только когда один. Его лучшая песня - "Блюз одиноких мужчин", - написано как раз об этом состоянии опустошенности и одиночества, и если дидуровское время года - позднее лето, то дидуровское время дня - ранее утро, когда еще метро не работает. Дидуровский герой - это одинокий мужчина на пустой улице, поздним летом, в рассветной Москве.
         Хочется мне верить, что далекий, бескомпромиссный, абсолютный дидуровский Бог в такие минуты наблюдает за ним с любопытством и одобрением.
Сергей Костырко
Обозрение С.К.
        Литературное Рок-Кабаре Алексея Дидурова (http://www.a-z.ru/rock-cabaret/)
         О Кабаре Алексея Дидурова мы упоминали в журнале уже не раз. Это едва ли не первый свободный творческий клуб в Москве, возникший в начале 80-х годов, куда свободно собирались поэты, певцы, рок-музыканты, художники посмотреть и послушать друг друга. Это было уже на излете брежневской эпохи, когда андерграундная деятельность новых творческих элит начинала терять свою надрывность и угрюмость. Говорить же о какой-либо единой эстетической или политической идеологии этих неформальных сборищ трудно. Там были художники разных эстетических ориентаций, разных поколений: люди уже широко известные, и те, чья звезда только начинала всходить, и "просто" сочувствующие, те, кто создавал необходимую для творческой жизни среду. Но внутри этого замечательного сообщества не было тогда и не могло быть какой-либо иерархии. Собирались, чтобы почувствовать друг друга, подышать свободой. Причем свобода эта никак не декларировалась, люди, регулярно собиравшиеся у Дидурова, не объединялись даже неким ! специальным усилием противостоять несвободе - это не был политический клуб. Существовало это Кабаре во многом благодаря энтузиазму, а точнее сказать, одержимости создателя его, рок-поэта Алексея Дидурова.
         Сегодняшние усилия Дидурова по составлению разного рода антологий не могут считаться попыткой закрепить некую эстетическую школу, подвести итоги. Это стремление зафиксировать не творческий опыт (он зафиксирован нынешним свободным творчеством большинства бывших участников Кабаре), но сам феномен существования свободного "солнечного московского подполья", как была названа предыдущая дидуровская антология.
         И вот очередной многоуровневый проект участников Рок-Кабаре.
         Во-первых, сайт в Интернете, основу которого составляет собрание 168 персональных страниц участников Кабаре (http://www.a-z.ru/rock-cabaret/pages/index.htm). На каждой из этих страниц фото и образчики творчества: стихи, проза, ноты, рисунки и т. д. Среди представленных: Вадим Антонов, Аркадий Арканов, Александр Башлачев, Татьяна Бек, Владимир Бережков, Евгений Блажеевский, Наталья Богатова, Дмитрий Быков, Владимир Вишневский, Анастасия Гостева, Борис Гребенщиков, Алексей Дидуров, Инна Кабыш, Владимир Качан, Бахыт Кенжеев, Тимур Кибиров, Юлий Ким, Виктор Коваль, Виктор Коркия, Илья Кормильцев, Алексей Кортнев, Виктор Луферов, Александр Мирзаян, Булат Окуджава, Евгений Рейн, Юрий Ряшенцев, Дмитрий Стахов, Вадим Степанцов, Артем Троицкий, Виктор Цой, Олег Чухонцев, Юрий Шевчук, Виктор Шендерович, Асар Эппель; группы "Искусственные дети", "Несчастный случай", "Прах шакала", "Тесно","Чистая любовь"...
         Во-вторых, в рамках этого же проекта выпущен альбом на четырех CD-дисках. Содержит "около пяти часов видеозаписей, несколько мультимедиа-произведений, множество аудиозаписей, текстов в разных жанрах и раритетную, обширную фотогалерею более чем ста участников Кабаре".
         Автор проекта - Михаил Пьяных. Подбор материалов Алексея Дидурова. Обработка, монтаж и дизайн Виктора Пьяных. Весь этот материал собрал и бережно хранит Алексей Дидуров.
        "Новый мир" №11, 2001 г.
 
 
 

КТО ТАКОЙ ДИДУРОВ?

Дидуров-основатель литературного рок-кабаре
Основатель литературного рок-кабаре Алексей Дидуров - профессиональныйлитератор, член и ныне секретарь СП Москвы, член Союза журналистов, в прошломспец. корр. газеты "Комсомольская правда", сотрудник журнала "Юность",автор журналов "Новый мир", "Дружба народов", лауреат журнала "Огонёк"по разделу очеркистики, автор песен к нескольким популярным художественными телефильмам и спектаклям, создатель (вместе с Владимиром Алексеевым),художественный руководитель и основной поэт рок-группы "Искусственные дети".
С конца 70-х годов(первые десять лет - подпольно) Дидуров собирает своееженедельное литературное бесплатное кабаре, в котором принимают участиелитераторы России и из-за рубежа (сегодня кабаре проводится по субботамднем в помещении Фонда М. А. Булгакова - в "нехорошей квартире", где в20-х годах жил сам автор "Мастера и Маргариты" и где он поселил Воландас его свитой ). У микрофона дидуровского кабаре на равных правах выступаютс исполнением своих произведений и прославленные, именитые сочинители,и молодые, и совсем юные. Ценз один: талант. Кабаре жанрово не лимитировано:зрители за один присест знакомятся с фрагментами спектаклей, со стихамии поэмами, с прозой и песней - и всё это именно и программно в авторскомисполнении.
 

Дидуров-литератор
А.А.Дидуров, журналист, прозаик, критик, драматург, бард, поэт, создательи ведущий (с 1979-го года) литературного рок-кабаре, родился в 1948 годув Москве. Имеет среднее образование. С 1966 года — штатный корреспондентгазеты “Комсомольская прав-да”. С 1967-го по 1970-й проходил срочную службув Погранвой-сках. Затем снова работа в штате редакции “Комсомольской прав-ды”,а с 1972-го по 1975-й годы — в отделе публицистики журнала “Юность”. Далее— внештатная работа на радио, на ТВ, в театре и кинематографе в качествеавтора и соавтора песен для спектаклей и кинофильмов, автора пьес и сценариев.После 1991-го года публику-ет свои очерки и статьи, прозу, стихи и поэмыв периодике ( журна-лы “Новый мир”, “Дружба народов”, “Огонек”, “Юность”,альмана-хи “Истоки” и “Альтернатива”), выпускает в свет пять своих книг,две антологии отечественной рок-поэзии, антологию авторов-исполнителейсвоего  литературного рок-кабаре, альбомы песен.  Книга прозыи поэм Алексея Дидурова “Легенды и мифы Древнего Совка” по рейтингу журнала“Огонек” в 1995 году вошла в десятку лучших книг России, а антология литературногорок-кабаре Дидуро-ва “Солнечное подполье” названа газетой “Алфавит” лучшейрус-ской антологией, по итогам же всероссийского конкурса “Артиада-99”антология “Солнечное подполье” получила статус лучшей отече-ственной книги1999-го года. Алексей Дидуров является членом Союза журналистов, членоми секретарем СП Москвы.